Я послал ее выполнить простую задачу, по сути — поручение для клерка, и она не смогла этого сделать. Она знала, насколько это важно. Ей я тоже рассказал про маленького человека. Даже прежде, чем Лоис.
— Не волнуйся, Линда. Ты все сделала правильно.
— Я знаю.
— Уоддл попросту вынужден думать о том, что за этим всем кроется. Где документ?
— Я пойду с тобой.
— Нет. Он не захочет иметь свидетелей. Кроме того, это будет выглядеть так, будто ты побежала за старшим братом, чтобы он накостылял ему.
— Я не нуждаюсь...
— Я знаю. Спасибо, Линда. Есть еще кое-что, чем тебе предстоит заняться в мое отсутствие.
* * *
Судья Уотлин сидел в своем кабинете. Мне стало любопытно, как долго он уже был здесь. Я понял, он ждал меня, потому что с ним никого не было — никого из тех неизбежных подлиз, которые вечно толпились в очереди у его зада. Он все еще был в своей мантии, как будто только что на несколько минут покинул судейское кресло, чтобы уточнить какой-нибудь закон.
— Привет, Блэки. Чем могу быть полезен?
Собственно говоря, Уотлин был первым, кто начал называть меня этим ненавистным мне прозвищем. Хотя совершенно справедливо. Думаю, что я тоже был первым, кто назвал его судьей Уоддлом.
— Я пришел, чтобы немного пополнить свое юридическое образование, судья. Ты явно обнаружил в том судебном решении какие-то технические ошибки, которые ускользнули от меня. Я пришел, чтобы у тебя поучиться.
Уотлин не был наделен непроизвольным смехом, смех возникал у него лишь тогда, когда судья решал, что это будет уместным ответом в той или иной ситуации. Теперь Уотлин был похож на неудачную мультипликацию: маленькие жесткие глазки на его лице никак не сочетались со смеющимся ртом. Когда веселье затихло, он вытер глаза и сказал:
— Блэки, мы с тобой оба знаем, что вся моя юридическая консультация не займет и минуты. Насколько я знаю, в твоей бумаге все в полном порядке. Ничего незаконного.
— Следовательно...
— Дело во времени. Черт побери, сколько он просидел — неделю? И ты уже хочешь, чтобы я вернул его назад? — Он покачал головой. — Это и по сегодняшний день остается шумной историей. Репортеры все еще рыщут вокруг, ищут, куда бы вставить свой зонд. Но до сих пор мы ничего им не дали, Блэки, потому что все было сделано по закону. Пусть это немного затихнет, и мы вернем его сюда на слушание.
— Судья, я думаю, что твоя тревога...
Уотлин взял со стола лежавший перед ним документ.
— Это твое видоизмененное ходатайство о новом процессе — кстати, я не совсем уверен, что время для него пришло, но пока забудем о нем — это довольно сомнительная штука, как ты понимаешь. У тебя действительно есть новое доказательство? Что-нибудь такое, что ты в состоянии доказать, или просто какой-нибудь...
— Пока я еще не могу доказать этого, Джон. Я всего лишь ухватился за ниточку. Но я и не прошу назначить слушание на сегодня. Где-нибудь через неделю, может быть, две...
Он кивнул. И снова попытался вернуть мне бумагу.
— Вот что я подумал, — сказал он. — Мы вызовем обвиняемого назад, в округ Бексар, когда будем реально готовы к слушанию. Точно так, как мы сделали бы это для любого другого осужденного уголовного преступника.
Я не протянул руки за документом, который он мне совал.
— Он не уголовник, — сказал я.
Уотлин вздохнул.
— И что же, каждый шаг пути будет похож на этот, Блэки? Я понимаю, каково тебе сейчас, но все равно придется смириться и позволить делу идти своим ходом. Твой контроль простирается только до этих пор. Теперь все уже кончилось. Ты должен...
— Послушай, — перебил я. — Все совсем не так, Джон. Я знаю, что Дэвид невиновен. У меня есть доказательства.
Он посмотрел на меня скептически.
— Если у тебя есть доказательства, тогда, конечно, давай проведем слушание. Я буду более чем рад...
— Они еще недостаточно веские. Кое-кто шантажирует меня. После процесса ко мне подошли и сказали, что Менди Джексон откажется от своих показаний, если я окажу кое-кому услугу.
Судья задумался над этим. Он вовсе не был тугодумом. Он переварил информацию и нашел в ней слабое место даже быстрее, чем я решил, что скажу дальше.
— Тот факт, что она откажется от показаний, вовсе не означает, что она сказала неправду в первый раз, — заявил он.
— Я знаю. Это одна из проблем в моем доказательстве, вот потому-то я еще и не совсем готов к слушанию. Но мне известно, что Дэвид говорил правду. Понимаешь, Джон? Я говорю не о законном доказательстве. Я знаю, что он невиновен, — а он, мой сын, находится в тюрьме.
Уотлин понимающе кивнул. Его собранные в комок губы слегка шевелились, отражая внутренний диалог. Мы, юристы, не обязаны особенно задумываться над тем, что такое тюрьма. Для устрашения заблудших, осужденных условно мы используем полицейского, а для того, чтобы они обратились с ходатайством об условном освобождении, — в первую очередь тюрьму. Мы наслаждаемся, присуждая долгие сроки заключения, или оплакиваем их, но для нас — все это только цифры. Адвокаты со стажем видят, как их клиенты уходят и возвращаются совершенно невредимыми и нераскаявшимися. Мы уже давно отказались от веры в то, что тюрьма способна кого-то исправить.
Судьи еще больше удалены от всего этого. Они видят мелькающих перед ними людей, они принимают заявления об отмене приговоров по условному освобождению или виновности и меняют их на приговоры о тюремном заключении — по сути дела, убеждаясь, что все эти люди готовы к Техасской исправительной колонии. Судебные залы ежедневно переполнены подсудимыми, вид которых говорит о том, что им совершенно все равно, где они проведут ночь — на улице или в камере. Уотлин же никогда не был и адвокатом защиты: ему не приходилось беседовать с клиентом сквозь прутья решетки, в душной огороженной комнате, пропитанной запахами тюрьмы.
Единственный брак Уотлина был недолгим и бездетным, что в дальнейшем уменьшило способность судьи к состраданию. Я не смог вспомнить, когда он последний раз встречался с Дэвидом до суда.
— Ты видел его там? — спросил он.
— Да. Уже избитого и изнасилованного.
Уотлин слегка содрогнулся, но ничего не сказал. Он с сочувствием прикоснулся к моей руке. Затем взгляд его вильнул в сторону, и я почти увидел, как мысли его перенеслись к вопросу о том, как воспримет общество тот факт, что он окажет мне такую услугу. Губы Уотлина снова стянулись в гузку.
— Все это выяснится уже в один из ближайших дней, судья. Люди узнают, что Дэвид был отправлен за решетку лишь потому, что кому-то хотелось надавить на меня.
Мне не нужно было "говорить ничего, кроме этого. Про себя я думал о том, что бывают герои и негодяи, простаки и интриганы. Уотлин понял, в какую из этих категорий попадет судья, у которого была возможность встать на сторону истинного правосудия и который упустил этот шанс из личных соображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
— Не волнуйся, Линда. Ты все сделала правильно.
— Я знаю.
— Уоддл попросту вынужден думать о том, что за этим всем кроется. Где документ?
— Я пойду с тобой.
— Нет. Он не захочет иметь свидетелей. Кроме того, это будет выглядеть так, будто ты побежала за старшим братом, чтобы он накостылял ему.
— Я не нуждаюсь...
— Я знаю. Спасибо, Линда. Есть еще кое-что, чем тебе предстоит заняться в мое отсутствие.
* * *
Судья Уотлин сидел в своем кабинете. Мне стало любопытно, как долго он уже был здесь. Я понял, он ждал меня, потому что с ним никого не было — никого из тех неизбежных подлиз, которые вечно толпились в очереди у его зада. Он все еще был в своей мантии, как будто только что на несколько минут покинул судейское кресло, чтобы уточнить какой-нибудь закон.
— Привет, Блэки. Чем могу быть полезен?
Собственно говоря, Уотлин был первым, кто начал называть меня этим ненавистным мне прозвищем. Хотя совершенно справедливо. Думаю, что я тоже был первым, кто назвал его судьей Уоддлом.
— Я пришел, чтобы немного пополнить свое юридическое образование, судья. Ты явно обнаружил в том судебном решении какие-то технические ошибки, которые ускользнули от меня. Я пришел, чтобы у тебя поучиться.
Уотлин не был наделен непроизвольным смехом, смех возникал у него лишь тогда, когда судья решал, что это будет уместным ответом в той или иной ситуации. Теперь Уотлин был похож на неудачную мультипликацию: маленькие жесткие глазки на его лице никак не сочетались со смеющимся ртом. Когда веселье затихло, он вытер глаза и сказал:
— Блэки, мы с тобой оба знаем, что вся моя юридическая консультация не займет и минуты. Насколько я знаю, в твоей бумаге все в полном порядке. Ничего незаконного.
— Следовательно...
— Дело во времени. Черт побери, сколько он просидел — неделю? И ты уже хочешь, чтобы я вернул его назад? — Он покачал головой. — Это и по сегодняшний день остается шумной историей. Репортеры все еще рыщут вокруг, ищут, куда бы вставить свой зонд. Но до сих пор мы ничего им не дали, Блэки, потому что все было сделано по закону. Пусть это немного затихнет, и мы вернем его сюда на слушание.
— Судья, я думаю, что твоя тревога...
Уотлин взял со стола лежавший перед ним документ.
— Это твое видоизмененное ходатайство о новом процессе — кстати, я не совсем уверен, что время для него пришло, но пока забудем о нем — это довольно сомнительная штука, как ты понимаешь. У тебя действительно есть новое доказательство? Что-нибудь такое, что ты в состоянии доказать, или просто какой-нибудь...
— Пока я еще не могу доказать этого, Джон. Я всего лишь ухватился за ниточку. Но я и не прошу назначить слушание на сегодня. Где-нибудь через неделю, может быть, две...
Он кивнул. И снова попытался вернуть мне бумагу.
— Вот что я подумал, — сказал он. — Мы вызовем обвиняемого назад, в округ Бексар, когда будем реально готовы к слушанию. Точно так, как мы сделали бы это для любого другого осужденного уголовного преступника.
Я не протянул руки за документом, который он мне совал.
— Он не уголовник, — сказал я.
Уотлин вздохнул.
— И что же, каждый шаг пути будет похож на этот, Блэки? Я понимаю, каково тебе сейчас, но все равно придется смириться и позволить делу идти своим ходом. Твой контроль простирается только до этих пор. Теперь все уже кончилось. Ты должен...
— Послушай, — перебил я. — Все совсем не так, Джон. Я знаю, что Дэвид невиновен. У меня есть доказательства.
Он посмотрел на меня скептически.
— Если у тебя есть доказательства, тогда, конечно, давай проведем слушание. Я буду более чем рад...
— Они еще недостаточно веские. Кое-кто шантажирует меня. После процесса ко мне подошли и сказали, что Менди Джексон откажется от своих показаний, если я окажу кое-кому услугу.
Судья задумался над этим. Он вовсе не был тугодумом. Он переварил информацию и нашел в ней слабое место даже быстрее, чем я решил, что скажу дальше.
— Тот факт, что она откажется от показаний, вовсе не означает, что она сказала неправду в первый раз, — заявил он.
— Я знаю. Это одна из проблем в моем доказательстве, вот потому-то я еще и не совсем готов к слушанию. Но мне известно, что Дэвид говорил правду. Понимаешь, Джон? Я говорю не о законном доказательстве. Я знаю, что он невиновен, — а он, мой сын, находится в тюрьме.
Уотлин понимающе кивнул. Его собранные в комок губы слегка шевелились, отражая внутренний диалог. Мы, юристы, не обязаны особенно задумываться над тем, что такое тюрьма. Для устрашения заблудших, осужденных условно мы используем полицейского, а для того, чтобы они обратились с ходатайством об условном освобождении, — в первую очередь тюрьму. Мы наслаждаемся, присуждая долгие сроки заключения, или оплакиваем их, но для нас — все это только цифры. Адвокаты со стажем видят, как их клиенты уходят и возвращаются совершенно невредимыми и нераскаявшимися. Мы уже давно отказались от веры в то, что тюрьма способна кого-то исправить.
Судьи еще больше удалены от всего этого. Они видят мелькающих перед ними людей, они принимают заявления об отмене приговоров по условному освобождению или виновности и меняют их на приговоры о тюремном заключении — по сути дела, убеждаясь, что все эти люди готовы к Техасской исправительной колонии. Судебные залы ежедневно переполнены подсудимыми, вид которых говорит о том, что им совершенно все равно, где они проведут ночь — на улице или в камере. Уотлин же никогда не был и адвокатом защиты: ему не приходилось беседовать с клиентом сквозь прутья решетки, в душной огороженной комнате, пропитанной запахами тюрьмы.
Единственный брак Уотлина был недолгим и бездетным, что в дальнейшем уменьшило способность судьи к состраданию. Я не смог вспомнить, когда он последний раз встречался с Дэвидом до суда.
— Ты видел его там? — спросил он.
— Да. Уже избитого и изнасилованного.
Уотлин слегка содрогнулся, но ничего не сказал. Он с сочувствием прикоснулся к моей руке. Затем взгляд его вильнул в сторону, и я почти увидел, как мысли его перенеслись к вопросу о том, как воспримет общество тот факт, что он окажет мне такую услугу. Губы Уотлина снова стянулись в гузку.
— Все это выяснится уже в один из ближайших дней, судья. Люди узнают, что Дэвид был отправлен за решетку лишь потому, что кому-то хотелось надавить на меня.
Мне не нужно было "говорить ничего, кроме этого. Про себя я думал о том, что бывают герои и негодяи, простаки и интриганы. Уотлин понял, в какую из этих категорий попадет судья, у которого была возможность встать на сторону истинного правосудия и который упустил этот шанс из личных соображений.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104