На коротенькой Корк-стрит размещались двадцать три картинные галереи, торгующие всем – от старых голландцев до миниатюрных каракулей Жан-Мишеля Баскиа и изящных граффити Кита Харинга. На улице протяженностью не более двух сотен ярдов сосредоточились произведения всех более или менее значимых художников мира, как мертвых, так и живых; общая рыночная стоимость полотен, несомненно, превышала миллиард долларов (с допуском в несколько миллионов, зависящим от легковерности покупателей). Посредине всего этого, по адресу: Корк-стрит, 26–28, и располагался аукционный дом «Мейсон – Годвин», начавший торговать произведениями искусства еще в 1710 году, то есть за тридцать два года до того, как «Сотбис» продал самую первую небольшую коллекцию книг за жалкие триста фунтов, – факт о котором руководство «Мейсона – Годвина» никогда не забывало упомянуть в разговорах с перспективными клиентами.
Когда-то давно дом 26–28 принадлежал солидной фирме, производящей мебель и предметы интерьера главным образом для заказчиков с титулами, предшествующими имени. В конце концов фирма обанкротилась из-за прискорбной привычки этих титулованных особ оплачивать счета с большим опозданием, а то и не оплачивать вовсе. После чего просторные мастерские и складские помещения разбили на комнаты и квартиры для очень богатых арендаторов, а позже – на множество офисов для гораздо менее богатых. За десять лет до начала Второй мировой войны здание было выкуплено парой кондитеров-гомосексуалистов, которые устроили в нем шоколадную фабрику, производившую, в частности, очень популярные горько-сладкие «Мятные шоколадки Тернер и Таунсенд».
Сладкая парочка и их компания процветали до самого начала войны, быстро выбившей почву из-под ног шоколадного бизнеса. Сахар почти сразу же стал распределяться по карточкам, а у людей появились дела поважнее, чем производство и потребление мятных шоколадок и столь же популярных шоколадных наборов «Хинто-Минто». Дела у «Мейсона – Годвина» во время войны, напротив, заметно пошли в гору. Пользуясь услугами швейцарских посредников, владельцы с одинаковым рвением вели дела и с победителями, и с побежденными, покупали и продавали и в 1946 году, распухнув от денег и непроданных лотов, решили, что пришла пора расширяться, и купили здание на Корк-стрит, делавшей в то время только первые шаги по своему заляпанному краской пути к славе.
Всю эту информацию, за исключением сведений о сексуальных наклонностях Тернера и Таунсенда и о сделках, проведенных в сороковых годах через швейцарских посредников, Финн в первый же день работы почерпнула из специальной ознакомительной брошюры.
Аукционный дом «Мейсон – Годвин», в штате которого уже более сотни лет не имелось ни Мейсона, ни Годвина, был, конечно, не так велик, как «Сотбис» или – боже упаси! – этот выскочка «Кристис», но зато никто не смог бы обвинить его в неразборчивости. Здесь всегда торговали искусством, и только искусством, в отличие от «Сотбис», где не брезговали ничем – от недвижимости до старых наручных часов, или «Кристис», скатившегося до продажи списанного голливудского реквизита: недавно там была выставлена на торги форма капитана Жан-Люка Пикара из первой серии «Звездного пути», особую ценность которой придавали подлинные засохшие пятна пота актера Патрика Стюарта. По утверждению Страшилы Рональда, его компания руководствовалась принципом «Ars gratia artis» – «Искусство ради искусства» – за много десятилетий до того, как мир услышал о существовании местечка под названием Голливуд.
За благородным георгианским фасадом здания на Корк-стрит располагалась небольшая и элегантная приемная, украшенная антикварной мебелью и периодически сменяющимися полотнами живописцев-академиков девятнадцатого века, довольно заурядными и крайне респектабельными. Весь вид приемной наглядно демонстрировал потенциальным покупателям и продавцам, что аукционному дому «Мейсон – Годвин» глубоко чужды любые проявления легкомыслия и к делу торговли искусством он относится со всей возможной ответственностью. Сразу за приемной начиналась большая галерея с белыми стенами и тщательно продуманным освещением, где выставлялись предназначенные для аукциона лоты. Количество присутствующих в ней охранников не оставляло у клиентов ни малейших сомнений в том, что у «Мейсона – Годвина» и они, и их товар находятся в абсолютной безопасности. Галерея заканчивалась у входа в огромный зал, где когда-то размещались производственные помещения фабрики Тернера и Таунсенда. Иногда Финн казалось, что от его стен еще исходит слабый аромат шоколада и мяты. Именно здесь проходили торги, и некоторые остряки в офисе любовно называли зал «нашим монетным двором». Вдоль левой стены располагались телефонные кабинки для тех участников аукциона, которые предпочитали торговаться заочно; вдоль правой – грузовые лифты и служебные помещения, а напротив входа – возвышение для аукциониста и огромный экран у него за спиной. Вся середина зала была занята тремястами пятьюдесятью очень удобными креслами, предназначенными для тех, кто в дни торгов поднимал маленькие таблички с номерами и повышал цены, а заодно и комиссионные аукционного дома «Мейсон – Годвин».
Весь второй этаж здания был поделен между исследовательским отделом, тщательно проверяющим происхождение и авторство выставляемых на аукцион произведений, и десятком крошечных офисов, в которых такие же, как Финн, молодые женщины-консультанты постоянно висели на телефонах, проверяя, получили ли будущие участники торгов каталоги и хорошо ли устроились в отелях те, кто специально ради аукциона приехал в Лондон. Иногда консультантам доводилось мельком увидеть какое-нибудь произведение, принесенное владельцем для оценки, и либо с первого взгляда отклонить его, либо тут же отправить к экспертам на третий этаж. Там работали небожители, получившие образование в Тринити-колледже в Кембридже или Сент-Эдмунд-Холле в Оксфорде и носившие удивительные имена вроде Филоды, Феликса, Алистера и даже одной Джемаймы. На гораздо более скромных четвертом, пятом и шестом этажах занимались чисткой, реставрацией, окантовкой и хранением сокровищ, принадлежащих самому аукционному дому.
Очень скоро Финн поняла, что на работу ее приняли только ради того, чтобы доставить удовольствие американским клиентам, которые неуютно чувствовали себя в Лондоне и с облегчением вздыхали, услышав знакомый тягучий акцент уроженки Среднего Запада. Кроме того, у нее имелось и еще одно достоинство, высоко ценимое в отделе по работе с клиентами: Финн была замечательно красива. Ее зеленые ирландские глаза, точеная фигурка и длинные рыжие волосы, похоже, значили для руководства дома гораздо больше, чем диплом бакалавра антропологии, степень магистра истории искусств, полученная в Университете Нью-Йорка, и тот факт, что целый год она изучала живопись и скульптуру во Флоренции.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61