-- Иго-го-го! -- заливисто ржал шут, и маленький Абу-т-Тайиб восторженно
вторил ему.-- А вот и мы, великий эмир, вот и мы, великие послы Великой
Шулмы! Вот и мы, послы Шулмы, где степь, шулмусы да холмы... иго-го-го!..
Эмир Дауд хотел оборвать это безобразие, но не смог -- он любил обоих -- и
шута, и мальчишку -- и те знали это, нередко пользуясь правами, что давала им
любовь сурового эмира.
Мальчишка соскочил с Друдла и кинулся к помосту, где на подставке лежал
ятаган его отца.
-- Здравствуй, Фархадик! -- кричал он, как могут кричать и вести себя только
дети.-- Скучал без меня? Не скучай -- я быстро расту! Я скоро вырасту большой-
пребольшой -- и буду размахивать тобой, как перышком! Честное слово! Ты
только немножко подожди!..
-- Погоди, могучий воин! -- остановил его Друдл, смешно морща лицо.-- Мы
ведь забыли сказать светлейшему эмиру, что пришли сюда не одни... Как ты
считаешь, герой, надо сказать об этом светлейшему эмиру?
Удивленный Дауд перевел взгляд с ребенка на Друдла, потом -- на дверной
проем...
Стоявшего там беловолосого гиганта эмир узнал мгновенно, несмотря на годы
и заботы, отягощавшие память Дауда Абу-Салима.
-- Здравствуй, Фальгрим! -- прошептал эмир.-- Ты пришел из прошлого,
лоулезец? Из того прошлого, когда день был ясен, а из никому не ведомой
Шулмы не приходили в Кабир странные послы и дурные вести? Ты из
прошлого, Фальгрим?
Фальгрим с поклоном шагнул в зал и остановился, уперев свой двуручный
эспадон в плиты пола и сложив руки на его рукояти.
-- Нет, о солнцеподобный эмир, я не из прошлого! Я из будущего! Когда из
Шулмы уже не приходят дурные вести, зато ездят послы! И одного из них
великий эмир видит перед собой!
-- Ну вот, а что я говорил?! -- заявил Друдл, глядя на побледневшего эмира
Дауда.-- Кричу: это мы, послы Шулмы -- а никто не верит! Даже светлейшие
умы...
* * *
2
Человек, занимающий должность управляющего хозяйством загородного дома
семьи Абу-Салим, согласно старой традиции, назывался -- векиль.
Человека же, долго топтавшегося у двери зала Посвящения и не решавшегося
ни постучать, ни войти -- этого человека мама звала Ниязиком, соседи --
уважаемым Ниязом ибн-Джалалом, слуги досточтимым векилем Ниязом, а в
списках городского кади он значился, как Нияз ибн-Джалал ан-Кабири.
Человек, которого звали по-разному, приподнял чалму, вытер ладонью
вспотевшую бритую макушку, опустил чалму на место, зачем-то тронул
рукоять короткого прямого кинжала за поясом -- и с тоской посмотрел на
закрытую дверь, откуда доносился веселый шум и взрывы хохота.
"Полагаю, что в Восьмом аду Хракуташа для векилей отведено особое, не
слишком жаркое местечко!" -- подумал досточтимый векиль Нияз.
Все сегодняшние неприятности начались с появления у ворот имения добрых
двух десятков незнакомцев, настаивающих на аудиенции великого эмира -- как
раз в тот момент, когда великий эмир уединился в зале Посвящения -- что
предупреждало всякого: "Не тронь рассерженного льва!"
Сам векиль Нияз в препирательствах не участвовал, опоясавшись поясом
мудрости и собравшись послать за эмирскими гулямами в случае... в случае чего
-- поскольку часть гостей была весьма разбойного вида -- но, обернувшись,
векиль Нияз сперва увидел, как трое привратников ткнулись носами в решетку,
зачем-то уставившись на двоих гостей в странных халатах со множеством
побрякушек (один из этой парочки был безоружен, а второй держал в руках
копье-чыду явно хакасской работы), а потом...
А потом привратники, двигаясь неестественно медленно, открыли ворота -- и
толпа пришельцев хлынула в имение.
Векиль Нияз вспомнил всю многочисленную родню Ушастого Демона У, а
дойдя до двоюродного дедушки -- узнал ехавшего впереди великана с огромным
эспадоном на плече; узнал, хотя видел его в последний раз не то пять, не то
шесть лет тому назад.
-- Высший Фальгрим! -- истошно завопил несчастный векиль Нияз.-- Вы ли
это?! Что ж вы сразу-то не об явили -- кто мол, да что...
-- Не бойся, еще об явим! -- вынырнул из-за Фальгрима смуглый весельчак с
кривым мечом-махайрой на боку; и когда лошадь смуглого оскалила зубы в
подозрительной усмешке, векиль вздохнул с некоторым облегчением: на
скалящейся лошади восседал не кто иной, как Диомед Кименец, уехавший из
Кабира примерно в то же время, что и Фальгрим Беловолосый, лорд
Лоулезский.
-- Иго-го-го! -- заржал кто-то прямо в ухо векилю Ниязу, и в пострадавшем ухе
невидимые кузнецы ударили молотами по невидимым наковальням.-- Ах, какие
господа к нам заехали сюда! Как у Друдла-дурака стала мокрая щека -- слезы
катятся, как будто в глаз насыпали песка!..
-- Друдл! -- раненным буйволом взревел Беловолосый, и невидимые кузнецы
перебрались из одного уха векиля Нияза в другое.Старый мерзавец! Живой!..
Клянусь замками Лоула -- живой!..
Вихрем слетев с коня, Фальгрим сунул свой эспадон Кименцу, облапил
ухмыляющегося шута и, как ребенка, подбросил Друдла в воздух, даже не
заметив, что у шута на плечах сидит пятилетний мальчишка, донельзя
осчастливленный таким поворотом дел.
Фальгрим орал, Друдл смеялся, мальчишка визжал, Диомед старался их всех
перекричать, остальные гости переговаривались между собой, слуги и
привратники не отставали -- и шум поднялся совершенно невообразимый.
Молчал один векиль Нияз.
Он молчал даже тогда, когда высвободившийся Друдл ухватил Фальгрима за
руку и потащил в дом.
Он молчал потом, ожидая неизвестно чего.
Он молчал и тогда, когда из дома выскочил растрепанный Дауд Абу-Салим,
эмир Кабирский, помолодевший лет на двадцать, и приказал немедленно
впустить всех (к счастью, наиболее разбойные личности от ехали в сторону, и
один из них тихо попросил накормить их в павильоне для слуг) и накрывать
праздничный дастархан, да не где-нибудь, а прямо в зале Посвящения, и на
полу, как пировали предки, и вина побольше, озера вина, реки вина, моря и
океаны вина!..
Вообще с того дня досточтимый векиль Нияз стал очень молчаливым
человеком, каким и прожил до девяноста трех лет, после чего молча умер в
окружении рыдающих родственников...
Но это случится нескоро -- а сейчас векиль Нияз стоит у двери зала Посвящения
и не может решиться.
Нет, кажется, уже решился...
Векиль чуть-чуть приоткрыл дверь (хвала Творцу, не заскрипела!) и приложил
к образовавшейся щели ухо.
Было слышно, но не видно.
Тогда векиль убрал ухо и приложил глаз.
Стало видно, но почти не слышно.
Тогда векиль Нияз стал делать это поочередно -- и это привело досточтимого
Нияза к желаемому результату.
-- ...Жив он,-- бурно рассказывал Фальгрим,-- жив-здоров, что ему сделается!
Асмохат-та у нас молодцом! За пять лет -- шесть детей от двух жен!.. Вот я ж и
говорю -- молодцом! Правда, иногда говорит мне:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142