Потянул себя за нос, уперся указательным пальцем в подбородок. И предложил показаться другому врачу.
— Как давно это у тебя? — спросил он.
— Почти неделю, — ответила я.
Он посоветовал специалиста с Харли-стрит и сказал, что необходимо поставить точный диагноз.
— Что же это? — спросила я. — Ты знаешь, да? Просто не хочешь сказать. Боже мой, неужели это рак? Ты думаешь, у меня опухоль?
— Квалификации ветеринара недостаточно для диагностирования человеческих болезней, девочка.
— Болезней. Болезней, — повторила я. — Так что это?
Он сказал, что не знает. По его мнению, у меня, возможно, поражены нейроны.
Я вспомнила любительский диагноз Криса.
— Защемление нерва?
— Поражение центральной нервной системы, Ливи, — пробормотал Крис.
Мне показалось, что на меня рушатся стены.
— Что? — переспросила я. — Центральная нервная система? Как это?
—Нейроны — это особые клетки, состоящие из тела, коротких отростков и одного длинного. Они передают импульс мозгу. Если они…
— Опухоль мозга? — Я схватила его за руку. — Макс, ты думаешь, что у меня опухоль мозга?
Он стиснул мою ладонь.
— В настоящий момент у тебя приступ паники, — сказал он. — Тебе нужно обследоваться и успокоиться. А пока, как там наша незаконченная шахматная партия, Кристофер?
Говорил Макс беззаботно, но когда он уходил в тот вечер, я слышала, что они с Крисом разговаривали на пешеходной дорожке. Я не разобрала ни слова, только один раз Макс произнес мое имя. Когда же Крис вернулся, чтобы взять на прогулку собак, я спросила:
— Он ведь знает, в чем проблема, да? И знает, что это серьезно. Тогда почему не сказать мне? Я слышала, что он говорил обо мне, Слышала, как он сказал что-то, вот и скажи мне, Крис. Потому что если ты не…
Крис подошел к моему креслу и на мгновение прижал к себе мою голову, я ощутила ухом тепло его ладони. Он покачал меня, как маленькую.
— Ежик, — проговорил он, — ты что-то поднял иглы. Макс всего лишь сказал, что попросит своих друзей позвонить их друзьям, чтобы тебя побыстрее принял этот врач с Харли-стрит. Я согласился. Мне кажется, это наилучший путь, а?
Я отстранилась:
— Посмотри на меня, Крис.
— Что? — Его лицо было спокойным.
— Он сказал тебе что-то другое.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что он назвал меня «Оливия».
Крис сердито покачал головой. Наклонился и легко коснулся моих губ. Он никогда не целовал меня раньше, и после больше никогда не целовал. Сухое, мимолетное касание сказало мне все, что я хотела знать. Я приступила к первому кругу хождения по врачам и обследований. Они начали с простого: проверили кровь и мочу. После этого перешли к рентгенам. Ознакомившись с результатами — я сидела в кресле у стола, в кабинете с такими богатыми панелями, что он казался декорацией к фильму, а Крис ждал в приемной, потому что я не хотела, чтобы он был рядом, когда я услышу худшее, — врач сказал только:
— Мы сделаем спинномозговую пункцию. На какое время вам назначить?
— Зачем? Почему вы не можете сказать сейчас? Почему не скажете мне? Не хочу я больше никаких обследований. А уж этого — меньше всего. Это же просто кошмар, я знаю, как это делается. Иглы и жидкость. Не хочу! Хватит!
Он побарабанил пальцами, положив руки на неуклонно пухнувшую папку с результатами моих обследований.
— Извините, — сказал он, — но это необходимо.
— Но вы-то что считаете?
— Считаю, что необходима пункция. И тогда прояснится общая картина.
Люди с деньгами, вероятно, прошли бы эту процедуру в шикарной частной клинике, где коридоры украшены цветами, повсюду ковры, играет музыка. Я же воспользовалась услугами национальной системы здравоохранения. Лежа в требуемой позе — на спине, голова наклонена вперед, — я пыталась не обращать внимания на частый пульс, который, казалось, колотился в моем спинном мозгу, и отогнать дурное предчувствие, охватившее меня в то утро в постели, когда мышцы моей правой ноги вдруг начали подергиваться, словно жили своей собственной жизнью.
Последнее обследование состоялось несколько дней спустя в комнате для осмотра у того же врача. Там, усадив меня на стол, обитый мягкой, как ладошка младенца, кожей, он уперся рукой в мою правую ступню.
— Толкайте, — велел он. Я толкнула, как смогла.
— Еще раз. Я повторила.
Он жестом предложил упереться ему в руку теперь уже ладонью.
— Толкайте.
— С руками у меня все в порядке.
— Толкайте.
Я подчинилась.
Он кивнул, сделал какие-то пометки в бумагах в моей папке, снова кивнул, отвел меня в своей кабинет, сходил за Крисом.
Я почувствовала, что начинаю злиться, и спросила:
— В чем дело?
Вместо ответа врач предложил сесть, но не в кресла к столу, а на диван, над которым висела картина в темных тонах, изображавшая пасторальную сцену: высокие горы, река, массивные деревья и девушка с веткой в руке, пасущая коров. Как странно, что среди всех подробностей того позднего утра на Харли-стрит я помню эту картину. Я едва на нее взглянула.
Придвинув кресло, врач присоединился к нам. Мою историю болезни он пристроил у себя на колене, но так ни разу с ней и не сверился. Предложил нам воды из графина на кофейном столике. Крис отказался, я согласилась, так как в горле у меня пересохло.
— Судя по всему, у вас расстройство, называемое боковой амиотрофический склероз, — сказал врач.
Напряжение схлынуло, как вода, прорвавшая дамбу. Аллилуйя. Расстройство. Расстройство. Все же не болезнь. Не опухоль. Не рак. Слава богу. Слава богу.
Рядом со мной шевельнулся и подался вперед Крис.
— Амио… что?
—Боковой амиотрофический склероз. Это расстройство, поражающее двигательные нейроны. Как правило, сокращенно его называют БАС.
— Что мне принимать? — спросила я.
— Ничего.
— Ничего?
— Боюсь, лекарств от него не существует.
— О. Ну, я так и думала, это же всего лишь расстройство. Но что-то вы порекомендуете? Упражнения? Физиотерапию?
Врач провел пальцами по краю папки, словно выравнивая бумаги, которые и без того лежали в идеальном порядке.
— Вообще-то, тут ничем не поможешь, — проговорил он.
— Вы хотите сказать, что до конца жизни я буду хромать и приволакивать ногу?
— Нет, — ответил он, — этого вы делать не будете. Что-то в его голосе заставило мой желудок подтолкнуть завтрак в обратном направлении. Я ощутила во рту противный привкус желчи. Рядом с диваном находилось окно, и через прозрачную штору я видела очертания дерева, его все еще голые ветви, хотя был конец апреля.
— Я крайне сожалею, что должен сказать вам, — начал врач, — но это…
— Я не хочу знать.
— Ливи. — Крис взял меня за руку, я оттолкнула его.
— Боюсь, это прогрессирующее заболевание, — сказал врач.
Я чувствовала, что он наблюдает за мной, но я смотрела на дерево за окном.
Это расстройство поражает спинной мозг, медленно, чтобы я поняла, начал объяснять он, и нижний отдел мозгового ствола, а также крупные двигательные нейроны коры головного мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Как давно это у тебя? — спросил он.
— Почти неделю, — ответила я.
Он посоветовал специалиста с Харли-стрит и сказал, что необходимо поставить точный диагноз.
— Что же это? — спросила я. — Ты знаешь, да? Просто не хочешь сказать. Боже мой, неужели это рак? Ты думаешь, у меня опухоль?
— Квалификации ветеринара недостаточно для диагностирования человеческих болезней, девочка.
— Болезней. Болезней, — повторила я. — Так что это?
Он сказал, что не знает. По его мнению, у меня, возможно, поражены нейроны.
Я вспомнила любительский диагноз Криса.
— Защемление нерва?
— Поражение центральной нервной системы, Ливи, — пробормотал Крис.
Мне показалось, что на меня рушатся стены.
— Что? — переспросила я. — Центральная нервная система? Как это?
—Нейроны — это особые клетки, состоящие из тела, коротких отростков и одного длинного. Они передают импульс мозгу. Если они…
— Опухоль мозга? — Я схватила его за руку. — Макс, ты думаешь, что у меня опухоль мозга?
Он стиснул мою ладонь.
— В настоящий момент у тебя приступ паники, — сказал он. — Тебе нужно обследоваться и успокоиться. А пока, как там наша незаконченная шахматная партия, Кристофер?
Говорил Макс беззаботно, но когда он уходил в тот вечер, я слышала, что они с Крисом разговаривали на пешеходной дорожке. Я не разобрала ни слова, только один раз Макс произнес мое имя. Когда же Крис вернулся, чтобы взять на прогулку собак, я спросила:
— Он ведь знает, в чем проблема, да? И знает, что это серьезно. Тогда почему не сказать мне? Я слышала, что он говорил обо мне, Слышала, как он сказал что-то, вот и скажи мне, Крис. Потому что если ты не…
Крис подошел к моему креслу и на мгновение прижал к себе мою голову, я ощутила ухом тепло его ладони. Он покачал меня, как маленькую.
— Ежик, — проговорил он, — ты что-то поднял иглы. Макс всего лишь сказал, что попросит своих друзей позвонить их друзьям, чтобы тебя побыстрее принял этот врач с Харли-стрит. Я согласился. Мне кажется, это наилучший путь, а?
Я отстранилась:
— Посмотри на меня, Крис.
— Что? — Его лицо было спокойным.
— Он сказал тебе что-то другое.
— Почему ты так думаешь?
— Потому что он назвал меня «Оливия».
Крис сердито покачал головой. Наклонился и легко коснулся моих губ. Он никогда не целовал меня раньше, и после больше никогда не целовал. Сухое, мимолетное касание сказало мне все, что я хотела знать. Я приступила к первому кругу хождения по врачам и обследований. Они начали с простого: проверили кровь и мочу. После этого перешли к рентгенам. Ознакомившись с результатами — я сидела в кресле у стола, в кабинете с такими богатыми панелями, что он казался декорацией к фильму, а Крис ждал в приемной, потому что я не хотела, чтобы он был рядом, когда я услышу худшее, — врач сказал только:
— Мы сделаем спинномозговую пункцию. На какое время вам назначить?
— Зачем? Почему вы не можете сказать сейчас? Почему не скажете мне? Не хочу я больше никаких обследований. А уж этого — меньше всего. Это же просто кошмар, я знаю, как это делается. Иглы и жидкость. Не хочу! Хватит!
Он побарабанил пальцами, положив руки на неуклонно пухнувшую папку с результатами моих обследований.
— Извините, — сказал он, — но это необходимо.
— Но вы-то что считаете?
— Считаю, что необходима пункция. И тогда прояснится общая картина.
Люди с деньгами, вероятно, прошли бы эту процедуру в шикарной частной клинике, где коридоры украшены цветами, повсюду ковры, играет музыка. Я же воспользовалась услугами национальной системы здравоохранения. Лежа в требуемой позе — на спине, голова наклонена вперед, — я пыталась не обращать внимания на частый пульс, который, казалось, колотился в моем спинном мозгу, и отогнать дурное предчувствие, охватившее меня в то утро в постели, когда мышцы моей правой ноги вдруг начали подергиваться, словно жили своей собственной жизнью.
Последнее обследование состоялось несколько дней спустя в комнате для осмотра у того же врача. Там, усадив меня на стол, обитый мягкой, как ладошка младенца, кожей, он уперся рукой в мою правую ступню.
— Толкайте, — велел он. Я толкнула, как смогла.
— Еще раз. Я повторила.
Он жестом предложил упереться ему в руку теперь уже ладонью.
— Толкайте.
— С руками у меня все в порядке.
— Толкайте.
Я подчинилась.
Он кивнул, сделал какие-то пометки в бумагах в моей папке, снова кивнул, отвел меня в своей кабинет, сходил за Крисом.
Я почувствовала, что начинаю злиться, и спросила:
— В чем дело?
Вместо ответа врач предложил сесть, но не в кресла к столу, а на диван, над которым висела картина в темных тонах, изображавшая пасторальную сцену: высокие горы, река, массивные деревья и девушка с веткой в руке, пасущая коров. Как странно, что среди всех подробностей того позднего утра на Харли-стрит я помню эту картину. Я едва на нее взглянула.
Придвинув кресло, врач присоединился к нам. Мою историю болезни он пристроил у себя на колене, но так ни разу с ней и не сверился. Предложил нам воды из графина на кофейном столике. Крис отказался, я согласилась, так как в горле у меня пересохло.
— Судя по всему, у вас расстройство, называемое боковой амиотрофический склероз, — сказал врач.
Напряжение схлынуло, как вода, прорвавшая дамбу. Аллилуйя. Расстройство. Расстройство. Все же не болезнь. Не опухоль. Не рак. Слава богу. Слава богу.
Рядом со мной шевельнулся и подался вперед Крис.
— Амио… что?
—Боковой амиотрофический склероз. Это расстройство, поражающее двигательные нейроны. Как правило, сокращенно его называют БАС.
— Что мне принимать? — спросила я.
— Ничего.
— Ничего?
— Боюсь, лекарств от него не существует.
— О. Ну, я так и думала, это же всего лишь расстройство. Но что-то вы порекомендуете? Упражнения? Физиотерапию?
Врач провел пальцами по краю папки, словно выравнивая бумаги, которые и без того лежали в идеальном порядке.
— Вообще-то, тут ничем не поможешь, — проговорил он.
— Вы хотите сказать, что до конца жизни я буду хромать и приволакивать ногу?
— Нет, — ответил он, — этого вы делать не будете. Что-то в его голосе заставило мой желудок подтолкнуть завтрак в обратном направлении. Я ощутила во рту противный привкус желчи. Рядом с диваном находилось окно, и через прозрачную штору я видела очертания дерева, его все еще голые ветви, хотя был конец апреля.
— Я крайне сожалею, что должен сказать вам, — начал врач, — но это…
— Я не хочу знать.
— Ливи. — Крис взял меня за руку, я оттолкнула его.
— Боюсь, это прогрессирующее заболевание, — сказал врач.
Я чувствовала, что он наблюдает за мной, но я смотрела на дерево за окном.
Это расстройство поражает спинной мозг, медленно, чтобы я поняла, начал объяснять он, и нижний отдел мозгового ствола, а также крупные двигательные нейроны коры головного мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146