— Она бросила сигарету на потрескавшийся линолеум пола, раздавила ее носком туфли и тут же закурила следующую.
— Джин, это вредно для ребенка, — сказала мать.
— Я решу, что хорошо для ребенка, большое спасибо. Мы с Кенни решим, Сами.
— А разве вы оба в состоянии решить? Я имею в виду, самостоятельно.
— Мы знаем, что знаем.
— Кен — студент, Джин. Он никогда не работал. Если он бросит школу сейчас, вас ждет жизнь без будущего, без надежды. Вы должны это понимать.
— Я много чего понимаю. Я понимаю, что люблю его, а он любит меня, и мы хотим жить вместе, и мы будем жить вместе.
— Ты хочешь, — заметила мать. — Ты, Джин. Кен этого не хочет. В шестнадцать лет ни один юноша не имеет подобных желаний. А Кену только что исполнилось семнадцать. Он почти ребенок. А ты сама… Джин, неужели ты хочешь предпринять такой шаг — брак и сразу же ребенок, одно за другим, — когда ты так молода? Когда у вас так мало средств? Когда вам придется рассчитывать на помощь ваших семей, а ваши семьи и так едва сводят концы с концами? Ты считаешь, что это самое лучшее для вас троих? Для Кена, для ребенка и для тебя?
— Я много чего понимаю, — повторила Джинни. — Я вижу, что мы с ним уже много лет, и нам хорошо вместе, и всегда было хорошо, а поступил он в какую-то там шикарную школу или нет — это нисколько дела не изменит. Чего бы вы там ни хотели.
— Я хочу вам обоим только добра.
Фыркнув, Джин занялась сигаретой, сквозь дым все время наблюдая за матерью.
— Я много чего понимаю, — опять сказала она. — Я понимаю, что вы поговорили с Кенни, перетолковали все по-своему и расстроили его.
— Он уже был расстроен. Господи, неужели ты не понимаешь, что он не слишком обрадовался этой новости! — Она указала на живот Джин. — Это испортило ему жизнь.
— Я понимаю, что это вы заставили его поглядывать на меня с сомнением. Понимаю, какие вопросы вы ему задавали. Я понимаю, что он думает: «А вдруг Джинни раздвигает ноги не только передо мной, но и еще перед тремя-четырьмя парнями», и я понимаю, от кого все пошло, потому что эта женщина стоит передо мной собственной персоной.
Джин бросила на пол и затоптала вторую, сигарету,
— Мне нужно идти работать. С вашего позволения… — И, проходя мимо моей матери, она, наклонив голову, вытерла щеки.
— Ты расстроена, — сказала мать. — Это понятно. Но вопросы Кена законны. Если ты собираешься просить его пожертвовать будущим, тогда ты должна смириться с фактом, что вначале он захочет удостовериться в том, что…
Она развернулась так стремительно, что мать покачнулась.
— Я ничего не прошу. Ребенок — его, и я сообщила ему об этом, потому что, по-моему, он имеет право знать. Если он решит бросить школу и жить с нами, прекрасно. Если нет, мы проживем без него.
— Но есть и другая возможность, — проговорила мать. — Тебе незачем вообще рожать этого ребенка. И даже если и родишь, не обязательно его оставлять. Есть тысячи мужчин и женщин, желающих усыновить, жаждущих ребенка. Неразумно приносить в мир нежеланного ребенка.
Джинни с такой силой схватила мать за руку, что потом — за ужином в тот вечер мать показала нам их — на коже проступили синяки.
— Не называй его нежеланным, ты, тварь с грязным умом. Не смей!
Тогда она и увидела настоящую Джин Купер, дрожащим голосом говорила нам мать. Девицу, способную на все ради того, чего хочет. Способную на любые действия, даже на насилие. Она и стремилась к насилию, в этом нет сомнений. Она хотела ударить мать, и сделала бы это, если бы одна из секретарш дирекции рынка не появилась в этот момент в туалете, покачиваясь на высоких каблуках, и не споткнулась бы на порванном линолеуме.
— Черт! — воскликнула она. — Ой, простите. Я не помешала?
— Нет, — сказала Джин, с силой отвела от себя руку матери и вышла.
Мать последовала за ней.
— У вас ничего не получится. Ни у тебя, ни у него. Джин, не поступай с ним так. Или хотя бы подожди, пока…
— … вы с тем же успехом не сможете заграбастать его для себя? — закончила Джин.
Мать остановилась на безопасном расстоянии от Джин.
— Не смеши меня. И не говори глупостей.
Но она не собиралась ни смешить, ни говорить глупости, Джин Купер. Ей было шестнадцать, и она провидела будущее, хотя в то время этого не знала. Тогда она, должно быть, только подумала: «Я победила», потому что в конце семестра Кеннет оставил школу. Они не поженились сразу. Наоборот, они всех удивили, выжидая, работая и откладывая деньги, и наконец поженились через полгода после рождения их первого сына Джимми.
После этого наши трапезы в Кенсингтоне проходили в тишине. Мы больше ничего не слышали о Кеннете Флеминге. Не знаю, что чувствовал папа в связи с внезапным отсутствием беседы за ужином, но лично я провела много счастливых часов, празднуя тот факт, что божок с Собачьего острова оказался еще одним простым смертным из плоти и крови. Что касается матери, она не полностью покинула Кеннета. Это было не в ее духе. Нет, она заставила папу найти для Кена место в типографии, чтобы у него была постоянная работа и он мог прокормить семью. Но Кеннет Флеминг больше не являлся безупречным образцом молодого человека, осуществившего то, к чему был призван с юности, каким одно время надеялась увидеть его моя мать. А потому не было причин ежевечерне предлагать вниманию восхищенных слушателей рассказы о нем или о его триумфальных победах.
В отношении Кеннета Флеминга мать умыла руки, подобно тому, как три года спустя она умыла руки в отношении меня. С той только разницей, что при первой же возможности — вскоре после смерти моего отца — она взяла полотенце и руки эти вытерла.
Кеннету тогда было двадцать шесть. Матери — шестьдесят.
Глава 5
— Кеннет Флеминг, — закончил корреспондент агентства телевизионных новостей, говоря в микрофон с подобающей, как ему казалось, для такого случая торжественностью, — умер в тридцать два года. О многом скорбит сегодня вечером мир крикета. — Поверх его плеча камера панорамой дала стены, украшенные лепными гирляндами, и фигурные кованые ворота Грейс-гейт крикетного стадиона «Лордз», на фоне которых велся репортаж. — Через минуту мы услышим выступления игроков его команды и капитана английской сборной Гая Моллисона.
Джинни Купер отошла от окна в гостиной и выключила телевизор. Нужно купить новый, подумала она, прикидывая его возможную стоимость. На смену этому массивному чудовищу, огромному, как холодильник, ровеснику Джимми.
При имени сына, когда оно непрошено всплыло в мозгу, Джинни сильно прикусила губу изнутри, намеренно пытаясь вызвать кровь. Боль от раны на губе она выдержит, решила Джинни. Гадать же, куда на весь день скрылся сын, сил не было.
— Джимми так и не приходил? — спросила она у брата, когда полиция привезла ее домой после ужаса, пережитого в Кенте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Джин, это вредно для ребенка, — сказала мать.
— Я решу, что хорошо для ребенка, большое спасибо. Мы с Кенни решим, Сами.
— А разве вы оба в состоянии решить? Я имею в виду, самостоятельно.
— Мы знаем, что знаем.
— Кен — студент, Джин. Он никогда не работал. Если он бросит школу сейчас, вас ждет жизнь без будущего, без надежды. Вы должны это понимать.
— Я много чего понимаю. Я понимаю, что люблю его, а он любит меня, и мы хотим жить вместе, и мы будем жить вместе.
— Ты хочешь, — заметила мать. — Ты, Джин. Кен этого не хочет. В шестнадцать лет ни один юноша не имеет подобных желаний. А Кену только что исполнилось семнадцать. Он почти ребенок. А ты сама… Джин, неужели ты хочешь предпринять такой шаг — брак и сразу же ребенок, одно за другим, — когда ты так молода? Когда у вас так мало средств? Когда вам придется рассчитывать на помощь ваших семей, а ваши семьи и так едва сводят концы с концами? Ты считаешь, что это самое лучшее для вас троих? Для Кена, для ребенка и для тебя?
— Я много чего понимаю, — повторила Джинни. — Я вижу, что мы с ним уже много лет, и нам хорошо вместе, и всегда было хорошо, а поступил он в какую-то там шикарную школу или нет — это нисколько дела не изменит. Чего бы вы там ни хотели.
— Я хочу вам обоим только добра.
Фыркнув, Джин занялась сигаретой, сквозь дым все время наблюдая за матерью.
— Я много чего понимаю, — опять сказала она. — Я понимаю, что вы поговорили с Кенни, перетолковали все по-своему и расстроили его.
— Он уже был расстроен. Господи, неужели ты не понимаешь, что он не слишком обрадовался этой новости! — Она указала на живот Джин. — Это испортило ему жизнь.
— Я понимаю, что это вы заставили его поглядывать на меня с сомнением. Понимаю, какие вопросы вы ему задавали. Я понимаю, что он думает: «А вдруг Джинни раздвигает ноги не только передо мной, но и еще перед тремя-четырьмя парнями», и я понимаю, от кого все пошло, потому что эта женщина стоит передо мной собственной персоной.
Джин бросила на пол и затоптала вторую, сигарету,
— Мне нужно идти работать. С вашего позволения… — И, проходя мимо моей матери, она, наклонив голову, вытерла щеки.
— Ты расстроена, — сказала мать. — Это понятно. Но вопросы Кена законны. Если ты собираешься просить его пожертвовать будущим, тогда ты должна смириться с фактом, что вначале он захочет удостовериться в том, что…
Она развернулась так стремительно, что мать покачнулась.
— Я ничего не прошу. Ребенок — его, и я сообщила ему об этом, потому что, по-моему, он имеет право знать. Если он решит бросить школу и жить с нами, прекрасно. Если нет, мы проживем без него.
— Но есть и другая возможность, — проговорила мать. — Тебе незачем вообще рожать этого ребенка. И даже если и родишь, не обязательно его оставлять. Есть тысячи мужчин и женщин, желающих усыновить, жаждущих ребенка. Неразумно приносить в мир нежеланного ребенка.
Джинни с такой силой схватила мать за руку, что потом — за ужином в тот вечер мать показала нам их — на коже проступили синяки.
— Не называй его нежеланным, ты, тварь с грязным умом. Не смей!
Тогда она и увидела настоящую Джин Купер, дрожащим голосом говорила нам мать. Девицу, способную на все ради того, чего хочет. Способную на любые действия, даже на насилие. Она и стремилась к насилию, в этом нет сомнений. Она хотела ударить мать, и сделала бы это, если бы одна из секретарш дирекции рынка не появилась в этот момент в туалете, покачиваясь на высоких каблуках, и не споткнулась бы на порванном линолеуме.
— Черт! — воскликнула она. — Ой, простите. Я не помешала?
— Нет, — сказала Джин, с силой отвела от себя руку матери и вышла.
Мать последовала за ней.
— У вас ничего не получится. Ни у тебя, ни у него. Джин, не поступай с ним так. Или хотя бы подожди, пока…
— … вы с тем же успехом не сможете заграбастать его для себя? — закончила Джин.
Мать остановилась на безопасном расстоянии от Джин.
— Не смеши меня. И не говори глупостей.
Но она не собиралась ни смешить, ни говорить глупости, Джин Купер. Ей было шестнадцать, и она провидела будущее, хотя в то время этого не знала. Тогда она, должно быть, только подумала: «Я победила», потому что в конце семестра Кеннет оставил школу. Они не поженились сразу. Наоборот, они всех удивили, выжидая, работая и откладывая деньги, и наконец поженились через полгода после рождения их первого сына Джимми.
После этого наши трапезы в Кенсингтоне проходили в тишине. Мы больше ничего не слышали о Кеннете Флеминге. Не знаю, что чувствовал папа в связи с внезапным отсутствием беседы за ужином, но лично я провела много счастливых часов, празднуя тот факт, что божок с Собачьего острова оказался еще одним простым смертным из плоти и крови. Что касается матери, она не полностью покинула Кеннета. Это было не в ее духе. Нет, она заставила папу найти для Кена место в типографии, чтобы у него была постоянная работа и он мог прокормить семью. Но Кеннет Флеминг больше не являлся безупречным образцом молодого человека, осуществившего то, к чему был призван с юности, каким одно время надеялась увидеть его моя мать. А потому не было причин ежевечерне предлагать вниманию восхищенных слушателей рассказы о нем или о его триумфальных победах.
В отношении Кеннета Флеминга мать умыла руки, подобно тому, как три года спустя она умыла руки в отношении меня. С той только разницей, что при первой же возможности — вскоре после смерти моего отца — она взяла полотенце и руки эти вытерла.
Кеннету тогда было двадцать шесть. Матери — шестьдесят.
Глава 5
— Кеннет Флеминг, — закончил корреспондент агентства телевизионных новостей, говоря в микрофон с подобающей, как ему казалось, для такого случая торжественностью, — умер в тридцать два года. О многом скорбит сегодня вечером мир крикета. — Поверх его плеча камера панорамой дала стены, украшенные лепными гирляндами, и фигурные кованые ворота Грейс-гейт крикетного стадиона «Лордз», на фоне которых велся репортаж. — Через минуту мы услышим выступления игроков его команды и капитана английской сборной Гая Моллисона.
Джинни Купер отошла от окна в гостиной и выключила телевизор. Нужно купить новый, подумала она, прикидывая его возможную стоимость. На смену этому массивному чудовищу, огромному, как холодильник, ровеснику Джимми.
При имени сына, когда оно непрошено всплыло в мозгу, Джинни сильно прикусила губу изнутри, намеренно пытаясь вызвать кровь. Боль от раны на губе она выдержит, решила Джинни. Гадать же, куда на весь день скрылся сын, сил не было.
— Джимми так и не приходил? — спросила она у брата, когда полиция привезла ее домой после ужаса, пережитого в Кенте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146