Чаще всего Джин с детьми послушно приезжали в Кент на выходные, для того чтобы узнать: муж и отец должен в субботу быть в Хэмпшире, а в оскресенье — в Сомерсете, а если он не играл, не отрабатывал удар и не смотрел чью-то игру, он тренировался. А когда не тренировался, то выполнял свои обязательства в отношении типографии Уайтлоу. Поэтому в их разладе традиционно обвиняют жену, оставленную, но не смирившуюся и по-прежнему предъявлявшую свои требования к вечно отсутствующему мужу. Но дело было не только в этом.
Вообразите, если сможете. В Кенте Кеннет Флеминг впервые в жизни оказался предоставлен самому себе. Ведь из родительского дома он лишь на короткий год уехал в школу, из школы же — сразу погрузился в семейную жизнь, и вот теперь он наслаждался свободой. Свобода эта по-прежнему была сопряжена с некоторыми обязательствами, но впервые его обязательства были направлены непосредственно на осуществление его мечты и означали не просто тяжкий труд ради заработка. Можно было даже не чувствовать себя виноватым за страстное стремление воплотить мечту, потому что, воплощая ее, он закладывал фундамент будущего благосостояния семьи. Поэтому он мог всецело и с наслаждением отдаться профессиональному занятию крикетом, свобода же от жены и детей, по-видимому, была лишь неожиданным приятным дополнением.
Вот так у него появилась уважительная причина, по которой он не мог видеть свою семью так часто, как ему, якобы, хотелось. Как только Джин начала задавать вопросы и обвинять, как только стала указывать, что обязанности отца простираются дальше денег, которые он им давал, Кеннету понадобилось придумывать отговорки. И как только Джин начала беспощадно наседать и предъявлять требования, угрожавшие его свободе, он решил сказать ей правду, но в наименее обидной форме.
Без сомнения, он принял это решение не без деликатной помощи своего главного конфидента — моей матери. Должно быть, она умело поддерживала его на протяжении всего этого периода неопределенности. Кеннет пытался оценить создавшуюся ситуацию: я больше не уверен в своих чувствах. Люблю ли я ее? Хочу ли? Нужен ли мне этот брак? Неужели эти чувства у меня оттого, что все эти годы я был загнан в ловушку? Неужели Джин меня поймала? Или я сам себя туда загнал? Если я был создан для брака, почему же с тех пор, как мы живем порознь, у меня такое чувство, будто я наконец ожил? Как я могу испытывать такие чувства? Это моя жена. Это мои дети. Я их люблю. Я чувствую себя негодяем.
Как же разумно было со стороны матери предложить им пожить отдельно, раз уж они и так живут порознь: тебе нужно во всем разобраться, мой дорогой. Дай себе время и место, чтобы понять, кто ты такой. За все прошедшие годы у вас не было такой возможности, не так ли? У вас обоих.
Умно сформулировано. Это не Кеннету нужно будет «во всем разобраться». Это нужно им обоим. Не важно, что Джин не считала необходимым в чем либо разбираться, а меньше всего в том, хочет ли она продолжения их брака. Как только Кеннет решил, что некоторое время жизни в одиночестве прояснит, кем и чем, если вообще чем-то, они будут друг для друга в будущем, жребий был брошен. Кен уже жил вне дома. Джин могла требовать, чтобы он вернулся, но ему это не было нужно.
И Джин ничего не оставалось, как в конце концов огласиться. Два месяца, которые он попросил у нее на раздумья, переросли в четыре, четыре — в шесть, шесть — в десять, десять — в двенадцать. Один год незаметно растянулся до двух. Не сомневаюсь, что он пережил момент нерешительности, когда поссорился с кентским комитетом спонсоров и стал играть за Мидлсекс. Но к тому времени, когда Кеннет Флеминг добился своего, когда те, кто набирали национальную сборную, заприметили нового, выдающегося бэтсмена Мидлсекса, его брак уже стал пустой формальностью.
По неясным для меня причинам он не спешил с разводом. И она тоже. Может быть, из-за детей? Ради приличия? Знаю только, что, когда он вернулся в Лондон, поближе к игровому полю Мидлсекса, расположенному недалеко от Риджентс-парка, он не вернулся в свой дом на Собачьем острове. Нет, он поселился в доме моей матери в Кенсингтоне.
Место, между прочим, действительно было почти идеальным — рукой подать до крикетного стадиона «Лордз», игровой площадки Мидлсекса. И ситуация была идеальной. Мать терялась в этом огромном доме на Стэффордшир-террас с лишними спальнями. Кеннету требовалось не слишком дорогое жилье, чтобы он мог продолжать помогать жене и детям.
Связь между Кеннетом и моей матерью упрочилась. Мать стала на одну треть талисманом, на одну треть — вдохновительницей и на одну треть — источником внутренней силы.
А пока моя мать посвящала себя благополучию Кеннета Флеминга, я работала в зоопарке в Риджентс-парке и участвовала в рейдах штурмового отряда.
Глава 12
Шуршание простыней разбудило его, но Линли еще минуту лежал с закрытыми глазами. Слушал ее дыхание. Как удивительно, думал Линли, что он находит радость в таких простых вещах.
Он повернулся на бок, осторожно, чтобы не разбудить Хелен, но она уже проснулась и лежала на спине, вытянув одну ногу и разглядывая украшавшую потолок лепнину в виде листьев аканта.
Линли нашел ее руку среди простыней, их пальцы переплелись. Хелен посмотрела на него, и он, увидев возникшую у нее между бровей вертикальную морщинку, разгладил ее.
— Я поняла, — проговорила Хелен.
— Что?
— Вчера вечером ты меня отвлек, чтобы я так и не получила ответа на свой вопрос.
— Насколько я помню, это ты меня отвлекла. Кто пообещал мне курицу с артишоками? Не за ней ли мы спустились на кухню?
— Именно там, на кухне, я тебя и спросила. Но ты так и не ответил.
— Я был занят. Ты меня заняла. Легкая улыбка коснулась ее губ.
— Это вряд ли, — сказала она. Линли тихо засмеялся и поцеловал ее.
— Почему ты меня любишь? — спросила она.
— Что?
— Этот вопрос я задала тебе вчера вечером. Ты не помнишь?
— Ах этот вопрос. — Он повернулся на спину и тоже принялся рассматривать потолок, положив руку Хелен себе на грудь и размышляя о таинственных путях любви.
— Я не ровня тебе ни по образованию, ни по опыту, — заметила Хелен. Он с сомнением поднял бровь. Она бегло улыбнулась. — Хорошо. Я не ровня тебе по образованию. Не озабочена карьерой. Зарабатыванием денег. У меня нет никаких способностей, присущих женам, и еще меньше — стремления их приобрести. Я — практическое воплощение легкомыслия. У нас похожее происхождение, если на то пошло, но какое отношение имеет одинаковое происхождение к вручению своего сердца другому человеку?
— Когда-то это имело главное значение при вступлении в брак.
— Мы говорим не о браке, а о любви. Чаще всего это два взаимно исключающих друг друга и совершенно разных предмета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
Вообразите, если сможете. В Кенте Кеннет Флеминг впервые в жизни оказался предоставлен самому себе. Ведь из родительского дома он лишь на короткий год уехал в школу, из школы же — сразу погрузился в семейную жизнь, и вот теперь он наслаждался свободой. Свобода эта по-прежнему была сопряжена с некоторыми обязательствами, но впервые его обязательства были направлены непосредственно на осуществление его мечты и означали не просто тяжкий труд ради заработка. Можно было даже не чувствовать себя виноватым за страстное стремление воплотить мечту, потому что, воплощая ее, он закладывал фундамент будущего благосостояния семьи. Поэтому он мог всецело и с наслаждением отдаться профессиональному занятию крикетом, свобода же от жены и детей, по-видимому, была лишь неожиданным приятным дополнением.
Вот так у него появилась уважительная причина, по которой он не мог видеть свою семью так часто, как ему, якобы, хотелось. Как только Джин начала задавать вопросы и обвинять, как только стала указывать, что обязанности отца простираются дальше денег, которые он им давал, Кеннету понадобилось придумывать отговорки. И как только Джин начала беспощадно наседать и предъявлять требования, угрожавшие его свободе, он решил сказать ей правду, но в наименее обидной форме.
Без сомнения, он принял это решение не без деликатной помощи своего главного конфидента — моей матери. Должно быть, она умело поддерживала его на протяжении всего этого периода неопределенности. Кеннет пытался оценить создавшуюся ситуацию: я больше не уверен в своих чувствах. Люблю ли я ее? Хочу ли? Нужен ли мне этот брак? Неужели эти чувства у меня оттого, что все эти годы я был загнан в ловушку? Неужели Джин меня поймала? Или я сам себя туда загнал? Если я был создан для брака, почему же с тех пор, как мы живем порознь, у меня такое чувство, будто я наконец ожил? Как я могу испытывать такие чувства? Это моя жена. Это мои дети. Я их люблю. Я чувствую себя негодяем.
Как же разумно было со стороны матери предложить им пожить отдельно, раз уж они и так живут порознь: тебе нужно во всем разобраться, мой дорогой. Дай себе время и место, чтобы понять, кто ты такой. За все прошедшие годы у вас не было такой возможности, не так ли? У вас обоих.
Умно сформулировано. Это не Кеннету нужно будет «во всем разобраться». Это нужно им обоим. Не важно, что Джин не считала необходимым в чем либо разбираться, а меньше всего в том, хочет ли она продолжения их брака. Как только Кеннет решил, что некоторое время жизни в одиночестве прояснит, кем и чем, если вообще чем-то, они будут друг для друга в будущем, жребий был брошен. Кен уже жил вне дома. Джин могла требовать, чтобы он вернулся, но ему это не было нужно.
И Джин ничего не оставалось, как в конце концов огласиться. Два месяца, которые он попросил у нее на раздумья, переросли в четыре, четыре — в шесть, шесть — в десять, десять — в двенадцать. Один год незаметно растянулся до двух. Не сомневаюсь, что он пережил момент нерешительности, когда поссорился с кентским комитетом спонсоров и стал играть за Мидлсекс. Но к тому времени, когда Кеннет Флеминг добился своего, когда те, кто набирали национальную сборную, заприметили нового, выдающегося бэтсмена Мидлсекса, его брак уже стал пустой формальностью.
По неясным для меня причинам он не спешил с разводом. И она тоже. Может быть, из-за детей? Ради приличия? Знаю только, что, когда он вернулся в Лондон, поближе к игровому полю Мидлсекса, расположенному недалеко от Риджентс-парка, он не вернулся в свой дом на Собачьем острове. Нет, он поселился в доме моей матери в Кенсингтоне.
Место, между прочим, действительно было почти идеальным — рукой подать до крикетного стадиона «Лордз», игровой площадки Мидлсекса. И ситуация была идеальной. Мать терялась в этом огромном доме на Стэффордшир-террас с лишними спальнями. Кеннету требовалось не слишком дорогое жилье, чтобы он мог продолжать помогать жене и детям.
Связь между Кеннетом и моей матерью упрочилась. Мать стала на одну треть талисманом, на одну треть — вдохновительницей и на одну треть — источником внутренней силы.
А пока моя мать посвящала себя благополучию Кеннета Флеминга, я работала в зоопарке в Риджентс-парке и участвовала в рейдах штурмового отряда.
Глава 12
Шуршание простыней разбудило его, но Линли еще минуту лежал с закрытыми глазами. Слушал ее дыхание. Как удивительно, думал Линли, что он находит радость в таких простых вещах.
Он повернулся на бок, осторожно, чтобы не разбудить Хелен, но она уже проснулась и лежала на спине, вытянув одну ногу и разглядывая украшавшую потолок лепнину в виде листьев аканта.
Линли нашел ее руку среди простыней, их пальцы переплелись. Хелен посмотрела на него, и он, увидев возникшую у нее между бровей вертикальную морщинку, разгладил ее.
— Я поняла, — проговорила Хелен.
— Что?
— Вчера вечером ты меня отвлек, чтобы я так и не получила ответа на свой вопрос.
— Насколько я помню, это ты меня отвлекла. Кто пообещал мне курицу с артишоками? Не за ней ли мы спустились на кухню?
— Именно там, на кухне, я тебя и спросила. Но ты так и не ответил.
— Я был занят. Ты меня заняла. Легкая улыбка коснулась ее губ.
— Это вряд ли, — сказала она. Линли тихо засмеялся и поцеловал ее.
— Почему ты меня любишь? — спросила она.
— Что?
— Этот вопрос я задала тебе вчера вечером. Ты не помнишь?
— Ах этот вопрос. — Он повернулся на спину и тоже принялся рассматривать потолок, положив руку Хелен себе на грудь и размышляя о таинственных путях любви.
— Я не ровня тебе ни по образованию, ни по опыту, — заметила Хелен. Он с сомнением поднял бровь. Она бегло улыбнулась. — Хорошо. Я не ровня тебе по образованию. Не озабочена карьерой. Зарабатыванием денег. У меня нет никаких способностей, присущих женам, и еще меньше — стремления их приобрести. Я — практическое воплощение легкомыслия. У нас похожее происхождение, если на то пошло, но какое отношение имеет одинаковое происхождение к вручению своего сердца другому человеку?
— Когда-то это имело главное значение при вступлении в брак.
— Мы говорим не о браке, а о любви. Чаще всего это два взаимно исключающих друг друга и совершенно разных предмета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146