Возможно, дававший бестактные советы Эдик считал себя опытным семьянином — он женился в пятьдесят седьмом. А вслух о намерении сочетаться с Аллой браком заговорил еще до Мельбурна — он со своей девушкой знаком был со школы.
«У моей тетки была подруга тетя Лена, — рассказывает Алла (чуть позже я объясню, почему ни слова в ее рассказе не тронул редакторским карандашом), — она была у него воспитательницей в детском саду. Говорила, вроде и не такой уж озорной Эдик был, но в угол поставят — никогда в жизни не попросит прощения.
Мы жили не так уж далеко друг от друга, хотя, чтобы дойти ему до меня, надо было делать такую загогулину — полчаса, наверное, шел. Он жил в Перове, а я на Перовском шоссе. Я в Москве, а он за городом.
Мне кажется, что я его видела в детстве на «Фрезере». Там в одном здании была женская школа № 453 и мужская № 439. Когда мы, девчонки, возвращались домой, вечно нас эти мальчишки гнали через свалку, били портфелями. Почему я думаю, что, может быть, он среди них был? Потому что позже он дружил с одним мальчишкой с моего поселка, с Витькой Канашкиным. Он к нему ходил не зря. У Витьки мама была хлеборезкой, и, когда бы мы, дети, ни входили в гастроном, она нам всё горбушки давала…
Взрослым я увидела Эдика зимой пятьдесят пятого года. Нам очень нравилось ходить в клуб перовский, и вот я там увидела его однажды и как-то первая так на него посмотрела, уж очень выделялся. И он как-то даже лихо рванулся ко мне, но был таким кольцом молодых мужчин окружен, что не преодолел его. Прозвенел звонок, и все ушли: кино началось. И до лета, до 10 июня пятьдесят пятого года, я его больше не видела.
Я плохо занималась, плохо готовилась к экзаменам, все бегала на танцы — это, конечно, было главнее всяких уроков — туда же в Перово, в Липовый парк. Со всякими мальчишками танцевала, очень много было знакомых, и вдруг один такой маленький, Вовочка Бабичев, говорит мне: «Там с тобой один мальчик хочет познакомиться — Эдик Стрельцов». Мне это имя ничего не говорило. Футбол для девочки в восемнадцать лет ничего не значил. «Вот я сейчас тебя к нему подведу». И вот я вижу опять того парня. Ну красавец, конечно, красавец. Я в общем-то тоже знала себе цену, но считала, что он уж слишком хорош для меня — высокий, статный, белокурый, голубоглазый такой скандинав. Очень красиво одет (а одет был в такую голубую гамму перваншевую, ну никто из мальчишек тогда так не одевался), красиво курил, и голос такой — приятный, глухой, ну, в общем, все — я влюбилась сразу намертво. Побежали мои счастливые полтора года. Конечно, игры, сборы, отъезды, приезды (если все это вместе, может, будет и не так много), но все-таки это были полтора года до Олимпийских игр в 1956-м. Мы, по-моему, ни разу не ходили в театр, мало ходили в кино. Мы чего-то все гуляли, гуляли, и в центр выбираясь, а чаще, конечно, были у меня, на моем Перовском шоссе. Сквер с одной стороны дома, с другой стороны дома…»
Аллу Стрельцову (она существует в самостоятельной жизни под девичьей фамилией Деменко) привел ко мне в редакцию — я редактировал тогда спортивный журнал «Московских новостей» — Евгений Кравинский. Он ее где-то отыскал — и огорошил меня сообщением, что придет к нам с ней. Я не очень хотел этой встречи. Алла обрисовалась лишь в одном нашем с Эдиком разговоре — он сухо обмолвился о ее красоте, а дальше последовал щекотливый проброс, оборванный мрачным, набыченным умолчанием, которое я тогда не попытался разворошить… Мы же работали над книгой его воспоминаний — и я малодушно представил себе среди первых читателей действующую жену Раису и взрослого сына, заранее почувствовал себя перед ними виноватым и никогда не приставал к Стрельцову с вопросами. К тому же занимал меня в тот момент более всего сам Эдуард, которого я, казалось мне, узнан — и, увлеченный поиском интонации в книге, узнанным дорожил больше, чем голосом из мне неведомого и хуже воображаемого. С возрастом мы яснее вызываем в памяти давно прошедшее. Но в дни совместной работы со Стрельцовым я был моложе — и концентрировал внимание на близком по времени: жизнь с первой женой превратилась по молчаливому уговору между мной и Эдиком в простительный (издатели не настаивали на всех подробностях) пропуск в автобиографическом повествовании.
Я напомнил Евгению Анатольевичу Кравинскому, что мы оба неплохо знакомы с женой Стрельцова — живой тогда Раисой Михайловной. И кем мы будем выглядеть в ее глазах, затеяв копание в событиях многолетней давности? Копание тем более вряд ли уместное при уже сложившихся формах мемориала (стадион имени, памятник)… Что отличило бы нас с господином Кравинским от голодных безобразников из желтой прессы? Кроме того, в комментариях к мемуарам Эдуарда Стрельцова я, ничтоже сумняшеся, заявил, что до знакомства со второй женой Раисой Эдик не встретил в жизни своей настоящей женщины и оттого, мол, и промахи, скандалы, ошибки и грехи, приведшие к известной всем беде. Теперь — перед встречей с Аллой — я подсознательно боялся своей, показавшейся вначале эффектной версии о главных и неглавных в нашей жизни женщинах.
Плененный языком Аллиного рассказа, плотностью наблюдений и непрошедшим чувством к герою этого рассказа, я не собирался, приняв решение опубликовать расшифровку магнитофонной записи без сколько-нибудь существенной редактуры, выдавать его за документ-аргумент; захваченный талантливостью изложения, я все равно чувствовал явные несмыкания в сюжете. И все же без вкрапления исповеди первой жены — пусть и с оговорками — не представляю теперь жизнеописания Стрельцова.
«…Но вот что такое? Почему произошло такое с человеком позже — не понимаю. Какой был добрый, как бережно ко мне относился. Господи, мы же с ним брели такими лесами кусковскими и перовскими, плющевскими. И в двенадцать, и позже. От мамы, конечно, был скандал ужасный. Но как же он ко мне относился замечательно. Не знаю, может быть, у него была какая-то другая жизнь, о которой я не знала. Пьяным я его не видела никогда. Выпивши до 8 января 1957 года три раза видела. Первый раз — это празднование 1956 года. Не в его комнате, а в его доме у какого-то мальчишки, там компания собралась. Потом заключение футбольного сезона 1956 года в Мячкове. Там мы немножко даже поссорились. И вот еще на радостях 8 января 1957 года…
Он мне сделал предложение, когда мне было еще только 19 лет, но я побоялась об этом сказать маме, думаю: ну вот, мать скажет, захотела уже замуж. Говорю ему: нет, это еще нельзя. А он, когда уезжал на Олимпийские, мне сказал: «Вот вернусь — и все-таки будет свадьба». Мы тогда же — 8 января 1957 года — сообщили про свадьбу Алику Денисенко, вратарю из «Торпедо» — ну такие были дураки.
И вдруг рассвирепела его мама: «Вся Автозаводская знает, а я ничего не знаю!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152