— Мы везём русским их императора!..
И дальше до самой границы Польши и России Эл вопросов своему другу не задавал. Он уже понимал, что влез в интригу, которая едва ли закончится хорошо. Но вспоминался полковник Хакет, его слова: «На свете нет ничего более нестрашного, чем собственная смерть». Эх, была не была! В конце концов, он занимается тем, ради чего его сюда забросили: едет в Россию. И будь что будет.
* * *
Чем дальше они пробирались на восток, тем хуже становились дороги и беднее население деревень, да и сами деревни всё реже попадались на пути. В каждой деревне обязательно было две-три семьи евреев, которые держали здесь всю торговлю, постоялые дворы и вообще всё, где только могли крутиться деньги.
На одном из мостов, брёвна настила которого сгнили напрочь и поправить его никому из местных жителей, видимо, в голову не приходило, лошадь, впряжённая в подводу, подвернула ногу, телега накренилась; из-под кожи, которой был накрыт груз, выпала бочка и разбилась. Стас увидел наконец, что за груз они везли в Россию: медные деньги, Несколько офицеров тотчас спешились и стали собирать рассыпавшиеся монеты. Эл пришёл к ним на помощь, и прежде чем ему объяснили, что в его участии необходимости нет, успел рассмотреть вычеканенный на монетах профиль бородатого мужчины в короне и надпись: «Redivivus et ultor» .
В местечке Мозырь, в гнусной вонючей корчме с низкими потолками, их дожидались человек десять русских казаков. Была команда готовиться к ночлегу. Царственная особа, сопровождаемая старшим офицером свиты и Марселем Анжели, удалилась в заднюю комнату. С ними отправился предводитель казаков — лет сорока, стриженный в скобку, поджарый и сутуловатый, с тронутой сединой чёрной бородой клином.
Элу всё это было неинтересно: до секретов царственных особ его всё едино не допустят, — и вообще были дела поважнее. От насекомых уже и шёлковое бельё не спасало. Пока ехали через Германию, раза два всё же мылись; в Польше об этакой роскоши пришлось забыть. Что до России, то Эл полагал, там положение с гигиеной будет ещё хуже — кстати, как позже выяснилось, ошибся: там бани были едва не при каждом дворе… Попробуй доживи в таких условиях до восьмидесяти четырёх лет, подумал он.
Отыскав старого еврея — хозяина корчмы, он по-немецки спросил у него, где можно помыться с горячей водой. Тот его отлично понял и отвечал на вполне сносном немецком. Он отвёл гостя в маленькую баньку на заднем дворе, зажёг масляную лампадку, предложил раздеваться, а воду, сказал, ему сейчас принесут. На вопрос Эла о плате за удовольствие еврей замахал руками, затряс бородой и уверил постояльца, что плата будет такой крошечной, что он, постоялец, будет вспоминать и отель и хозяина отеля всю жизнь с неизменной благодарностью и изумлением. К тому же служанка постирает бельё и одежду.
Эл снял камзол и панталоны и выбросил их за дверь, на грязный двор. Вскоре действительно полусонная девка явилась с куском щёлочи и ведром горячей воды. Знаками предложила раздеваться, что Эл и сделал. При тусклом свете лампадки ему было не рассмотреть, хороша ли собой или дурна девка; однако же когда её руки коснулись его тела, вспыхнувшее в нём пламя страсти отвергло здравые доводы рассудка, да и девка не сопротивлялась.
Хозяин со скорбным видом дожидался его на пороге корчмы.
— С ясновельможного пана будет один серебряный талер за баню, — объявил он, — и десять серебряных талеров за Марысю.
— Сколько? — открыл рот Эл.
— Хорошо, делаю вам скидку, — поспешил сказать корчмарь. — За всё про всё десять серебряных талеров.
— Да за эти деньги можно всю вашу корчму купить! — завопил Эл. — И ещё две деревни в придачу!
— Вечно вы, немцы, торгуетесь! — Хозяин взял назидательный тон. — А что вы испортили лучшую девушку в округе, вас не волнует? Что у неё, может быть, теперь никогда не будет жениха? А женихи в наших краях, между прочим, на земле не валяются, всех поубивало на войне, сударь, как вы могли заметить!
— Что, мусью, проклятый жид тоже требует с тебя за девку золотой запас государства? — спросил, улыбаясь, вышедший из темноты тот самый предводитель казаков.
Он говорил по-русски, и Эл, благодаря урокам полковника Хакета, понял всё, что тот сказал.
— Хочетт… — выдавил он из себя труднопроизносимые русские слова. — Дьесьятт талер. Их бин испортьитт его дьевка…
— Десять талеров? — ахнул казак так громко, что бедный Корчмарь скукожился и затрясся. — Девку тебе испортили? Да её тут по десять раз на дню портят кому не лень, жидовская твоя морда! Даже я, грешным делом, давеча сподобился…
Тут казак перешёл на какой-то другой язык, похожий на русский, но совершенно Элу непонятный. Слова в нём перемежались с неуловимой быстротой, а экспрессионная составляющая была сведена к нулю. Должно быть, приграничный диалект, подумал оксфордец. Полковник Хакет, наверное, понял бы, а я — увы…
— Ладно, заплати ему три талера, — сказал казак, окончив свою беседу с корчмарём. — У них здесь действительно высокие цены. Война, разруха…
Эл скрепя сердце достал из кошелька три серебряных монеты и протянул корчмарю. Тот посмотрел на них с тоской, потом две сунул куда-то в складки одежды, а третью отдал казаку. Тот весело осклабился, попробовал монету на зуб, затем снял красную шапку, сунул туда денежку и шапку надел.
— Емеля Иванов, — сказал он и протянул Элу руку, нисколько не смущаясь. — Прозвищем Пугач.
— Элистер Макк, — пробормотал Эл, отвечая на рукопожатие. — Бергмастер.
— Ну, бывай, немчура, — бодро сказал казак. — Смотри на жизнь веселей.
Наутро их отряд разделился. Царственная особа, обоз, казаки и большинство свиты остались в Мозыре, а Эл, Марсель, ещё двое офицеров и трое казаков верхами поехали в Россию. Каждому из них была отсыпана мера денег — не тех, что были в бочках, а настоящих.
— Марсель, вы объясните мне наконец, что всё это значит? — спросил он друга. — Кто на самом деле тот человек, зачем нас встречали казаки и что это за авантюра, в которую мы ввязались?
— Всё очень просто, — отвечал тот. — Мы сопровождали российского императора Петра Третьего, незаконно свергнутого десять лет назад своей бессовестной супругой. Ему пришлось скрываться, pauvre majeste . — Тут Марсель чуть ли не всхлипнул. — И вот справедливость торжествует! При поддержке своего венценосного брата Людовика он возвращается управлять своим государством!
Эл аж присвистнул:
— А что по этому поводу думает само государство в лице его просвещённой супруги?
— Надо полагать, что государство в лице его просвещённой супруги будет сопротивляться до последнего, — небрежно сказал Марсель. — Кто же добровольно откажется от власти над половиной земной поверхности?
— Для этого и завербованы эти казаки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121