Одного, интересно, или тоже двоих? Чёрный ход начинался с кухни и выходил, как и сама кухня, на зады. Свесившись в окно, выходившее на эту сторону, Стас разглядел человека во френче и сапогах, топтавшегося возле мусорных баков и тоже курившего папиросу. «Ой, как вредно тебе курить, когда я рядом», — подумал Стас, прикидывая, за какой из мусорных баков будет удобнее засунуть бесчувственное тело шпика. А то и прямо в мусорный бак, усмехнулся он про себя: ему там будет привычнее. Не зря же сотрудников Московского управления сыска, или, сокращённо, МУСа, прозвали в народе мусорами!..
Ещё когда шёл он с Большой Лубянки домой, была мысль выкатить из гаража мотоцикл, любимого зверя по имени BMW-R11, да и рвануть от Москвы подальше. В Рождествено, к отцу Паисию и мастеру Сан Санычу Румынскому, а тем паче к Матрёне, мириться, или в Борок, к корифею всех наук Н. А. Морозову. Только два соображения заставили отодвинуть эту мысль на самые задворки сознания, но не выкинуть совсем: во-первых, дело к ночи, какие тут поездки. А во-вторых, забыл он, как на мотоцикле ездят. Навык потерял. Больше двадцати лет всё на лошадке или пешочком… А у него и раньше-то опыта езды было, откровенно говоря, кот наплакал…
Но в-третьих-то: где наша не пропадала?
Мысленно попросив прощения у домработницы Нюры, Стас открыл чулан, вытащил швабру и отломал от неё ручку. Со свистом повертел палку в руках, над головой, за спиной: коротковата, но на одного сотрудника МВД длины хватит. А впрочем, хватит и на трёх дураков. Прошёл на кухню, приоткрыл дверь чёрного хода и прислушался, Всё тихо; тусклые лампочки освещали пустую пыльную лестницу. По вечерам ею никто не пользовался.
Он вернулся в свою комнату, чтобы переодеться и забрать ключи от мотоцикла и от гаража. Написал записку для матушки и отчима: «Я уехал на практику. Вернусь через неделю». Открыл шкап, выволок оттуда кожаный мотоциклетный костюм, шлем, краги и очки.
Но одеться и уехать он не успел: зазвонил телефон.
— Слушаю, Гроховецкий, — сказал он в трубку.
— Говорит полковник Лихачёв, — произнёс усталый барином. — Меня зовут Виталий Иванович, и мне крайне нужно встретиться с вами сегодня, Станислав Фёдорович.
— На сегодня мне достаточно беседы с вашим капитаном Цындяйкиным, — сдерживая ярость, ответил Стас.
— Цындяйкин? Впервые слышу.
— Да? И вы не из того же бюро МВД, что приставило ко мне филеров и запрещает покидать город?
— Не может быть! — оживился голос. — Превосходно! Даже лучше, чем я думал.
— Рад, что сумел доставить вам удовольствие, — ядовито сказал Стас. — Но имейте в виду, я намерен уехать немедленно.
— Ровно семь минут, Станислав Фёдорович, и не будет никаких филеров, гарантирую! Где стоят, сколько?
— Двое перед парадным в автомобиле «ровер», один у чёрной лестницы, возле мусорных баков.
— Семь минут, и мы поговорим. Дождётесь?
— Попробую.
Захват преступной группы во дворе дома 3/5 по Лубянскому проезду вызвал у жильцов большой интерес. Может, обошлось бы и без шума — автобус и легковушка въехали через подворотню тихо, а люди с «наганами», одетые в гражданское, и вовсе передвигались бесшумно, — но одновременно с ними во двор вошла возвращавшаяся из кино Нюра, домработница Гроховецких. И она, увидев целую бесшумную толпу вооружённых мужчин, подняла визг.
Заскрипели петли, захлопали рамы: жильцы высовывались в окна, вопрошая, что происходит. А во дворе типа «колодец» даже шёпотом сказанное слово усиливается многократно. Уже выволокли из лакированного «ровера» двух шпиков, и притащили из-за дома третьего, и засунули их в автобус; уже автобус и «ровер» покидали двор, а крики не утихали и даже нарастали. Напротив Стасовых окон, на третьем этаже, жил знаменитый поэт Маяковский. Теперь он появился в окне всей своей огромной фигурой и добавил децибелов, завопив, что ему мешают работать.
Скандальная баба, соседка Маяковского, которая весь вечер визгливо ругалась со своим мужем, распахнув окно пошире, заорала поэту, что он сам всем мешает своими шагами по ночам, своей пишмашинкой и своими вонючими папиросами. Её супруг в помочах, мигом забыв о семейных разладах высунулся из другого окна и поддержал свою половину, пообещав подать на поэта жалобу в районную управу. Тот в ответ витиевато послал парочку куда следует. На весь двор заполыхал скандал, что было явлением не столь уж и редким в последние годы. Несмотря на все усилия полиции, чёрт знает кто заселялся даже в элитные дома: Москву затопили толпы разноязыких беженцев с юга России.
Из приехавшей легковушки выбрался худощавый сутуловатый человек в штатской одежде, задрал голову к четвёртому этажу и жестами показал Стасу, что он к нему. Стас потыкал пальцем в стоящую рядом с ним ополоумевшую от ужаса домработницу и крикнул её имя: «Нюра!» Тот обернулся к девушке, и они вместе вошли в парадное.
— Так это всё из-за вас? — проорал через весь двор Маяковский. Стас покивал. — Ну, тогда ладно. Привет отчиму. — И поэт захлопнул окно.
Года четыре назад Маяковский попал в неприятную историю, накуролесил: публично приставал к жене актёра Яншина и публично же получил по мордасам; говорят, пытался застрелиться из краденого «маузера». По поводу кражи оружия было заведено дело, и выпутаться поэту помог Анджей Януарьевич. Теперь при встрече со Стасом Маяковский обязательно передавал ему привет.
Стас тоже закрыл окно и пошёл встречать гостя. Из идущего снизу лифта — их дом был первым в Москве, в котором ещё в царское время установили лифт, — доносились истеричные вопли Нюры. Когда она и её спутник вышли из кабины, Стас распорядился:
— Нюра, выпей стакан валерьянки, а нам приготовь чаю. Вас, господин полковник, прошу в столовую.
Убедившись, что полковник Лихачёв не входит в число дружков капитана Цындяйкина, он не видел нужды вести себя с ним враждебно, однако стоит ли быть излишне дружелюбным, ещё не решил.
Они сели за круглый обеденный стол под абажуром.
— Это кто там был, Маяковский? — с искренним любопытством спросил полковник.
— Маяковский.
— Думаю, теперь он понял, насколько был не прав, когда писал: «Улица корчилась, безъязыкая».
— Ха, ха, ха, — раздельно произнёс Стас и обнажил зубы в улыбке.
— Вы, конечно, ждёте объяснений, — улыбнулся, в свою очередь, полковник.
— Жду. Можете начинать.
— А знаете, удивительная вещь: с виду вы обычный подросток. А по разговору…
— Капитан Цындяйкин судил по внешности, — кивнул Стас. — И был очень удивлён. Надеюсь, вы будете серьёзнее. Кстати, что вы с ними сделаете?
— А они, Станислав Фёдорович, совершили преступление: незаконно лишили права свободы передвижения гражданина, то есть вас. Мы ещё найдём упомянутого вами капитана и будем их всех судить.
— И в тюрьму посадите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121
Ещё когда шёл он с Большой Лубянки домой, была мысль выкатить из гаража мотоцикл, любимого зверя по имени BMW-R11, да и рвануть от Москвы подальше. В Рождествено, к отцу Паисию и мастеру Сан Санычу Румынскому, а тем паче к Матрёне, мириться, или в Борок, к корифею всех наук Н. А. Морозову. Только два соображения заставили отодвинуть эту мысль на самые задворки сознания, но не выкинуть совсем: во-первых, дело к ночи, какие тут поездки. А во-вторых, забыл он, как на мотоцикле ездят. Навык потерял. Больше двадцати лет всё на лошадке или пешочком… А у него и раньше-то опыта езды было, откровенно говоря, кот наплакал…
Но в-третьих-то: где наша не пропадала?
Мысленно попросив прощения у домработницы Нюры, Стас открыл чулан, вытащил швабру и отломал от неё ручку. Со свистом повертел палку в руках, над головой, за спиной: коротковата, но на одного сотрудника МВД длины хватит. А впрочем, хватит и на трёх дураков. Прошёл на кухню, приоткрыл дверь чёрного хода и прислушался, Всё тихо; тусклые лампочки освещали пустую пыльную лестницу. По вечерам ею никто не пользовался.
Он вернулся в свою комнату, чтобы переодеться и забрать ключи от мотоцикла и от гаража. Написал записку для матушки и отчима: «Я уехал на практику. Вернусь через неделю». Открыл шкап, выволок оттуда кожаный мотоциклетный костюм, шлем, краги и очки.
Но одеться и уехать он не успел: зазвонил телефон.
— Слушаю, Гроховецкий, — сказал он в трубку.
— Говорит полковник Лихачёв, — произнёс усталый барином. — Меня зовут Виталий Иванович, и мне крайне нужно встретиться с вами сегодня, Станислав Фёдорович.
— На сегодня мне достаточно беседы с вашим капитаном Цындяйкиным, — сдерживая ярость, ответил Стас.
— Цындяйкин? Впервые слышу.
— Да? И вы не из того же бюро МВД, что приставило ко мне филеров и запрещает покидать город?
— Не может быть! — оживился голос. — Превосходно! Даже лучше, чем я думал.
— Рад, что сумел доставить вам удовольствие, — ядовито сказал Стас. — Но имейте в виду, я намерен уехать немедленно.
— Ровно семь минут, Станислав Фёдорович, и не будет никаких филеров, гарантирую! Где стоят, сколько?
— Двое перед парадным в автомобиле «ровер», один у чёрной лестницы, возле мусорных баков.
— Семь минут, и мы поговорим. Дождётесь?
— Попробую.
Захват преступной группы во дворе дома 3/5 по Лубянскому проезду вызвал у жильцов большой интерес. Может, обошлось бы и без шума — автобус и легковушка въехали через подворотню тихо, а люди с «наганами», одетые в гражданское, и вовсе передвигались бесшумно, — но одновременно с ними во двор вошла возвращавшаяся из кино Нюра, домработница Гроховецких. И она, увидев целую бесшумную толпу вооружённых мужчин, подняла визг.
Заскрипели петли, захлопали рамы: жильцы высовывались в окна, вопрошая, что происходит. А во дворе типа «колодец» даже шёпотом сказанное слово усиливается многократно. Уже выволокли из лакированного «ровера» двух шпиков, и притащили из-за дома третьего, и засунули их в автобус; уже автобус и «ровер» покидали двор, а крики не утихали и даже нарастали. Напротив Стасовых окон, на третьем этаже, жил знаменитый поэт Маяковский. Теперь он появился в окне всей своей огромной фигурой и добавил децибелов, завопив, что ему мешают работать.
Скандальная баба, соседка Маяковского, которая весь вечер визгливо ругалась со своим мужем, распахнув окно пошире, заорала поэту, что он сам всем мешает своими шагами по ночам, своей пишмашинкой и своими вонючими папиросами. Её супруг в помочах, мигом забыв о семейных разладах высунулся из другого окна и поддержал свою половину, пообещав подать на поэта жалобу в районную управу. Тот в ответ витиевато послал парочку куда следует. На весь двор заполыхал скандал, что было явлением не столь уж и редким в последние годы. Несмотря на все усилия полиции, чёрт знает кто заселялся даже в элитные дома: Москву затопили толпы разноязыких беженцев с юга России.
Из приехавшей легковушки выбрался худощавый сутуловатый человек в штатской одежде, задрал голову к четвёртому этажу и жестами показал Стасу, что он к нему. Стас потыкал пальцем в стоящую рядом с ним ополоумевшую от ужаса домработницу и крикнул её имя: «Нюра!» Тот обернулся к девушке, и они вместе вошли в парадное.
— Так это всё из-за вас? — проорал через весь двор Маяковский. Стас покивал. — Ну, тогда ладно. Привет отчиму. — И поэт захлопнул окно.
Года четыре назад Маяковский попал в неприятную историю, накуролесил: публично приставал к жене актёра Яншина и публично же получил по мордасам; говорят, пытался застрелиться из краденого «маузера». По поводу кражи оружия было заведено дело, и выпутаться поэту помог Анджей Януарьевич. Теперь при встрече со Стасом Маяковский обязательно передавал ему привет.
Стас тоже закрыл окно и пошёл встречать гостя. Из идущего снизу лифта — их дом был первым в Москве, в котором ещё в царское время установили лифт, — доносились истеричные вопли Нюры. Когда она и её спутник вышли из кабины, Стас распорядился:
— Нюра, выпей стакан валерьянки, а нам приготовь чаю. Вас, господин полковник, прошу в столовую.
Убедившись, что полковник Лихачёв не входит в число дружков капитана Цындяйкина, он не видел нужды вести себя с ним враждебно, однако стоит ли быть излишне дружелюбным, ещё не решил.
Они сели за круглый обеденный стол под абажуром.
— Это кто там был, Маяковский? — с искренним любопытством спросил полковник.
— Маяковский.
— Думаю, теперь он понял, насколько был не прав, когда писал: «Улица корчилась, безъязыкая».
— Ха, ха, ха, — раздельно произнёс Стас и обнажил зубы в улыбке.
— Вы, конечно, ждёте объяснений, — улыбнулся, в свою очередь, полковник.
— Жду. Можете начинать.
— А знаете, удивительная вещь: с виду вы обычный подросток. А по разговору…
— Капитан Цындяйкин судил по внешности, — кивнул Стас. — И был очень удивлён. Надеюсь, вы будете серьёзнее. Кстати, что вы с ними сделаете?
— А они, Станислав Фёдорович, совершили преступление: незаконно лишили права свободы передвижения гражданина, то есть вас. Мы ещё найдём упомянутого вами капитана и будем их всех судить.
— И в тюрьму посадите?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121