Хозяева как сквозь землю провалились. Изба не была разграблена – все на своих местах, только каравай, ничем не укрытый, сох на столе. Понюхал я его, отломил кусочек, помял в пальцах – часов пять назад испечен.
Пришлось взять хлеб – не пропадать же добру. А еще я забрал дюжину сваренных в мундире картошин, три крутых яйца, горстку сольцы и пару луковиц. Придавив опустошенным чугунком, оставил в уплату бумажный червонец – новую сибирку.
На безлюдной пристани мы нашли брошенную лодку – старую, но добротную, с законопаченными щелями, просмоленным днищем, крепким рулем, прочным шестом и парой коротких весел. Не стал я возвращаться в дом – добавлять деньжат. Живы будем – сочтемся. А нет… так на Страшном Суде добавится еще один пунктик многотомного обвинительного заключения.
– Это подарок судьбы! – закончив осмотр, воскликнул я. Настя покорно кивнула. Она совсем пала духом.
Мы спускались по реке без особых приключений. Одна забота – не пропороть днище и не опрокинуться на перекатах. Я то и дело откладывал весла и начинал работать шестом, выталкивая нашу посудину с камней на стремнину. Ничего – справился. Лодка временами черпала забортную водицу, и Настя споро вычерпывала ее ковшом. Так что и тут был порядок.
…Первая пуля пролетела у меня под рукой, прошив боковину куртки и оцарапав кожу на ребрах. Я пригнулся, и несколько пуль свистнули над головой. Били с дальнего, обрывистого берега – иначе бы я уже мирно покоился на дне лодки.
Мой «дыродел» ответил от живота – стрельба на авось, но, глядишь, побоятся связываться с пулеметчиком и отстанут. Не отстали, хотя ружейные выстрелы теперь гремели реже. Стрелков я так и не засек, а потому тратить патроны смысла не было. Но и невидимые мне стрелки мазали – лодку то и дело швыряло в стороны, сбивая прицел.
– Не бойся! – кричал я Насте, перекрывая рев воды и грохот выстрелов. – Проскочим!
Затем пальба прекратилась совсем. Я было подумал: неужто ушли? А дальше… дальше русло сужалось втрое и делало крутой поворот. Над рекой навис скальный утес – лучше позиции не придумаешь. Я понял это саженей за сто до горловины, попытался отгрести к берегу – куда там! Течение настолько ускорилось, что мне не хватило сил его перебороть.
Нападавшие поставили на утесе пулемет. Когда лодка была в пятидесяти саженях, ударил станковый «трофимыч». Пулеметчик открыл огонь с изрядным упреждением. Еще немного – и река вынесет лодку в зону досягаемости. Тогда суденышко накроет огненный ковер.
Настя перестала вычерпывать воду и прижала к груди совершенно вымокшую Аньку.
– Ложись! – крикнул я.
– Прощай, – словно не слыша меня, прошептала жена и скорчилась у задней банки.
«Трофимыч» строчил и строчил, словно в него заправили бесконечную ленту. Пули прошивали воду впереди по курсу лодки, рикошетили от торчащих у берега камней. Я не отстреливался – греб изо всех сил, пытаясь ускорить и без того стремительное движение по-над кипящими струями воды. Зона поражения была все ближе. И вот первые пули вонзились в нашу несчастную лодку, лишь по счастливой случайности не задев нас самих.
Я бросил весла, кинулся назад, чтобы закрыть собой моих девочек. Тут-то меня и зацепило – пуля ударила в лопатку кузнечным молотом. Я потерял сознание.
Когда очнулся, лодку уже вынесло из «ворот» на речной простор. Пропали оглаженные водой каменные зубья, пенные буруны. Плыть бы нам да плыть – до самой Колдобы. Одна беда: нашу прошитую пулями посудину заливала вода. Еще несколько мгновений – и идти нам на дно. Будь я невредим, мы наверняка бы спаслись. Но моя левая рука висела как плеть, я потерял много крови и ослабел, несмотря на самозаговоры: они перестали работать. Мы были в промокшей, тяжелой одежке и смертельно устали. Сам бы я как-нибудь выплыл и с одной «ластой», но Настю и Аньку буксировать уже не мог. Поэтому я обнял плачущую Настю здоровой рукой, шепнул:
– Это не больно.
Мы погружались в волны. Вода почти сровнялась с бортами. Каким-то чудом лодка еще была на плаву, продолжая плыть по течению.
И вдруг кто-то огромный, страшный подхватил нашу дырявую, готовую пойти на дно посудину могучими когтистыми лапами и поднял в воздух. Не обращая внимания на выстрелы «охотников за скальпами», он дотянул до обрывистого левого берега, перевалил через поросший вековыми елями гребень и тяжело опустился на заросшую березняком вырубку.
Нас спас от смерти песчаный дракон. Отпустив превратившуюся в решето лодку, он демонстративно поскреб когтями землю, так что в стороны полетели брошенные дровосеками бревна и сухие ветки. Видно, их кто-то испугал – в Сибири не принято впустую валить лес.
– Откуда ты взялся? – выдохнул я. (Похоже, весь наш перелет я не дышал.) Вместо благодарности я задал вопрос. Впрочем, дракон и не надеялся услышать от меня теплые слова.
– Пролетал по своим делам, – буркнул прожорливый пустынный хищник, каким-то немыслимым ураганом занесенный в наши края. – Вдруг чую: мокрой шерстью завоняло. Пришлось сделать крючок.
Жутковатая манера дракона говорить брюхом произвела на Настю должное впечатление: она с удивлением и испугом глядела на его наглухо закупоренную пасть, даже ненадолго позабыв о дочке. А ведь Аньке очень не нравилась мокрень, в которую превратились пеленки и распашонка.
Дракон скорчил легкую меланхолическую гримасу, став похожим на избалованного всеобщим вниманием гигантского пса, и произнес:
– Моченые яблоки – знаю, моченый папоротник – тоже. Теперь пришло время отведать моченых и-чу.
Дракон шутил, но Настя этого не знала и инстинктивно прижала к промокшей груди полураскутанную Аньку. Та взвыла в знак протеста. Я укоризненно покачал головой, и дракон решил сделать хорошую мину при плохой игре.
– Впрочем, сегодня не с руки – спешу, – объявил он. – Как-нибудь в другой раз…
Я принялся собирать дрова для костра, а потом без трута и кресал разжег огонь – моя «Зиппо» не подвела. Маленькие огоньки вяло закопошились в сухом мхе и кусочках коры, хилый дымок шевелил хвостиком. Верно, пламя искало подходящую струю воздуха, но потом вошло во вкус и принялось облизывать построенный мною шалашик из тонких веточек.
Разведя огонь, я присмотрелся к дракону. Черт подери! Крылья его стали больше, по краю начали обрастать перьями, плечи раздались, а летучая пара лап заметно обросла мышцами. И крылья его теперь могли не только вибрировать. Дракон научился махать ими по-птичьи и даже планировать. Зато рачий хвост заметно утончился. На конце его больше не было «веревки» с шипами – он стал единым целым и постепенно сужался к кончику. С его помощью дракон менял направление полета.
– Ты ли это? – подивился я. – Песчаным тебя больше не назовешь. Как есть летун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126