Я добыл ее в скоротечной яростной схватке под селом Чебота-рево. Становой пристав страсть как любил охаживать ею арестантов. Так что полированная древесина трости хранила мельчайшие частички человеческой плоти и крови, а значит, стала сильнейшим логическим атрибутом, хоть и можно было ею воспользоваться лишь один раз.
Вылезать на крышу жандармы не спешили – понимали, что я дорого продам свою жизнь. Я успел раздеться, вызвав удивленные возгласы у толпящихся на улице людей. Взял револьвер, подошел к двери на чердак и ринулся навстречу жандармскому наряду. При виде голого и-чу жандармы на секунду растерялись. Этого времени мне вполне хватило.
Я берег патроны: двоим офицерам размозжил головы стальным набалдашником. Еще двое, идущие следом, встретили тонкое острое лезвие, которое выскочило из кончика трости, когда я нажал неприметную кнопку. И я тут же выскочил обратно на крышу.
Из чердачной полутьмы грянули выстрелы. Жандармы палили наугад – а потому без пользы. Вспышки на миг осветили поле боя, и я тотчас нашел цели. Человеческие фигуры снова поглотил сумрак, но я запомнил, где расположились стрелки, и мне не нужно было прицеливаться. Выверенным движением я переводил револьвер с одной мишени на другую и жал на курок. Три выстрела – три падающих тела. И все. Пока все…
Пока на крышу не поднялась следующая группа жандармов, я мог заняться логической процедурой. Я привалил дверь мертвецами, положил трость на ребро жестяного листа, которыми была обита крыша. Положил так, чтобы от малейшего толчка она могла завертеться, подобно стрелке компаса, и начал читать заклинание. Я чуточку помог трости, а затем она закрутилась сама собой, набирая обороты.
Когда мелькающие спицы несуществующего колеса слились в единый сверкающий круг, я прочитал самозаговор ускорения и впрыгнул внутрь круга, рискуя переломать себе ноги. В тот же миг я начал с невероятной частотой подпрыгивать на месте. Как будто прыгал через скакалку, только в десятки раз быстрее любого нормального человека. Сейчас я жил в ритме трости, а она отдавала мне энергию.
В это время вторая группа жандармов, поднявшись на чердак, обнаружила убитых и стала методично выбивать дверь на крышу. Баррикада из четырех трупов начала разваливаться. Сейчас жандармы вырвутся с чердака и откроют стрельбу… Трость, вращавшаяся, словно пропеллер аэроплана, вдруг запела. Ее голос был тонок и визглив, временами он напоминал арию циркулярной пилы.
Безвинные жертвы и отъявленные негодяи – все, кто отдал этой трости свою боль, страх, ненависть, – подпитывали мою логическую энергию. И когда резервуар переполнился, я завибрировал, словно вонзившийся в стену нож, и стал растворяться в воздухе. Что я чувствовал при этом? Блаженство.
Я растворялся в окружающем пространстве. С чем это можно сравнить? С погружением в горячие воды южного моря. Но для сибиряка там слишком жарко, и ты разомлеваешь, а не воспаряешь. С затяжным парашютным прыжком в самой гуще теплого тумана, где нет верха и низа, нет времени и пространства. Но там ветер свистит в ушах и лижет лицо, и ты не можешь расслабиться, помня, что придется дергать кольцо. С любовным экстазом – мгновением полного и потому столь редкого слияния женщины и мужчины. Но он слишком краток…
Наконец трупы раскатились, дверь распахнулась, и прямо с порога жандармы открыли беглый огонь. Они раздумали брать меня живьем. Пули проходили сквозь мерцающий силуэт и летели дальше – в безоблачное небо, в покрытую разводами далекую стену соседнего дома. Меня больше не было здесь. Разделенный на отдельные стихии, составляющие всякую живую материю – Логос, огонь, воду, землю и воздух, – я изменил форму существования. Я истаял. Снова я соберусь воедино там и тогда, где и когда само собою возникнет нужное изгибание мировой линии, и «отдельные песчинки, попав в водоворот и ссыпаясь на дно воронки, уже не смогут не собраться вместе…».
Отчего я испробовал именно этот логический прием? Учась в Академии, я, как и другие и-чу, вбивал себе в голову больше тысячи заговоров, самозаговоров и заклинаний. И тут же их благополучно забывал. Они хранятся в дальних уголках памяти, всплывая, лишь когда меня обложат со всех сторон. При этом я должен находиться в состоянии «просветленности», как говорят наши восточные коллеги, обладать нужным количеством логической энергии и соответствующими атрибутами.
Я спасся, но потерял свою одежду, оружие, деньги и документы. С немалым трудом я снова раздобыл все необходимое. Выбравшись из негостеприимного Канска, я продолжил свой бег по южным губерниям.
А затем я нашел то, что искал. Почти случайно. Когда успел отчаяться и долгими зимними вечерами стал всерьез подумывать, не наложить ли на себя руки. Я был совсем один, я не знал, живы ли мои родные, мне казалось, всех и-чу уже выловили и перебили. Иначе я непременно отыскал бы кого-нибудь. Непозволительные мысли я безжалостно сек и топтал, но они упрямо лезли в голову снова и снова.
На привокзальном рынке города Нижняя Уда я обнаружил кончик тонкой, редкой, но весьма разветвленной подпольной сети, которую израненная Гильдия сумела сплести за эти полгода. Сеть для того и создавалась, чтобы спасать чудом уцелевших, мечущихся по стране и-чу. Беглецов укрывали, выхаживали, если в том была надобность, а потом, выправив надежные документы, снабдив паролями и адресами явок, переправляли через границу. На родине Истребителям Чудовищ делать было больше нечего.
Я отказался бежать из Сибири и попросил принять меня в сеть. Я был готов взяться за любую работу. После тщательной проверки меня сделали одним из ее «узелков». Зная мой характер и понимая, что я вряд ли смогу долго усидеть на одном месте, меня превратили в коробейника, разъезжающего по Илимской губернии с самыми разными поручениями.
В Верхнем Вычегае мне нужно было дождаться связника из города Ломова и, получив сведения о местонахождении атамана Лиховцева, отправиться на встречу с ним. Атаман интересовал Гильдию в качестве потенциального союзника, ибо господин Лиховцев выступил против нового Правителя, поднял мятеж в Саянском уезде, был разбит и пустился в бега. При необходимости он за неделю мог собрать до тысячи сабель при сорока пулеметах и двух легких орудиях. Невелика сила, однако на безрыбье и рак – в чешуе.
Я вел бойкую торговлю – это нетрудно, если продаешь Себе в убыток. Лишь бы конкуренты не поколотили. Но на сей раз я был на ярмарке единственным продавцом фань-ских товаров, так что обошлось. И я ждал…
Сейчас бы меня и мать родная не узнала – так здорово я замаскировался. Волосы стали огненно-рыжими, глаза – зелеными, как малахит, кожа приобрела устойчивый кирпичный оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
Вылезать на крышу жандармы не спешили – понимали, что я дорого продам свою жизнь. Я успел раздеться, вызвав удивленные возгласы у толпящихся на улице людей. Взял револьвер, подошел к двери на чердак и ринулся навстречу жандармскому наряду. При виде голого и-чу жандармы на секунду растерялись. Этого времени мне вполне хватило.
Я берег патроны: двоим офицерам размозжил головы стальным набалдашником. Еще двое, идущие следом, встретили тонкое острое лезвие, которое выскочило из кончика трости, когда я нажал неприметную кнопку. И я тут же выскочил обратно на крышу.
Из чердачной полутьмы грянули выстрелы. Жандармы палили наугад – а потому без пользы. Вспышки на миг осветили поле боя, и я тотчас нашел цели. Человеческие фигуры снова поглотил сумрак, но я запомнил, где расположились стрелки, и мне не нужно было прицеливаться. Выверенным движением я переводил револьвер с одной мишени на другую и жал на курок. Три выстрела – три падающих тела. И все. Пока все…
Пока на крышу не поднялась следующая группа жандармов, я мог заняться логической процедурой. Я привалил дверь мертвецами, положил трость на ребро жестяного листа, которыми была обита крыша. Положил так, чтобы от малейшего толчка она могла завертеться, подобно стрелке компаса, и начал читать заклинание. Я чуточку помог трости, а затем она закрутилась сама собой, набирая обороты.
Когда мелькающие спицы несуществующего колеса слились в единый сверкающий круг, я прочитал самозаговор ускорения и впрыгнул внутрь круга, рискуя переломать себе ноги. В тот же миг я начал с невероятной частотой подпрыгивать на месте. Как будто прыгал через скакалку, только в десятки раз быстрее любого нормального человека. Сейчас я жил в ритме трости, а она отдавала мне энергию.
В это время вторая группа жандармов, поднявшись на чердак, обнаружила убитых и стала методично выбивать дверь на крышу. Баррикада из четырех трупов начала разваливаться. Сейчас жандармы вырвутся с чердака и откроют стрельбу… Трость, вращавшаяся, словно пропеллер аэроплана, вдруг запела. Ее голос был тонок и визглив, временами он напоминал арию циркулярной пилы.
Безвинные жертвы и отъявленные негодяи – все, кто отдал этой трости свою боль, страх, ненависть, – подпитывали мою логическую энергию. И когда резервуар переполнился, я завибрировал, словно вонзившийся в стену нож, и стал растворяться в воздухе. Что я чувствовал при этом? Блаженство.
Я растворялся в окружающем пространстве. С чем это можно сравнить? С погружением в горячие воды южного моря. Но для сибиряка там слишком жарко, и ты разомлеваешь, а не воспаряешь. С затяжным парашютным прыжком в самой гуще теплого тумана, где нет верха и низа, нет времени и пространства. Но там ветер свистит в ушах и лижет лицо, и ты не можешь расслабиться, помня, что придется дергать кольцо. С любовным экстазом – мгновением полного и потому столь редкого слияния женщины и мужчины. Но он слишком краток…
Наконец трупы раскатились, дверь распахнулась, и прямо с порога жандармы открыли беглый огонь. Они раздумали брать меня живьем. Пули проходили сквозь мерцающий силуэт и летели дальше – в безоблачное небо, в покрытую разводами далекую стену соседнего дома. Меня больше не было здесь. Разделенный на отдельные стихии, составляющие всякую живую материю – Логос, огонь, воду, землю и воздух, – я изменил форму существования. Я истаял. Снова я соберусь воедино там и тогда, где и когда само собою возникнет нужное изгибание мировой линии, и «отдельные песчинки, попав в водоворот и ссыпаясь на дно воронки, уже не смогут не собраться вместе…».
Отчего я испробовал именно этот логический прием? Учась в Академии, я, как и другие и-чу, вбивал себе в голову больше тысячи заговоров, самозаговоров и заклинаний. И тут же их благополучно забывал. Они хранятся в дальних уголках памяти, всплывая, лишь когда меня обложат со всех сторон. При этом я должен находиться в состоянии «просветленности», как говорят наши восточные коллеги, обладать нужным количеством логической энергии и соответствующими атрибутами.
Я спасся, но потерял свою одежду, оружие, деньги и документы. С немалым трудом я снова раздобыл все необходимое. Выбравшись из негостеприимного Канска, я продолжил свой бег по южным губерниям.
А затем я нашел то, что искал. Почти случайно. Когда успел отчаяться и долгими зимними вечерами стал всерьез подумывать, не наложить ли на себя руки. Я был совсем один, я не знал, живы ли мои родные, мне казалось, всех и-чу уже выловили и перебили. Иначе я непременно отыскал бы кого-нибудь. Непозволительные мысли я безжалостно сек и топтал, но они упрямо лезли в голову снова и снова.
На привокзальном рынке города Нижняя Уда я обнаружил кончик тонкой, редкой, но весьма разветвленной подпольной сети, которую израненная Гильдия сумела сплести за эти полгода. Сеть для того и создавалась, чтобы спасать чудом уцелевших, мечущихся по стране и-чу. Беглецов укрывали, выхаживали, если в том была надобность, а потом, выправив надежные документы, снабдив паролями и адресами явок, переправляли через границу. На родине Истребителям Чудовищ делать было больше нечего.
Я отказался бежать из Сибири и попросил принять меня в сеть. Я был готов взяться за любую работу. После тщательной проверки меня сделали одним из ее «узелков». Зная мой характер и понимая, что я вряд ли смогу долго усидеть на одном месте, меня превратили в коробейника, разъезжающего по Илимской губернии с самыми разными поручениями.
В Верхнем Вычегае мне нужно было дождаться связника из города Ломова и, получив сведения о местонахождении атамана Лиховцева, отправиться на встречу с ним. Атаман интересовал Гильдию в качестве потенциального союзника, ибо господин Лиховцев выступил против нового Правителя, поднял мятеж в Саянском уезде, был разбит и пустился в бега. При необходимости он за неделю мог собрать до тысячи сабель при сорока пулеметах и двух легких орудиях. Невелика сила, однако на безрыбье и рак – в чешуе.
Я вел бойкую торговлю – это нетрудно, если продаешь Себе в убыток. Лишь бы конкуренты не поколотили. Но на сей раз я был на ярмарке единственным продавцом фань-ских товаров, так что обошлось. И я ждал…
Сейчас бы меня и мать родная не узнала – так здорово я замаскировался. Волосы стали огненно-рыжими, глаза – зелеными, как малахит, кожа приобрела устойчивый кирпичный оттенок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126