Градоначальник вернулся в Городскую Управу несолоно хлебавши, а ехидна тем временем скушала всех жирных архиерейских карасей и принялась за птиц. Покончив с ними, она непременно займется кошками и собаками.
Полицейские и солдаты не могли приблизиться к Архиерейскому саду. А бомбардировать фугасками любимое место отдыха, украшение Кедрина, «отцы города» не решались. Вызвать подмогу из Каменска они тоже не могли: вынести сор из избы – значит, признать свою полную несостоятельность. Еще неизвестно, как посмотрят на конфликт с и-чу губернские власти, пусть даже сами они Гильдию не любят.
Хоть господин градоначальник и был уверен в виновности Федора Пришвина, ему пришлось отправиться в крепость и попросить отца избавить город от ехидны. В качестве первого условия отец потребовал позвать меня, военного коменданта и полицмейстера, чтобы у их разговора были свидетели. Стиснув зубы, градоначальник вынужден был согласиться. А дальше я мог наблюдать спектакль самолично…
Дождавшись, когда люди отошли подальше от чугунной ограды, отец разжег ритуальный костер. Тот выбросил в небо облако ядовито-красного дыма. Отец поплясал вокруг костра, выкрикивая заговор от гада болотного. Потом надел на голову высокий рогатый шлем, гасящий инфразвуковые волны, вынул из ножен свой любимый Орлевик и двинулся к пруду приканчивать стерилизованную нечисть.
Сдается мне, что с того самого дня, с появления в Кедрине ехидны, и началось падение нашей Гильдии. Впервые и-чу безнаказанно использовали чудовищ для своих целей. Впервые в рядах Гильдии восторжествовал принцип «цель оправдывает средства». Отныне нам было все дозволено. И когда бойцы прочувствовали, попробовали на зуб эту новую реальность, новые возможности привели кое-кого в восторг…

История вторая
ГЛАЗА КОБРЫ

Две силы есть – две роковые силы,
Всю жизнь свою у них мы под рукой,
От колыбельных дней и до могилы, –
Одна есть Смерть, другая – Суд людской.
Федор Тютчев
Глава первая
Замок людоеда
Перестрелка началась ни с того ни с сего. Чернокожие, белозубые охранники, поговорившие с кем-то по селектору и уж было согласившиеся пропустить нас в ворота, вдруг вскинули карабины, и пошел треск и грохот. Палили они наобум святых, не целясь, словно обозначали стрельбу, вовсе не желая в нас попасть. Но отец… Он бил наверняка, заряды дроби ударяли в лицо, отшвыривая нгомбо.
Я кричал ему:
– Зачем?! Не надо!
Он не слышал меня. Он не видел меня. Он был в этой стрельбе весь, целиком. И главное – он не сомневался, что прав. А потому я не посмел выбить у него из рук ружье. Лицо Федора Пришвина было ожесточено, будто он истреблял бешеных собак или банду каннибалов. Редко, очень редко я видел его таким.
Уцелевшие негры неожиданно побросали карабины и гурьбой кинулись на нас. Словно забыли, как управляться с оружием, в считанные секунды утратили и разум, и человеческий облик, превратившись в диких зверей. Оскалив зубы и устрашающе шипя, они намеревались порвать нас на куски. Но очередь моего «кудреватого» может свалить с ног разъяренного быка…
Подойдя обыскать трупы, я обнаружил, что в изрешеченных телах нгомбо копошились длинные белые черви. Бр-р-р!!! Я с трудом пересилил себя и проверил карманы охранников. Ни документов, ни денег, ни фотографий. Не было сигарет, зажигалок, спичек, брелоков с ключами, перочинных ножей, не было даже носовых платков.
Странно. У людей всегда при себе что-нибудь да найдется. Только сейчас я окончательно поверил, что это не люди. А кто? Отец ничего заранее не объяснил, в рань собачью скороговоркой произнес по телефону две фразы:
– Ты мне нужен для дела. В полдень, у Мокрой развилки.
В Гильдии многим местам даны свои названия, неизвестные простым смертным. В последнее время отец их не использовал – наверное, боялся «прослушки». Но у нас в семье тоже давались собственные, пришвинские названия – получился, так сказать, второй уровень секретности. Вот теперь и пошел в ход «пришвинский шифр».
Стоит ли мне брать оружие? Само собой. «Для дела…» Какое же дело, если не надо стрелять или рубить? Кроме фамильного меча, безотказного нагана и дюжины гранат я взял с собой «дыродел» – снятый с производства, но по-прежнему лучший в мире пулемет ближнего боя. Косточки его создателя Олега Кудреватова давным-давно сгнили на Оловянном погосте вместе с телами пяти других конструкторов-оружейликов, а многие тысячи стальных «дыроделов» продолжают исправно служить бойцам по всему свету, сколько бы ни хулили их создателей на неблагодарной родине.
Отец вооружен был сегодня лишь дробовиком. Другое оружие – более профессиональное, более мощное – хранить дома ему запретили. Кое-что он успел спрятать, прежде чем приехал фургон и молчаливые, мрачные и-чу начали загружать в него один неподъемный ящик за другим. Я и представить себе не мог, сколько смертоубийственного добра хранилось в нашем семействе.
Но отец не стал выкапывать зарытые в саду бомбомет или «огнедышку», он отправился в замок нгомбо с древним приспособлением для охоты на обычного лесного зверя. Это был своего рода вызов: я и так сумею победить, я все равно не погибну – вам назло. Как отец добирался до Мокрой развилки (без малого сто десять верст от Кедрина), не знаю. Я приехал в Дутов на скором поезде, а от станции пятнадцать верст катил на таксомоторе. Шоферу, само собой, я заплатил вдвое.
Полдороги от развилки к «замку» мы прошли пешком – по накатанному проселку. От долгой ходьбы отец сильно устал, а затем нас подвез на телеге здешний лесник. Ему было что рассказать о нгомбо, и он не казался любителем сплетен – серьезный был мужик, основательный.
– Однажды увидали селяне: из чащобы неостановно лезут черти настоящие, прям-таки валом валят. Поначалу всех жуть охватила. Ведь в наших местах отродясь этой нечисти не водилось. Но черти нападать на людей вроде не собирались, своим делом были заняты. И народ притерпелся… Хреновину эту построили всего за месяц, – размеренно повествовал лесник – бородатый, в ватнике, армейских галифе, кирзачах и заношенной фуражке с зеленым околышем, но без кокарды. – У нас она Горой зовется. Если б своими глазами не видел, не поверил бы. Я дважды по нескольку часов кряду сиживал с биноклем на «скворечне». Есть у меня местечко на вековой сосне. Черти копошились на лесах круглые сутки. А когда Гора была готова, на многих опять страх напал. – Голос лесника начал похрипывать, подрагивать. – Шесть семейств к родным подались, скотину с собой угнав. Стало ясно как божий день: не уйдут теперь «трубочисты» отсюда, поселились на веки вечные. А по соседству с чертями жить – кому охота?
У лесника было лицо человека, много на своем веку повидавшего, но сейчас оно выражало удивление и испуг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126