не платить осветителям, за аренду зала и так далее. Просто поставить печать и оплатить артисту, чтобы он молчал. Это малоприятно, но что делать, ведь не выберешься оттуда до окончания срока гастролей. Короче говоря, мы с Мишей за эту поездку от невероятной скуки вынуждены были восемь раз посетить кинотеатр и восемь раз посмотреть фильм «Женщина, которая поет» с Аллой Борисовной Пугачевой. С третьего раза это вызывало у нас истерику, мы уже могли цитировать его наизусть, петь. После поездки у нас с Мишей появился позывной: «О любви не говори, у-у-у!» Бывали, конечно, в наших разъездах и какие-то приятные моменты. Но ужас в том, что ездишь-то десять дней, из которых семь — холостые. И уже начинаешь к этому относиться халтурно.
Вдруг мы оказались недалеко от Красноярска, в городе без названия, под каким-то номером. Концерт в двух отделениях должен был состояться в школе, и мы, памятуя прошлые впечатления, заменили программу. Там стояла Соната Шостаковича, а мы решили сыграть все в одном отделении и какую-то более легкую, доступную музыку. «Колыбельную» Брамса, «Павану» Равеля и тому подобное.
И что же оказалось! Это была музыкальная школа, а один из педагогов — абсолютный фанат Шостаковича. Он месяц обучал своих учеников, знакомил с Сонатой Дмитрия Дмитриевича, и они знали ее и ждали, когда мы ее исполним. А мы-то думали, что это никому не нужно! Приняли нас все равно очень хорошо, но педагог нам потом говорил: «Что же вы натворили?!» Оказывается, он учился когда-то в Москве и знал Мишу лично. Потом мы были у него в гостях. Смешно и грустно…
Считается, что я вошел в историю потому, что был первым альтистом, который дал сольные концерты чуть не во всех культурных столицах мира. До меня этого никто не делал. В Амстердаме, Токио, в Милане в театре «Ла Скала», в Карнеги-холл в Нью-Йорке, в Мюзикферайн в Вене, в Париже, в Лондоне и, конечно, в Москве и Петербурге.
Все то, что я сейчас перечислил, и то, что я еще не назвал, мы проходили вместе с Мишей. Мы стояли с ним на сценах всех этих знаменитых залов, мы действительно очень дружим. Так случилось, что два раза он ездил со мной в роддом забирать моих детей: сначала дочь, через несколько лет — сына. Когда нам с Мишей выдавали мою дочь Ксюшу, я ее чуть не уронил, потому что врач сказала: «Ой, какой молодой у вас дедушка!» Дети мои его очень любят и считают членом нашей семьи.
Сейчас мы меньше стали гастролировать вместе, меньше видимся, но это никак не сказывается на наших отношениях. В ответственные моменты он всегда рядом.
Для Миши самое большое счастье — быть по жизни нужным и знать, что впереди концерт и нужно к нему готовиться. Он очень любит работать, и для него важно и необходимо само «состояние сцены».
«А зачем вам это нужно?»
Когда я вернулся после победы на конкурсе в Мюнхене, то обнаружил, что Москва об этом не знает. В Мюнхене, где Федор Серафимович Дружинин был в жюри конкурса, мы с ним радовались и праздновали победу, нашу общую победу — мою, его и Мунтяна. А в консерватории об этом никто не знал и никто меня не поздравлял.
Только здесь, в Москве, я понял, как устал. А тут еще из очередной квартиры выгнали. Слава богу, сокурсница разрешила нам пожить у нее месяц, пока она будет в отпуске, а то хоть на улицу. Я забрался в эту квартиру, никуда не выходил, просто отлеживался, отсыпался, смотрел купленный на премию телевизор, слушал пластинки, которые привез из Мюнхена. И вдруг раздается телефонный звонок: «Здравствуйте, с вами говорит Гидон Кремер. Поздравляю с победой на конкурсе, и у меня есть к вам предложение — вы не могли бы принять участие в премьере фортепианного квинтета Альфреда Шнитке и затем записать это произведение?» Я с радостью согласился. Пришел на первую репетицию. Честно говоря, сначала не понял, что там происходит. Но в тот же вечер поймал себя на мысли, что все время внутренне проигрываю эту музыку. Вскоре я был уже по уши влюблен в это произведение. Несколько дней длились очень интересные репетиции, потом — запись.
Но беда в том, что запись этого квинтета совпадала с моим выездом на первые гастроли в ФРГ вместо Баршая с Московским камерным оркестром. Мы не успевали дописать, а была пятница, и нужно было получить всяческие документы, билеты, паспорт. И все это в Госконцерте — до окончания рабочего дня. Тут Гидон сказал мне:
— Знаешь, давай будем писать смело до пяти, а потом я с тобой поеду, поскольку ты не знаешь — как и что, а я все там знаю и быстренько помогу тебе оформить.
Так и было…
Мало того — у меня еще и фрака не было. А по фигуре, по длине рук единственный, у кого можно было одолжить фрак, — тот же Гидон — он худой, и у него длинные руки. Он сказал:
— Да-да, конечно, я дам тебе фрак, у меня их два, заезжай сегодня попозже.
Жил он на Ходынке. Когда я приехал, еще у двери услышал звуки скрипки — он занимался. Буквально на минуту Гидон остановился в дверях, открыл мне и тут же, продолжая играть, сказал:
— Вот здесь, в комнате, я приготовил все, ты возьми.
Я взял, примерил — замечательно! Потом он говорит:
— Ну, давай чаю выпьем, я сделаю паузу на пятнадцать минут.
Мы стали пить чай — очень быстро, нервно, потому что он был увлечен работой, находился в творческом процессе. Но я все-таки спросил его совета, как впервые выезжающий в длительную гастрольную поездку, как там себя вести.
— Первое, — сказал он, — ты должен обязательно обедать каждый день в ресторане, твоя фамилия указана на афише, ты стоишь, сам за себя отвечаешь — и ты должен быть в полном порядке. В оркестре, если кто-то себя плохо чувствует, он сидит, он может не так уж замечательно сегодня играть, не с полной отдачей, в общем большой разницы не будет. У тебя другое. После обеда желательно час спать или отдыхать. Каждый день! Это восстанавливает силы и нервную систему. Второе — никаких взяток и подарков в Госконцерт по возвращении.
Не скрою, считалось, что весь Госконцерт на этом стоит. Артисты ездят именно те, кто привозит подарки. Может быть, с кем-то так и было, но не со всеми же.
Возвращаясь к своей первой поездке, скажу, что я все-таки привез сувенир, по-моему конфеты. И, стесняясь, не решался вручить их референту по ФРГ. Они лежали у меня в пакете, она со мной разговаривала и все время поглядывала — что там у меня в сумке. Спрашивала, как прошли гастроли, и все заглядывала в пакет. Наконец я решился:
— Вот конфеты, но это же не взятка.
Она так разочарованно сказала:
— Конечно, конечно. Не взятка.
И тут же взяла. А сейчас, забегая далеко вперед, вспомню, как я оказался с одной моей хорошей приятельницей из Министерства культуры в Госконцерте. Мне там ничего нужно не было, я просто с ней вошел. Прошел по длинному коридору в конец — там можно было курить, а через три минуты мы уже оттуда выходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
Вдруг мы оказались недалеко от Красноярска, в городе без названия, под каким-то номером. Концерт в двух отделениях должен был состояться в школе, и мы, памятуя прошлые впечатления, заменили программу. Там стояла Соната Шостаковича, а мы решили сыграть все в одном отделении и какую-то более легкую, доступную музыку. «Колыбельную» Брамса, «Павану» Равеля и тому подобное.
И что же оказалось! Это была музыкальная школа, а один из педагогов — абсолютный фанат Шостаковича. Он месяц обучал своих учеников, знакомил с Сонатой Дмитрия Дмитриевича, и они знали ее и ждали, когда мы ее исполним. А мы-то думали, что это никому не нужно! Приняли нас все равно очень хорошо, но педагог нам потом говорил: «Что же вы натворили?!» Оказывается, он учился когда-то в Москве и знал Мишу лично. Потом мы были у него в гостях. Смешно и грустно…
Считается, что я вошел в историю потому, что был первым альтистом, который дал сольные концерты чуть не во всех культурных столицах мира. До меня этого никто не делал. В Амстердаме, Токио, в Милане в театре «Ла Скала», в Карнеги-холл в Нью-Йорке, в Мюзикферайн в Вене, в Париже, в Лондоне и, конечно, в Москве и Петербурге.
Все то, что я сейчас перечислил, и то, что я еще не назвал, мы проходили вместе с Мишей. Мы стояли с ним на сценах всех этих знаменитых залов, мы действительно очень дружим. Так случилось, что два раза он ездил со мной в роддом забирать моих детей: сначала дочь, через несколько лет — сына. Когда нам с Мишей выдавали мою дочь Ксюшу, я ее чуть не уронил, потому что врач сказала: «Ой, какой молодой у вас дедушка!» Дети мои его очень любят и считают членом нашей семьи.
Сейчас мы меньше стали гастролировать вместе, меньше видимся, но это никак не сказывается на наших отношениях. В ответственные моменты он всегда рядом.
Для Миши самое большое счастье — быть по жизни нужным и знать, что впереди концерт и нужно к нему готовиться. Он очень любит работать, и для него важно и необходимо само «состояние сцены».
«А зачем вам это нужно?»
Когда я вернулся после победы на конкурсе в Мюнхене, то обнаружил, что Москва об этом не знает. В Мюнхене, где Федор Серафимович Дружинин был в жюри конкурса, мы с ним радовались и праздновали победу, нашу общую победу — мою, его и Мунтяна. А в консерватории об этом никто не знал и никто меня не поздравлял.
Только здесь, в Москве, я понял, как устал. А тут еще из очередной квартиры выгнали. Слава богу, сокурсница разрешила нам пожить у нее месяц, пока она будет в отпуске, а то хоть на улицу. Я забрался в эту квартиру, никуда не выходил, просто отлеживался, отсыпался, смотрел купленный на премию телевизор, слушал пластинки, которые привез из Мюнхена. И вдруг раздается телефонный звонок: «Здравствуйте, с вами говорит Гидон Кремер. Поздравляю с победой на конкурсе, и у меня есть к вам предложение — вы не могли бы принять участие в премьере фортепианного квинтета Альфреда Шнитке и затем записать это произведение?» Я с радостью согласился. Пришел на первую репетицию. Честно говоря, сначала не понял, что там происходит. Но в тот же вечер поймал себя на мысли, что все время внутренне проигрываю эту музыку. Вскоре я был уже по уши влюблен в это произведение. Несколько дней длились очень интересные репетиции, потом — запись.
Но беда в том, что запись этого квинтета совпадала с моим выездом на первые гастроли в ФРГ вместо Баршая с Московским камерным оркестром. Мы не успевали дописать, а была пятница, и нужно было получить всяческие документы, билеты, паспорт. И все это в Госконцерте — до окончания рабочего дня. Тут Гидон сказал мне:
— Знаешь, давай будем писать смело до пяти, а потом я с тобой поеду, поскольку ты не знаешь — как и что, а я все там знаю и быстренько помогу тебе оформить.
Так и было…
Мало того — у меня еще и фрака не было. А по фигуре, по длине рук единственный, у кого можно было одолжить фрак, — тот же Гидон — он худой, и у него длинные руки. Он сказал:
— Да-да, конечно, я дам тебе фрак, у меня их два, заезжай сегодня попозже.
Жил он на Ходынке. Когда я приехал, еще у двери услышал звуки скрипки — он занимался. Буквально на минуту Гидон остановился в дверях, открыл мне и тут же, продолжая играть, сказал:
— Вот здесь, в комнате, я приготовил все, ты возьми.
Я взял, примерил — замечательно! Потом он говорит:
— Ну, давай чаю выпьем, я сделаю паузу на пятнадцать минут.
Мы стали пить чай — очень быстро, нервно, потому что он был увлечен работой, находился в творческом процессе. Но я все-таки спросил его совета, как впервые выезжающий в длительную гастрольную поездку, как там себя вести.
— Первое, — сказал он, — ты должен обязательно обедать каждый день в ресторане, твоя фамилия указана на афише, ты стоишь, сам за себя отвечаешь — и ты должен быть в полном порядке. В оркестре, если кто-то себя плохо чувствует, он сидит, он может не так уж замечательно сегодня играть, не с полной отдачей, в общем большой разницы не будет. У тебя другое. После обеда желательно час спать или отдыхать. Каждый день! Это восстанавливает силы и нервную систему. Второе — никаких взяток и подарков в Госконцерт по возвращении.
Не скрою, считалось, что весь Госконцерт на этом стоит. Артисты ездят именно те, кто привозит подарки. Может быть, с кем-то так и было, но не со всеми же.
Возвращаясь к своей первой поездке, скажу, что я все-таки привез сувенир, по-моему конфеты. И, стесняясь, не решался вручить их референту по ФРГ. Они лежали у меня в пакете, она со мной разговаривала и все время поглядывала — что там у меня в сумке. Спрашивала, как прошли гастроли, и все заглядывала в пакет. Наконец я решился:
— Вот конфеты, но это же не взятка.
Она так разочарованно сказала:
— Конечно, конечно. Не взятка.
И тут же взяла. А сейчас, забегая далеко вперед, вспомню, как я оказался с одной моей хорошей приятельницей из Министерства культуры в Госконцерте. Мне там ничего нужно не было, я просто с ней вошел. Прошел по длинному коридору в конец — там можно было курить, а через три минуты мы уже оттуда выходили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49