Меня это просто до бешенства доводило. Мы перебивались редкими ангажементами и, кажется, в то лето репетировали в оркестре из восемнадцати человек, но это было и все. В 1949-м мне было всего двадцать три года, и я ждал от жизни большего. Я стал терять чувство ответственности, мне было трудно контролировать себя – я поплыл по течению. И не то чтобы я не понимал, что происходит. Мне все было ясно, но при этом было и все равно. Я был настолько самоуверен, что, постепенно теряя контроль над собой, считал себя хозяином ситуации.
Но разум может сыграть с человеком плохую шутку. Когда я начал так опускаться, я думаю, многие удивились: все считали, что я человек волевой. Я сам был удивлен, как быстро в итоге я покатился вниз.
Помню, вернувшись из Парижа, я начал подолгу ошиваться в Гарлеме. Музыкальная жизнь тогда сильно подпитывалась наркотиками, и многие музыканты были кончеными наркоманами, особенно те, кто сидел на игле. В некоторых кругах считалось даже шиком колоться. Некоторые ребята помоложе – Декстер Гордон, Тэд Дамерон, Арт Блейки, Джей-Джей Джонсон, Сонни Роллинз, Джеки Маклин и я – все мы – крепко подсели на иглу примерно в одно время. А ведь знали, что Фредди Уэбстер недавно погиб из-за какого-то ядовитого фуфла. Кроме того, и Птица, и Сонни Ститт, и Бад Пауэлл, и Фэтс Наварро с Джином Аммонсом – все они употребляли героин, не говоря уж о Джо Гае и Билли Холидей. Эти постоянно были в откате. Многие из белых – Стэн Гетц, Джерри Маллиган, Ред Родни и Чет Бейкер – тоже плотно присели. Но пресса в то время пыталась представить дело так, будто этим занимались только черные.
Я-то никогда не верил в чепуху о том, что под кайфом сможешь играть, как Птица. Но я знал многих музыкантов, которые на это надеялись, и Джин Аммонс был одним из них. Меня не это заставило подсесть. Меня подвела депрессия, в которую я впал, вернувшись в Америку. Депрессия и тоска по Жюльетт.
И еще мы баловались кокаином, страшно популярным тогда среди латиноамериканцев. Такие ребята, как Чано Позо, сильно нюхтарили. Чано, черный кубинец, был перкуссионистом у Диззи и лучше всех тогда играл на барабане «конга». Но он был бандитом. Наркоту у торговцев просто отнимал и ничего за нее не платил. Народ его боялся – в уличных драках он был мастак и разделывался с противником в ноль секунд. Этот огромный злобный детина повсюду таскал с собой большой нож. Всех в Гарлеме терроризировал. Его убили в 1948-м, когда он в кафе «Рио» на Ленокс-авеню около 112-й и 113-й улиц ударил по роже одного латиноса, сбытчика кокаина в Гарлеме. Парень потребовал у Чано деньги, которые тот ему задолжал, но в ответ получил в морду. Тогда он вытащил свой пистолет и пристрелил Чано. Господи, то, как он подох, потрясло всех. Это случилось еще до моей поездки в Париж, но это был яркий пример того, что тогда вообще в клубах творилось.
Мне тоже приходилось постоянно добывать дозу, и я все больше отдалялся от семьи. Я перевез их в квартиру в район Ямайки в Квинсе, а потом в Сент-Олбанс. Так я и катался туда-сюда в своем «додже» с откидным верхом 1948 года – Сонни Роллинз называл его «Синим демоном».
В любом случае нормальной семейной жизни у нас с Айрин не было. Денег нам не хватало, чтобы жить в свое удовольствие, – у нас ведь было двое детей, да и самим приходилось питаться, и всякое такое. Мы вообще никуда не ходили. Иногда дома я мог уставиться в одну точку в стене и оставаться в таком положении два часа, думая о музыке. А Айрин воображала, что я думаю о другой женщине. Она находила волосы на моем пиджаке или пальто и кричала, что я с кем-то трахаюсь. А все из-за того, что я покупал шмотки у Коулмена Хокинса, который был известным бабником, и на его одежде всегда были разного цвета волосы. Но я в то время женщинами не увлекался. Так что все скандалы возникали на пустом месте. Но меня это сильно доставало. Мне очень нравилась Айрин и все такое. У нее был хороший характер, она была приятной женщиной, но не для меня. Она была красивая, классная леди. Но мне нужно было что-то другое. Это я, а не она начал трахаться направо и налево. Познакомившись с Жюльетт Греко, я понял, что мне нужно от женщины. И если Жюльетт была далеко, то мне было необходимо найти какую-то другую женщину – с тем же взглядом на мир, как у Жюльетт, и со стилем Жюльетт – как в постели, так и в обычной жизни. Она должна была быть независимой, свободно мыслить – вот что мне нравилось.
Я бросил Айрин, сидевшую с детьми дома, в основном из-за того, что больше не мог бывать там. Я перестал приходить домой – мне было плохо, я не мог смотреть им в глаза. Айрин ведь во всем полагалась на меня, верила в меня безгранично. Грегори и Черил были еще слишком малы и не понимали, что происходит. Но Айрин все поняла. Это легко читалось по ее глазам.
Я оставил ее на попечение певицы Бетти Картер. Если бы не Бетти, не знаю, что могла бы натворить Айрин. Из-за той истории с Айрин, мне кажется, Бетти Картер даже сейчас меня недолюбливает. И я не могу на нее обижаться – как кормилец семьи я был в то время самым настоящим говнюком. Я не хотел оставлять Айрин совсем на мели, как это в конце концов вышло, просто у меня поехала крыша из-за героина и из-за моих фантазий о женщине, которую я желал. Я мог думать только об этом.
Когда все время колешься, влечение к женщине пропадает, во всяком случае, так было со мной. Правда, есть люди вроде Птицы, которые постоянно хотят секса, неважно, соскочили они с иглы или колются каждый день. Для них это не имеет значения. Мне нравилось спать с Айрин – так же, как нравился секс с Жюльетт. Но, втянувшись в наркотики, я вообще позабыл о сексе, он мне не доставлял никакого удовольствия, даже если и случался. Единственное, о чем я тогда думал, –это как раздобыть очередную дозу.
Я тогда еще не сел на иглу, но нюхтарил по полной программе. Однажды стою на перекрестке в Квинсе, а у меня из носа течет и все такое. Мне показалось, что у меня температура и простуда. Тут подходит ко мне знакомый барыга, который сам себя называл Матинэ, и спрашивает, как дела.
Я говорю – нюхаю героин и кокаин, причем каждый день, только сегодня не пошел на Манхэттен, где обычно достаю дозу. Матинэ посмотрел на меня, как на дурака, и говорит: «Да у тебя же привыкание». – «Какое к черту привыкание?» – спросил я.
Матинэ говорит: «Смотри, ты жалуешься на насморк, озноб, слабость. У тебя самая настоящая зависимость, нигер». Потом он купил мне немного героина в Квинсе. Я никогда не покупал героин в Квинсе. Понюхав дури, которую принес мне Матинэ, я сразу почувствовал себя отлично. Озноб улетучился, насморк прекратился, исчезла слабость. Я так и продолжал потом нюхать, но когда снова увидел Матинэ, он мне сказал: «Майлс, не трать денег на марафет, тебе так и так плохо будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Но разум может сыграть с человеком плохую шутку. Когда я начал так опускаться, я думаю, многие удивились: все считали, что я человек волевой. Я сам был удивлен, как быстро в итоге я покатился вниз.
Помню, вернувшись из Парижа, я начал подолгу ошиваться в Гарлеме. Музыкальная жизнь тогда сильно подпитывалась наркотиками, и многие музыканты были кончеными наркоманами, особенно те, кто сидел на игле. В некоторых кругах считалось даже шиком колоться. Некоторые ребята помоложе – Декстер Гордон, Тэд Дамерон, Арт Блейки, Джей-Джей Джонсон, Сонни Роллинз, Джеки Маклин и я – все мы – крепко подсели на иглу примерно в одно время. А ведь знали, что Фредди Уэбстер недавно погиб из-за какого-то ядовитого фуфла. Кроме того, и Птица, и Сонни Ститт, и Бад Пауэлл, и Фэтс Наварро с Джином Аммонсом – все они употребляли героин, не говоря уж о Джо Гае и Билли Холидей. Эти постоянно были в откате. Многие из белых – Стэн Гетц, Джерри Маллиган, Ред Родни и Чет Бейкер – тоже плотно присели. Но пресса в то время пыталась представить дело так, будто этим занимались только черные.
Я-то никогда не верил в чепуху о том, что под кайфом сможешь играть, как Птица. Но я знал многих музыкантов, которые на это надеялись, и Джин Аммонс был одним из них. Меня не это заставило подсесть. Меня подвела депрессия, в которую я впал, вернувшись в Америку. Депрессия и тоска по Жюльетт.
И еще мы баловались кокаином, страшно популярным тогда среди латиноамериканцев. Такие ребята, как Чано Позо, сильно нюхтарили. Чано, черный кубинец, был перкуссионистом у Диззи и лучше всех тогда играл на барабане «конга». Но он был бандитом. Наркоту у торговцев просто отнимал и ничего за нее не платил. Народ его боялся – в уличных драках он был мастак и разделывался с противником в ноль секунд. Этот огромный злобный детина повсюду таскал с собой большой нож. Всех в Гарлеме терроризировал. Его убили в 1948-м, когда он в кафе «Рио» на Ленокс-авеню около 112-й и 113-й улиц ударил по роже одного латиноса, сбытчика кокаина в Гарлеме. Парень потребовал у Чано деньги, которые тот ему задолжал, но в ответ получил в морду. Тогда он вытащил свой пистолет и пристрелил Чано. Господи, то, как он подох, потрясло всех. Это случилось еще до моей поездки в Париж, но это был яркий пример того, что тогда вообще в клубах творилось.
Мне тоже приходилось постоянно добывать дозу, и я все больше отдалялся от семьи. Я перевез их в квартиру в район Ямайки в Квинсе, а потом в Сент-Олбанс. Так я и катался туда-сюда в своем «додже» с откидным верхом 1948 года – Сонни Роллинз называл его «Синим демоном».
В любом случае нормальной семейной жизни у нас с Айрин не было. Денег нам не хватало, чтобы жить в свое удовольствие, – у нас ведь было двое детей, да и самим приходилось питаться, и всякое такое. Мы вообще никуда не ходили. Иногда дома я мог уставиться в одну точку в стене и оставаться в таком положении два часа, думая о музыке. А Айрин воображала, что я думаю о другой женщине. Она находила волосы на моем пиджаке или пальто и кричала, что я с кем-то трахаюсь. А все из-за того, что я покупал шмотки у Коулмена Хокинса, который был известным бабником, и на его одежде всегда были разного цвета волосы. Но я в то время женщинами не увлекался. Так что все скандалы возникали на пустом месте. Но меня это сильно доставало. Мне очень нравилась Айрин и все такое. У нее был хороший характер, она была приятной женщиной, но не для меня. Она была красивая, классная леди. Но мне нужно было что-то другое. Это я, а не она начал трахаться направо и налево. Познакомившись с Жюльетт Греко, я понял, что мне нужно от женщины. И если Жюльетт была далеко, то мне было необходимо найти какую-то другую женщину – с тем же взглядом на мир, как у Жюльетт, и со стилем Жюльетт – как в постели, так и в обычной жизни. Она должна была быть независимой, свободно мыслить – вот что мне нравилось.
Я бросил Айрин, сидевшую с детьми дома, в основном из-за того, что больше не мог бывать там. Я перестал приходить домой – мне было плохо, я не мог смотреть им в глаза. Айрин ведь во всем полагалась на меня, верила в меня безгранично. Грегори и Черил были еще слишком малы и не понимали, что происходит. Но Айрин все поняла. Это легко читалось по ее глазам.
Я оставил ее на попечение певицы Бетти Картер. Если бы не Бетти, не знаю, что могла бы натворить Айрин. Из-за той истории с Айрин, мне кажется, Бетти Картер даже сейчас меня недолюбливает. И я не могу на нее обижаться – как кормилец семьи я был в то время самым настоящим говнюком. Я не хотел оставлять Айрин совсем на мели, как это в конце концов вышло, просто у меня поехала крыша из-за героина и из-за моих фантазий о женщине, которую я желал. Я мог думать только об этом.
Когда все время колешься, влечение к женщине пропадает, во всяком случае, так было со мной. Правда, есть люди вроде Птицы, которые постоянно хотят секса, неважно, соскочили они с иглы или колются каждый день. Для них это не имеет значения. Мне нравилось спать с Айрин – так же, как нравился секс с Жюльетт. Но, втянувшись в наркотики, я вообще позабыл о сексе, он мне не доставлял никакого удовольствия, даже если и случался. Единственное, о чем я тогда думал, –это как раздобыть очередную дозу.
Я тогда еще не сел на иглу, но нюхтарил по полной программе. Однажды стою на перекрестке в Квинсе, а у меня из носа течет и все такое. Мне показалось, что у меня температура и простуда. Тут подходит ко мне знакомый барыга, который сам себя называл Матинэ, и спрашивает, как дела.
Я говорю – нюхаю героин и кокаин, причем каждый день, только сегодня не пошел на Манхэттен, где обычно достаю дозу. Матинэ посмотрел на меня, как на дурака, и говорит: «Да у тебя же привыкание». – «Какое к черту привыкание?» – спросил я.
Матинэ говорит: «Смотри, ты жалуешься на насморк, озноб, слабость. У тебя самая настоящая зависимость, нигер». Потом он купил мне немного героина в Квинсе. Я никогда не покупал героин в Квинсе. Понюхав дури, которую принес мне Матинэ, я сразу почувствовал себя отлично. Озноб улетучился, насморк прекратился, исчезла слабость. Я так и продолжал потом нюхать, но когда снова увидел Матинэ, он мне сказал: «Майлс, не трать денег на марафет, тебе так и так плохо будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145