Помню, под конец у меня было хорошее настроение. Я снова в Нью-Йорке, снова играю, и у меня контракт еще на две записи. И помню, я думал – когда мы с Сонни брели по слякоти к Гарлему за героином: «Если бы только мне избавиться от этой напасти, тогда все пойдет нормально». Но мне было еще очень далеко до избавления, я сидел на дне глубокой ямы и прекрасно это понимал.
Чтобы свести концы с концами и иметь возможность покупать наркотики, я начал перекладывать музыку с пластинок на ноты для популярных изданий, первые восемь тактов мелодии – за двадцать пять или тридцать долларов. Это была легкая работа, я укладывался в пару часов. Получал деньги, тащился в Гарлем и там кайфовал. Но вскоре даже этого стало недостаточно – так ненасытен был мой порок. Здоровье пошатнулось, ангажементов было совсем мало, так что играть регулярно не получалось, и мой амбушюр был в скверной форме. Труба очень требовательный инструмент. Чтобы хорошо играть, необходимо поддерживать хорошую физическую форму. И еще: если раньше я следил за модой, то сейчас напяливал на себя что попало, лишь бы зад прикрыть. Только-только я возомнил себя совсем крутым – и на тебе, эта чертова зависимость. Моя обычная прическа – выпрямленные волосы до плеч. Черт, я всегда выглядел шикарно. Но когда меня стал губить героин, вся моя крутость полетела к чертям собачьим, особенно мое отношение к самому себе – даже перестал выпрямляющую химию себе на волосах делать, денег не хватало. Через некоторое время голова у меня стала просто непотребной – волосы страшно закурчавились, торчали клоками. Я выглядел как дикобраз, причем стукнутый дикобраз. Те пять долларов, что обычно шли на прическу, кормили теперь этого страшного монстра – мою пагубную привычку. Я колол героин в вены, чтобы монстр внутри меня не проголодался и не сделал меня больным. Но в 1951 году я еще не был готов признать, что серьезно болен, так что продолжал катиться вниз по длинной, темной, скользкой ледяной дорожке ко все более унизительному наркотическому рабству.
Через несколько дней после сессии для «Престижа» я вернулся в студию для записи со «Всеми звездами» – журнала «Метроном» на лейбле «Кэпитол Рекордз», – которая оказалась совершенно непримечательной. Все звучали вполне профессионально, но только и всего – без особых откровений. Помню, они толкали на первый план Ленни Тристано и еще мы записали некоторые темы Джорджа Ширинга. Всего-навсего несколько минут звучания – 9 Амбушюр – способ складывания губ и языка для извлечения звуков при игре на духовых музыкальных инструментах. с жесткой структурой и аранжировкой. В такой атмосфере ничего и не могло получиться. Это была самая настоящая рекламная чепуха, просто-напросто они пытались с помощью меня и Макса протолкнуть белых музыкантов: мы с ним были единственные черномазые среди одиннадцати музыкантов, и нас использовали как символ. На самом деле это не имело особого значения, за исключением того, что белым досталось больше денег. Все понимали, кто делает настоящее дело: черные музыканты. Я забрал свои деньги и пошел в Гарлем добывать наркотики.
Примерно через месяц я привел в «Бердленд» свой оркестр. Со мной были Сонни Роллинз, Кении Дрю, Арт Блейки, Перси Хит и Джеки Маклин. Бад Пауэлл посоветовал мне взять Джеки, потому что он его знал и был о нем высокого мнения. Вообще-то я был знаком с Джеки, он ведь был из Шугар-Хилл в Гарлеме и отлично знал Сонни Роллинза, так как они были из одного района, около Эджкомб-авеню. Джеки не было еще и двадцати, когда он стал выступать с нами в «Бердленде».
Но он мог играть на отрыв. В свой первый вечер он так испугался (к тому же был сильно накачан), что, отыграв семь или восемь тактов своего соло, вдруг бросился со сцены и выбежал в заднюю дверь. Представляешь, ритм-группа продолжает играть, а публика сидит с раскрытыми ртами, не понимая, что происходит. Я сошел со сцены и пошел за кулисы посмотреть, что случилось с Джеки, хотя в глубине души и подозревал, что наверняка ему просто плохо от героина, я уже знал, что Джеки его употреблял. Оскар Гудстайн, хозяин «Бердленда», тоже вышел со мной. И вот мы увидали Джеки, которого чуть ли не мозгами рвало в мусорный ящик, вся его рожа была измазана в блевотине. Я спросил, все ли с ним в порядке, и он кивнул головой, что да, в порядке. Я приказал ему вытереть трубу и идти на сцену. Мы слышали, что ритм-группа все еще продолжала играть. Оскар смотрел на все это с отвращением и сказал Джеки, когда тот проходил мимо: «На, парень, вытри лицо», бросил ему полотенце, отвернулся и пошел в клуб впереди нас. Джеки вернулся на сцену и играл на отрыв. Да, именно, я хочу сказать, что он великолепно играл в тот вечер.
После того концерта я поехал в Лонг-Айленд, где жил в то время у Стэна Леви, и думал там о Джеки. На следующий день я позвонил ему и попросил отрепетировать со мной кое-какие темы, и он пришел. После этого я пригласил его в оркестр, который тогда набирал, – с Артом Блейки, Сонни Роллинзом, Перси Хитом и Уолтером Бишопом, – а потом мы стали с ним вместе время от времени – два или три года – снимать комнату.
Мы с Джеки всюду вместе шатались – ширялись и ходили в кино на 42-й улице. Уехав от Стэна Леви, я в основном останавливался в отелях с проститутками, которые давали мне деньги на наркотики. Я жил в отеле «Университет» на 20-й улице и в отеле «Америка» на 48-й. Мы с Джеки, одурманенные, ездили на метро и смеялись над уродливой обувью и одеждой пассажиров. Просто смотрели на кого-нибудь и, если этот человек казался нам смешным, заливались смехом. Джеки был смешливым парнем и любил разные розыгрыши. Иногда, приняв слишком сильную дозу и будучи не в состоянии двигаться, я оставался ночевать у него и его подруги, на 21-й улице. Мы вместе ходили в спортзал Стилмена и смотрели, как тренируются боксеры, мы с ним были не разлей вода, покупали героин и вместе кололись. Когда я подружился с Джеки, мне было двадцать четыре, шел двадцать пятый, и у меня за плечами был большой опыт. Ему было всего девятнадцать, и он был никем. У меня уже сложилась музыкальная репутация, так что он смотрел на меня снизу вверх и относился ко мне с уважением, как к старшему.
С Сонни Роллинзом мы тоже регулярно проводили время. Помню, околачивались в одном заведении, которое называлось «Беллз» (тему «Sipping at Bell's» я написал о нем). Это был первоклассный бар на Бродвее на 140-х, и посетители там были приличные. Или же мы встречались на квартире у Сонни на Эджкомб. Наширяемся и любуемся из окна великолепным видом на парк напротив его дома. Оттуда был виден и стадион «Янки».
Если мы не торчали дома у Сонни или Уолтера Бишопа, то шли к родителям Джеки (мне нравились его отец и мать) или сидели на маленькой площади на пересечении СентНиколас-авеню и 149-й или 150-й улиц – особенно хорошо там было летом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
Чтобы свести концы с концами и иметь возможность покупать наркотики, я начал перекладывать музыку с пластинок на ноты для популярных изданий, первые восемь тактов мелодии – за двадцать пять или тридцать долларов. Это была легкая работа, я укладывался в пару часов. Получал деньги, тащился в Гарлем и там кайфовал. Но вскоре даже этого стало недостаточно – так ненасытен был мой порок. Здоровье пошатнулось, ангажементов было совсем мало, так что играть регулярно не получалось, и мой амбушюр был в скверной форме. Труба очень требовательный инструмент. Чтобы хорошо играть, необходимо поддерживать хорошую физическую форму. И еще: если раньше я следил за модой, то сейчас напяливал на себя что попало, лишь бы зад прикрыть. Только-только я возомнил себя совсем крутым – и на тебе, эта чертова зависимость. Моя обычная прическа – выпрямленные волосы до плеч. Черт, я всегда выглядел шикарно. Но когда меня стал губить героин, вся моя крутость полетела к чертям собачьим, особенно мое отношение к самому себе – даже перестал выпрямляющую химию себе на волосах делать, денег не хватало. Через некоторое время голова у меня стала просто непотребной – волосы страшно закурчавились, торчали клоками. Я выглядел как дикобраз, причем стукнутый дикобраз. Те пять долларов, что обычно шли на прическу, кормили теперь этого страшного монстра – мою пагубную привычку. Я колол героин в вены, чтобы монстр внутри меня не проголодался и не сделал меня больным. Но в 1951 году я еще не был готов признать, что серьезно болен, так что продолжал катиться вниз по длинной, темной, скользкой ледяной дорожке ко все более унизительному наркотическому рабству.
Через несколько дней после сессии для «Престижа» я вернулся в студию для записи со «Всеми звездами» – журнала «Метроном» на лейбле «Кэпитол Рекордз», – которая оказалась совершенно непримечательной. Все звучали вполне профессионально, но только и всего – без особых откровений. Помню, они толкали на первый план Ленни Тристано и еще мы записали некоторые темы Джорджа Ширинга. Всего-навсего несколько минут звучания – 9 Амбушюр – способ складывания губ и языка для извлечения звуков при игре на духовых музыкальных инструментах. с жесткой структурой и аранжировкой. В такой атмосфере ничего и не могло получиться. Это была самая настоящая рекламная чепуха, просто-напросто они пытались с помощью меня и Макса протолкнуть белых музыкантов: мы с ним были единственные черномазые среди одиннадцати музыкантов, и нас использовали как символ. На самом деле это не имело особого значения, за исключением того, что белым досталось больше денег. Все понимали, кто делает настоящее дело: черные музыканты. Я забрал свои деньги и пошел в Гарлем добывать наркотики.
Примерно через месяц я привел в «Бердленд» свой оркестр. Со мной были Сонни Роллинз, Кении Дрю, Арт Блейки, Перси Хит и Джеки Маклин. Бад Пауэлл посоветовал мне взять Джеки, потому что он его знал и был о нем высокого мнения. Вообще-то я был знаком с Джеки, он ведь был из Шугар-Хилл в Гарлеме и отлично знал Сонни Роллинза, так как они были из одного района, около Эджкомб-авеню. Джеки не было еще и двадцати, когда он стал выступать с нами в «Бердленде».
Но он мог играть на отрыв. В свой первый вечер он так испугался (к тому же был сильно накачан), что, отыграв семь или восемь тактов своего соло, вдруг бросился со сцены и выбежал в заднюю дверь. Представляешь, ритм-группа продолжает играть, а публика сидит с раскрытыми ртами, не понимая, что происходит. Я сошел со сцены и пошел за кулисы посмотреть, что случилось с Джеки, хотя в глубине души и подозревал, что наверняка ему просто плохо от героина, я уже знал, что Джеки его употреблял. Оскар Гудстайн, хозяин «Бердленда», тоже вышел со мной. И вот мы увидали Джеки, которого чуть ли не мозгами рвало в мусорный ящик, вся его рожа была измазана в блевотине. Я спросил, все ли с ним в порядке, и он кивнул головой, что да, в порядке. Я приказал ему вытереть трубу и идти на сцену. Мы слышали, что ритм-группа все еще продолжала играть. Оскар смотрел на все это с отвращением и сказал Джеки, когда тот проходил мимо: «На, парень, вытри лицо», бросил ему полотенце, отвернулся и пошел в клуб впереди нас. Джеки вернулся на сцену и играл на отрыв. Да, именно, я хочу сказать, что он великолепно играл в тот вечер.
После того концерта я поехал в Лонг-Айленд, где жил в то время у Стэна Леви, и думал там о Джеки. На следующий день я позвонил ему и попросил отрепетировать со мной кое-какие темы, и он пришел. После этого я пригласил его в оркестр, который тогда набирал, – с Артом Блейки, Сонни Роллинзом, Перси Хитом и Уолтером Бишопом, – а потом мы стали с ним вместе время от времени – два или три года – снимать комнату.
Мы с Джеки всюду вместе шатались – ширялись и ходили в кино на 42-й улице. Уехав от Стэна Леви, я в основном останавливался в отелях с проститутками, которые давали мне деньги на наркотики. Я жил в отеле «Университет» на 20-й улице и в отеле «Америка» на 48-й. Мы с Джеки, одурманенные, ездили на метро и смеялись над уродливой обувью и одеждой пассажиров. Просто смотрели на кого-нибудь и, если этот человек казался нам смешным, заливались смехом. Джеки был смешливым парнем и любил разные розыгрыши. Иногда, приняв слишком сильную дозу и будучи не в состоянии двигаться, я оставался ночевать у него и его подруги, на 21-й улице. Мы вместе ходили в спортзал Стилмена и смотрели, как тренируются боксеры, мы с ним были не разлей вода, покупали героин и вместе кололись. Когда я подружился с Джеки, мне было двадцать четыре, шел двадцать пятый, и у меня за плечами был большой опыт. Ему было всего девятнадцать, и он был никем. У меня уже сложилась музыкальная репутация, так что он смотрел на меня снизу вверх и относился ко мне с уважением, как к старшему.
С Сонни Роллинзом мы тоже регулярно проводили время. Помню, околачивались в одном заведении, которое называлось «Беллз» (тему «Sipping at Bell's» я написал о нем). Это был первоклассный бар на Бродвее на 140-х, и посетители там были приличные. Или же мы встречались на квартире у Сонни на Эджкомб. Наширяемся и любуемся из окна великолепным видом на парк напротив его дома. Оттуда был виден и стадион «Янки».
Если мы не торчали дома у Сонни или Уолтера Бишопа, то шли к родителям Джеки (мне нравились его отец и мать) или сидели на маленькой площади на пересечении СентНиколас-авеню и 149-й или 150-й улиц – особенно хорошо там было летом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145