Сарматов отворачивается и хмуро бросает: — Жена при моей профессии непростительная роскошь, полковник.
— Нет, ты не прав! — качает тот головой. — После нас должны оставаться дети.
Савелов поднимается и идет мимо них к выходу.
— Сменю часового, — кидает он на ходу.
Сарматов смотрит ему вслед и, не поворачиваясь, напевает себе под нос:
— Наши детки — ядра, пули метки — вот где наши детки!..
— Я знаю — это старая русская песня, — вслушиваясь в слова, говорит американец.
— Гляди-ка, а ты много о нас знаешь, полковник! — поворачивается к нему Сарматов, оборвав песню на полуслове.
— Еще мало! — серьезно отвечает тот.
Снаружи слышится шум, и в пещеру вваливаются Бурлак с Аланом. На плечах Бурлака здоровенный курдючный баран.
— От большого немножко — не грабеж, а дележка! — сообщает Алан и, приняв серьезный вид, докладывает: — Над ущельем грифы летают. Если кровь учуют — слетятся в гости. Значит, барана здесь резать надо!
— Слабонервным советуем удалиться! — командует Бурлак, доставая нож.
Удаляется лишь Силин, а остальные отворачиваются к стене.
— Надеюсь, вы себя не обнаружили? — спрашивает Сарматов.
Алан с деланным акцентом восклицает:
— Мы малчик, да?.. Женщина в люльке ребенка качает, песня поет — пусть поет! Аксакал «бур» на камень положил, плот строит — пусть строит, да? Балшой сабака хвостом виляет — пусть виляет, да?
— Плот, говоришь, строит? — переспрашивает Сарматов.
— Да, бальшой, из бревен, с ограждением, чтоб баран в воду не прыгал, да? На Кавказе тоже такой плот строят, — продолжает придуриваться Алан.
— Абдулло вы там случайно не встретили?
— Его лагерь в пяти километрах вверх по реке, — отвечает Бурлак, примериваясь ножом к горлу барана. — Но его сейчас там нет. Мы подстроились к его частоте — видать, чует нас Абдулло, рыщет по окрестностям.
Стараясь не смотреть на бьющегося в агонии барана, Сарматов кивает и выходит из пещеры.
Сидящий на камне неподалеку от входа Савелов поворачивает голову на звук шагов.
— Что донесла разведка? — спрашивает он.
— Абдулло в ущелье. Видно, чует нас, сволочь! — не глядя на Савелова, отвечает Сарматов и, подойдя к нему, присаживается рядом. — Американец уже может топать на своих двоих... Пришло время, капитан, разделиться, чтобы людей без нужды не гробить. Мы с полковником — на запад, к Баглану пойдем, а твоя группа пусть топает на гребень хребта. За ним до наших погранзастав — как от Москвы до Внукова...
— Мне не послышалось? Ты действительно собираешься идти на Баглан? — вырывается у Савелова. — А как же Абдулло?..
— Слушай сюда! — Сарматов достает карту и, развернув, начинает водить по ней пальцем. — Вы подниметесь на перевал и вот здесь, — он тычет пальцем в нарисованные горы, — пошумите погромче, дымовую шашку запалите, взорвете что-нибудь... Абдулло не дурак потерять миллион баксов — бросится со всей сворой за вами. Но без альпинистской подготовки они о хребет зубы обломают. А тем временем мы под шумок вырвемся из ущелья.
Все, о чем говорят Сарматов с Савеловым, прекрасно слышит Силин, лежащий за камнем с другой стороны. Он ловит каждое сказанное слово, и на лице его отражаются попеременно то любопытство, то брезгливость.
— А если Абдулло не бросится вслед за нами, а вызовет пакистанские вертушки и они нас на белом снегу прикончат, как в тире?.. — доносится до Силина голос Савелова.
— Бросится! — раздается голос Сарматова. — Я этого шакала давно знаю. У него есть одна большая проблема — делиться не умеет... А пакистанские летуны не идиоты, чтобы входить в зону действия нашей южной ПВО... Для страховки на перевале сразу выходите в эфир и орите открытым текстом: мол, идем с ценным заморским грузом и просим погранцов встретить нас хлебом-солью.
— Когда нам уходить? — спрашивает Савелов.
Силин даже чуточку приподнимается, чтобы разобрать приглушенный голос...
— Утром, когда туман плотнее ляжет. Готовьте страховочные фалы, крючья, отоспитесь про запас. А я пока донесение командованию сочиню, как выберешься из этой передряги, передашь, — говорит Сарматов.
— Как скажешь, командир, — отвечает Савелов, без особого, однако, энтузиазма.
— Возьмете с собой Силина. Сломался Сашка Громыхала, жалко, но придется списывать... Который год без передышки — металл и тот от усталости рассыпается!
— Тогда вместо Силина возьми у меня Шальнова, — предлагает Савелов.
Сарматов отрицательно качает головой:
— Нельзя, у Шальнова двойня родилась. Не хочу его подставлять. Все же, как ни крути, у вас выбраться шансов больше. Справимся мы с полковником и втроем!
Сарматов и Савелов уходят в пещеру. Силин угрюмо смотрит им вслед, под его скулами ходят желваки. Еле сдерживая рвущийся из груди крик, он с ненавистью смотрит на скрюченные пальцы своих рук и вдруг со всей силы ударяет рукой о камень.
Храп заполняет пещеру. Разметался во сне и чему-то улыбается Шальнов, спина к спине, не выпуская оружия из рук, спят Бурлак и Алан. Будто стараясь перехрапеть друг друга, примостились рядышком Морозов, Прохоров, Харченко. Тихонько подсвистывает им могучий сибиряк Бауков, уткнулся ему под мышку касимовский татарин Ильясов Мурад. Чуть поодаль с прикованным к руке наручниками американцем тревожно спит Сарматов. А вот к американцу сон не идет. Он смотрит на тронутый лунным светом потолок пещеры и думает о чем-то, по всей видимости, не очень веселом. Не спит и Силин. Некоторое время он ворочается на жестком ложе, пытаясь устроиться поудобнее, потом вдруг встает и, прихватив оружие, выходит из пещеры. Возле входа дежурит клюющий время от времени носом Савелов. Он просыпается от звука шагов и хватается за автомат.
Но, поняв, что это свой, тут же опускает его.
— Иди спать, капитан, я посторожу, все равно не спится!.. — говорит ему Силин.
— Как туман опустится, разбуди меня! — говорит тот и лезет в пещеру, в которой тут же засыпает, втиснувшись между Морозовым и Прохоровым.
На востоке робким розовым светом начинают озаряться снежные пики гор.
По ущелью скользит ветерок, сминая зарождающиеся хлопья тумана.
— Тумана не будет! — шепчет самому себе Силин и смотрит в фиолетовое небо, по которому высоко-высоко, оставляя розовый инверсионный след, летит пассажирский самолет.
Порыв ветра с шелестом проносится по ущелью, в котором уже начинает угадываться извивающаяся лента реки.
— Не будет тумана! — с непонятной злобой повторяет себе под нос Силин. — Не будет, суки! Назло вам не будет!
Стараясь не шуметь, он входит в пещеру и осторожно вытягивает из-под головы Харченко рацию. Отбросив маскирующие вход ветви, Силин кладет рядом с собой ручной пулемет, гранату, потом щелкает тумблерами рации...
Американец наблюдает за странными действиями, русского, гадая, что у него на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
— Нет, ты не прав! — качает тот головой. — После нас должны оставаться дети.
Савелов поднимается и идет мимо них к выходу.
— Сменю часового, — кидает он на ходу.
Сарматов смотрит ему вслед и, не поворачиваясь, напевает себе под нос:
— Наши детки — ядра, пули метки — вот где наши детки!..
— Я знаю — это старая русская песня, — вслушиваясь в слова, говорит американец.
— Гляди-ка, а ты много о нас знаешь, полковник! — поворачивается к нему Сарматов, оборвав песню на полуслове.
— Еще мало! — серьезно отвечает тот.
Снаружи слышится шум, и в пещеру вваливаются Бурлак с Аланом. На плечах Бурлака здоровенный курдючный баран.
— От большого немножко — не грабеж, а дележка! — сообщает Алан и, приняв серьезный вид, докладывает: — Над ущельем грифы летают. Если кровь учуют — слетятся в гости. Значит, барана здесь резать надо!
— Слабонервным советуем удалиться! — командует Бурлак, доставая нож.
Удаляется лишь Силин, а остальные отворачиваются к стене.
— Надеюсь, вы себя не обнаружили? — спрашивает Сарматов.
Алан с деланным акцентом восклицает:
— Мы малчик, да?.. Женщина в люльке ребенка качает, песня поет — пусть поет! Аксакал «бур» на камень положил, плот строит — пусть строит, да? Балшой сабака хвостом виляет — пусть виляет, да?
— Плот, говоришь, строит? — переспрашивает Сарматов.
— Да, бальшой, из бревен, с ограждением, чтоб баран в воду не прыгал, да? На Кавказе тоже такой плот строят, — продолжает придуриваться Алан.
— Абдулло вы там случайно не встретили?
— Его лагерь в пяти километрах вверх по реке, — отвечает Бурлак, примериваясь ножом к горлу барана. — Но его сейчас там нет. Мы подстроились к его частоте — видать, чует нас Абдулло, рыщет по окрестностям.
Стараясь не смотреть на бьющегося в агонии барана, Сарматов кивает и выходит из пещеры.
Сидящий на камне неподалеку от входа Савелов поворачивает голову на звук шагов.
— Что донесла разведка? — спрашивает он.
— Абдулло в ущелье. Видно, чует нас, сволочь! — не глядя на Савелова, отвечает Сарматов и, подойдя к нему, присаживается рядом. — Американец уже может топать на своих двоих... Пришло время, капитан, разделиться, чтобы людей без нужды не гробить. Мы с полковником — на запад, к Баглану пойдем, а твоя группа пусть топает на гребень хребта. За ним до наших погранзастав — как от Москвы до Внукова...
— Мне не послышалось? Ты действительно собираешься идти на Баглан? — вырывается у Савелова. — А как же Абдулло?..
— Слушай сюда! — Сарматов достает карту и, развернув, начинает водить по ней пальцем. — Вы подниметесь на перевал и вот здесь, — он тычет пальцем в нарисованные горы, — пошумите погромче, дымовую шашку запалите, взорвете что-нибудь... Абдулло не дурак потерять миллион баксов — бросится со всей сворой за вами. Но без альпинистской подготовки они о хребет зубы обломают. А тем временем мы под шумок вырвемся из ущелья.
Все, о чем говорят Сарматов с Савеловым, прекрасно слышит Силин, лежащий за камнем с другой стороны. Он ловит каждое сказанное слово, и на лице его отражаются попеременно то любопытство, то брезгливость.
— А если Абдулло не бросится вслед за нами, а вызовет пакистанские вертушки и они нас на белом снегу прикончат, как в тире?.. — доносится до Силина голос Савелова.
— Бросится! — раздается голос Сарматова. — Я этого шакала давно знаю. У него есть одна большая проблема — делиться не умеет... А пакистанские летуны не идиоты, чтобы входить в зону действия нашей южной ПВО... Для страховки на перевале сразу выходите в эфир и орите открытым текстом: мол, идем с ценным заморским грузом и просим погранцов встретить нас хлебом-солью.
— Когда нам уходить? — спрашивает Савелов.
Силин даже чуточку приподнимается, чтобы разобрать приглушенный голос...
— Утром, когда туман плотнее ляжет. Готовьте страховочные фалы, крючья, отоспитесь про запас. А я пока донесение командованию сочиню, как выберешься из этой передряги, передашь, — говорит Сарматов.
— Как скажешь, командир, — отвечает Савелов, без особого, однако, энтузиазма.
— Возьмете с собой Силина. Сломался Сашка Громыхала, жалко, но придется списывать... Который год без передышки — металл и тот от усталости рассыпается!
— Тогда вместо Силина возьми у меня Шальнова, — предлагает Савелов.
Сарматов отрицательно качает головой:
— Нельзя, у Шальнова двойня родилась. Не хочу его подставлять. Все же, как ни крути, у вас выбраться шансов больше. Справимся мы с полковником и втроем!
Сарматов и Савелов уходят в пещеру. Силин угрюмо смотрит им вслед, под его скулами ходят желваки. Еле сдерживая рвущийся из груди крик, он с ненавистью смотрит на скрюченные пальцы своих рук и вдруг со всей силы ударяет рукой о камень.
Храп заполняет пещеру. Разметался во сне и чему-то улыбается Шальнов, спина к спине, не выпуская оружия из рук, спят Бурлак и Алан. Будто стараясь перехрапеть друг друга, примостились рядышком Морозов, Прохоров, Харченко. Тихонько подсвистывает им могучий сибиряк Бауков, уткнулся ему под мышку касимовский татарин Ильясов Мурад. Чуть поодаль с прикованным к руке наручниками американцем тревожно спит Сарматов. А вот к американцу сон не идет. Он смотрит на тронутый лунным светом потолок пещеры и думает о чем-то, по всей видимости, не очень веселом. Не спит и Силин. Некоторое время он ворочается на жестком ложе, пытаясь устроиться поудобнее, потом вдруг встает и, прихватив оружие, выходит из пещеры. Возле входа дежурит клюющий время от времени носом Савелов. Он просыпается от звука шагов и хватается за автомат.
Но, поняв, что это свой, тут же опускает его.
— Иди спать, капитан, я посторожу, все равно не спится!.. — говорит ему Силин.
— Как туман опустится, разбуди меня! — говорит тот и лезет в пещеру, в которой тут же засыпает, втиснувшись между Морозовым и Прохоровым.
На востоке робким розовым светом начинают озаряться снежные пики гор.
По ущелью скользит ветерок, сминая зарождающиеся хлопья тумана.
— Тумана не будет! — шепчет самому себе Силин и смотрит в фиолетовое небо, по которому высоко-высоко, оставляя розовый инверсионный след, летит пассажирский самолет.
Порыв ветра с шелестом проносится по ущелью, в котором уже начинает угадываться извивающаяся лента реки.
— Не будет тумана! — с непонятной злобой повторяет себе под нос Силин. — Не будет, суки! Назло вам не будет!
Стараясь не шуметь, он входит в пещеру и осторожно вытягивает из-под головы Харченко рацию. Отбросив маскирующие вход ветви, Силин кладет рядом с собой ручной пулемет, гранату, потом щелкает тумблерами рации...
Американец наблюдает за странными действиями, русского, гадая, что у него на уме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47