— Знаю, знаю. Корабли будут через десять дней. Я уже отдал приказ о командировании туда групп прикрытия. Народ в них все огни и медные трубы прошел. А ты завтра выезжай в Саратов и сразу начинай грузить «рухлядь» на эшелоны.
— К заключительной стадии операции на отправных документах должны быть соответствующие визы людей из правительства, — напомнил Савелов.
— Павел Толмачев человек точный и слов на ветер не бросает, — отрезал генерал. — Визы получены, но не обольщайся, Вадим, — цена им копейка в базарный день. Коли запахнет жареным, «люди из правительства» не то что от своей визы, от матери родной открестятся.
* * *
Саратов.
24 октября 1990 года
Глухомань ночи разорвали быстро приближающиеся размытые косым осенним дождем прожектора тепловоза. Тусклые лучи скользнули по виткам колючей проволоки, натянутой по верху высокого бетонного забора, и уперлись в металлические ворота с белой надписью: «Не приближаться — запретная зона. Стреляем без предупреждения!» Тепловоз три раза простуженно просипел, ворота разошлись и пропустили за бетонный забор длинный железнодорожный состав.
— Сорок восемь платформ, Эдди, — прислушиваясь к затихающему за забором шуму вагонных колесных пар, сказал худосочный молодой человек в дождевике, подойдя к раскрытой двери стоящей за кустами белой «Нивы». — Я снял, как он входил в ворота. Клевый снимок для разворота...
— Мы не знать, Аркашья, откуда есть поезд и что на него будут грузит, — остудил его из «Нивы» голос с сильным акцентом.
— Фома Неверующий!.. Говорю же тебе — танки...
— Один раз видет, а не сто раз слышат...
— Рассветет — через дырки в заборе увидишь.
— Рассветет — я должен быт очен далеко отсюда... Я не имей разрешения на выезд из Москва в Саратов...
— Тогда остается мой вариант, Эд, — почему-то хохотнул худосочный. — Отсюда рукой подать, а дождь нам лишь на руку...
— О'кэй, Аркашья!
Мазнув фарами ближнего света по белым березовым стволам, «Нива» углубилась в лесополосу и скоро остановилась неподалеку от бетонного забора под раскидистым кустом орешника. Худосочный, укрыв дождевиком висевшие на груди фотоаппараты и видеокамеру, вылез из-за баранки и прислушался к реву танковых двигателей за забором. — Как пить, керосинки грузят!.. «Трое суток шагать, трое суток не спать ради нескольких строчек в газете...» — пропел он и показал на щель в заборе: — Мы пацанами вон через ту дыру лазили на их долбаный объект и яблони у них подчистую обтрясали.
— Аркашья, ти уверен проникать за забор? — с сомнением спросил пассажир — высокий белобрысый мужчина в кожаной куртке с надвинутым на глаза капюшоном. — Часовой стреляй, Лубянка международный скандал делай...
— Не дрейфь, Эд! — снисходительно усмехнулся худосочный. — Даже если они там видюшники поставили, то все равно в таком дожде хрен что заметят.
— О'кэй! — кивнул пассажир и, приготовив фотоаппарат к съемке, вслед за худосочным шагнул к дыре в заборе.
* * *
Струи дождя заливали линзы прожекторов на вышках, высвечивающих площадку с двумя мощными погрузочными кранами «КАТО». Из бетонных подземных ангаров в сизом выхлопном дыму один за другим выползали окрашенные в желто-коричневые цвета пустыни приземистые танки и на полном ходу подкатывали к кранам. Такелажники сноровисто цепляли их крюками и давали крановщикам отмашку:
— Мало-помалу вира!..
Повисев несколько минут на тросах, танки с лязгом опускались в полувагоны с металлическими бортами, которые бригада плотников тут же наращивала досками-горбылинами. После этой операции, промокшие до нитки солдаты-танкисты укрывали вагоны полотнищами мокрого каляного брезента. Громыхнув буферами, состав осаживал назад, и очередные пустые вагоны скрывали за своими бортами грозные приземистые машины...
— Охота тебе, командир, ночь торчать под дождем! — крикнул в ухо наблюдающему за погрузкой Савелову полный человек в брезентовом плаще, катающийся, как шар, по погрузочной площадке. — Я технику по всей форме сдал, ты по всей форме принял, подписи и печати на месте, так что иди в мой кабинет и придави до утра.
— Ничего, Иван Митрофанович, к дождям и морозам я привыкший, — улыбнулся Савелов. — Чего не интересуешься, куда твоя техника предназначена?
— А мне зачем?.. Мне чтоб подписи и печати были, а там хоть в Африку ее, хоть в переплавку...
— Успеть загрузить бы до утра.
— Чин-чинарем погрузим и соломкой укроем, чтоб не простудились... Ха-ха-ха!.. На запасных путях подержим до вечера, а там забирай ее куда тебе надо... Сколько этих цыплят желтобрюхих мои орелики отсюда к вам в Афган отгрузили, не упомнить!..
— Там она до сих пор по ущельям разбросана...
Договорить Савелов не успел — со стороны ангаров донесся резкий вой сирены, потом, совсем близко, раздался топот солдатских сапог и отчаянный крик:
— Стой!.. Стой!.. Стрелять буду!.. Темноту в стороне забора разорвали стрелы трассирующей автоматной очереди, и скоро появился наряд солдат, толкающих перед собой человека в дождевике, с нахлобученным на глаза капюшоном.
— В кустах, сука, сидел, тащ полковник. Фотографировал, тащ полковник. По вспышке засекли, — доложил старший наряда — скуластый сержант полному человеку. — Мы ему, стой, а он, мол, не имеете права, и слово еще какое-то... Совки, мол, вы зачуханные, тащ полковник...
— Двое их было, — добавил второй солдат. — Второй, как козел, через забор сиганул и в лесополосу, а этот в кустах запутался...
— Обыскать! — рявкнул полковник.
Из-под дождевика задержанного солдаты извлекли два фотоаппарата со вспышка — ми и любительскую видеокамеру. Полковник, передавая Савелову аппаратуру, наткнулся на его хмурый взгляд:
— Отродясь в «Запретку» никто не проникал! — виновато пробормотал он. — Мне, блин, перед пенсией «несоответствия должности», блин, как раз не хватало...
Из нагрудного кармана задержанного солдаты вытянули паспорт и журналистское удостверение. Проглядев документы, Савелов резко спросил:
— С какой целью вы оказались в запретной зоне?
— Я фоторепортер Аркадий Колышкин! — с апломбом выкрикнул задержанный. — У меня задание редакции!
— Какой редакции?
— В командировочном удостоверении сказано какой!.. Столичной!
Мать его, мне для полного счастья полосканья в его сраной газете не хватало! — чертыхнулся полковник. — Ты уж полегче с ним, — попросил он Савелова. — А то распишет семь верст до небес, не отмоешься...
— Кто был второй? — шагнул к задержанному тот.
— Отказываюсь отвечать! Я буду жаловаться на самоуправство! Общественность имеет право знать, куда вы отсюда военную технику гоните. Цензура отменена. Не слыхали: гласность теперь в Совдепии...
— Хорошо подумал... про гласность и общественность? — приблизившись к нему вплотную, с закипающей злостью спросил Савелов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67