..»
Сквозь ритмичную маету щеток, смахивающих с лобового стекла капли дождя и мокрые листья, вдруг снова возникло перед ним лицо Сарматова.
— Опять ты! — со злостью крикнул Савелов. — Сегодня я не звал тебя!
— Я пришел без твоего зова.
— Не верит она, что тебя больше нет...
— А ты сам веришь в то, Савелов?
— Для меня было лучше, если бы ты был жив, а я остался там, за Гиндукушем.
— Опять кривишь душой, — усмехнулся Сарматов. — К тому же грех свой на земле ты еще не искупил.
— О чем ты?
— Помнишь зэка, того, что уплыл в Ледовитый океан на белой льдине, как черный крест?
— Помню...
— То навсегда твой крест, Савелов.
— Знаю... И всех ребят, погребенных под памирской лавиной, тоже на свою душу принимаю.
— А американца, которому ты не дал шанса доплыть до берега?..
— У меня не было выбора.
— Выбор всегда есть, — откликнулся Сарматов и скрылся за листьями, залепившими лобовое стекло машины.
— Выбор между гильотиной и Бастилией? — крикнул Савелов.
— Не самый худший выбор, — донеслось из-за листьев.
За своими невеселыми мыслями Савелов не сразу заметил, что сбоку к его машине пристроился милицейский «жигуль». В просторечии: «Раковая шейка». Усиленный мегафоном властный голос привел его в себя:
— Серая «Волга», немедленно прижмись к тротуару! Прижмись к тротуару, оглох, что ли!!!
— В чем дело, начальник? — остановив машину, раздраженно спросил Савелов подошедшего вальяжной барской походкой красномордого гаишника.
— Прохреначил на красный, скорость — за сто с гаком, а ишо, мудила, спрашивать, в чем дело?! — заорал гаишник и схватил его за плечо. — Выходь из машины, мать твою! Я те покажу, в чем дело!.. Документ гони!
— Руки и мат отставить! — налился вдруг злобой Савелов. — Ты у меня, хамло тамбовское, завтра же отправишься в свой колхоз коровам хвосты крутить...
Опешивший милиционер, не привычный к такому отпору, отступил на шаг. Его спрятанные под низким лбом глаза округлились от удивления, а свисающие на воротник щеки стали наливаться свекольным цветом.
— На кого дрочишь? — прошипел он. — На советскую власть дрочишь, вша поганая... Ишо, выходит, в ментовке раком не стоял, пидарас?.. Гони, говорю, документ! — схватился он за белую кобуру на боку.
Савелов распахнул плащ, чтобы достать из бокового кармана удостоверение. Увидев блеснувшую у него на мундире Золотую Звезду и погоны подполковника, милиционер из пунцового в один миг стал серым. Глотая воздух, как вытащенный из воды карп, он кинул дрожащую руку к козырьку фуражки и с выпученными оловянными глазами застыл по стойке смирно.
— Лопух деревенский!..
— Виноват, тащ Герой Советского Союза.
— Ладно, будем считать, что инцидент исчерпан, — заставил подавить в себе злость Савелов.
Поняв, что гроза миновала, милиционер ловко натянул на свою толстую морду привычную холуйскую маску.
— Просим прощеньица, таш Герой Советского Союза! Вы уж поосторожнее, поберегли бы себя. Колдобины на дороге и листьями все завалило — закрутит на повороте, не приведи бог!..
— Спасибо за совет! — кивнул Савелов, садясь за руль.
— А те мужики, значит, охрана ваша? — наклонившись к окошку, кивнул милиционер на прижатую к тротуару черную «Волгу», с водителем которой направлялись выяснять отношения два его напарника.
— С чего ты взял?
— Они, тащ подполковник, от Цветного бульвара за вами как привязанные!
Савелов вгляделся в троих пассажиров в салоне черной «Волги» и подмигнул милиционеру.
— То муж одной бабенки, с приятелями... Хочет, видно, выяснить у меня, почему у него рога на лбу выросли...
Милиционер угодливо прыснул в кулак.
— Вот что, лейтенант, задержи-ка эту компанию минуток на пяток? — вложил в его перчатку зеленую купюру Савелов.
— Бу сделано, тащ подполковник! — оценив по достоинству величину и цвет купюры, козырнул тот и, забыв о своей вальяжности, бегом бросился к черной «Волге».
«Однако топтуны плотно сидят у меня на хвосте. Главное, не навести их теперь на Феодосию», — направляя машину на Садовое кольцо, подумал Савелов. С Садового кольца он повернул на Старый Арбат, а с него юркнул в какой-то переулок.
Убедившись, что черная «Волга» больше не маячит позади, свернул с переулка во двор неприметного обшарпанного дома. Поставив машину в тени кустов, проходными дворами он вышел на улицу Грановского, к облицованному гранитными плитами угрюмому зданию с множеством мемориальных барельефов по фронтону.
— Вы к кому на ночь глядя? — преградил ему путь незнакомый дежурный милиционер в подъезде дома.
— К академику Савелову, — махнул он красной книжицей перед его глазами. — Академик ждет!
* * *
На его звонок массивную, обитую кожей дверь открыл одетый в стеганый домашний халат полный старик со склеротическими жилками на фиолетовом носу и с прядями седых волос на мощном черепе.
— Вадька! — радостно воскликнул он. — Вот так уважил родителя!
— Мама спит? — спросил Савелов, снимая в прихожей плащ.
— Говорит, на дачу поеду, гладиолусы, мол, к зиме готовить. Сдались они ей, эти гладиолусы!.. К адмиральше Кашехлебовой укатила на всю ночь наша Дора Донатовна. Будет с артистами и торгашами-аферистами до утра в преферанс резаться!
Увидев на парадном мундире сына звезду Героя, старик растянул в насмешливой улыбке губы.
— А ну-ка, покажись отцу, покажись, сынку... Первый раз тебя в форме вижу. Ба, який ты гарный, сынку!.. Жалкую, однако, что по презренному жандармскому ведомству лыцарь, — съехидничал он.
— Твой любимый Тургенев по тому же «презренному ведомству» числился, — напомнил уязвленный сын. — Поэт Волошин и художник Рерих-старший, говорят, тоже по нему отметились...
— Чушь собачья, — возмущенно хлопнул руками по бедрам старик. — Бредни русофобов и некрофилов, и ты, мой сын, туда же!..
— Пошутил, папа!
— Шутки у вас, товарищ Герой Советского Союза! — сердито ткнул тот сына в спину. — Не стой пнем, а проходи в кабинет. «Гертруду» мою в честь твоего прибытия позволь великодушно не надевать — от двух Героев в глазах рябить будет.
— Изволь, — улыбнулся сын.
* * *
Старинной резной работы шкафы в огромном кабинете академика Савелова были заполнены старинными фолиантами в кожаных переплетах и книгами по всем отраслям знаний. Задрапированные китайским шелком стены украшали средневековые пейзажи в дорогих рамах, портреты знаменитых ученых и государственных деятелей всех времен и народов. В просветах между картинами умещалась обширная коллекция боевых щитов и холодного оружия: от кривых турецких ятаганов до тяжелых мечей крестоносцев. Но центром и украшением кабинета все же был оправленный в кованую бронзу камин.
Савелов устало опустился на лежащую перед камином шкуру снежного барса и сразу погрузился в зыбкое и тревожное забытье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Сквозь ритмичную маету щеток, смахивающих с лобового стекла капли дождя и мокрые листья, вдруг снова возникло перед ним лицо Сарматова.
— Опять ты! — со злостью крикнул Савелов. — Сегодня я не звал тебя!
— Я пришел без твоего зова.
— Не верит она, что тебя больше нет...
— А ты сам веришь в то, Савелов?
— Для меня было лучше, если бы ты был жив, а я остался там, за Гиндукушем.
— Опять кривишь душой, — усмехнулся Сарматов. — К тому же грех свой на земле ты еще не искупил.
— О чем ты?
— Помнишь зэка, того, что уплыл в Ледовитый океан на белой льдине, как черный крест?
— Помню...
— То навсегда твой крест, Савелов.
— Знаю... И всех ребят, погребенных под памирской лавиной, тоже на свою душу принимаю.
— А американца, которому ты не дал шанса доплыть до берега?..
— У меня не было выбора.
— Выбор всегда есть, — откликнулся Сарматов и скрылся за листьями, залепившими лобовое стекло машины.
— Выбор между гильотиной и Бастилией? — крикнул Савелов.
— Не самый худший выбор, — донеслось из-за листьев.
За своими невеселыми мыслями Савелов не сразу заметил, что сбоку к его машине пристроился милицейский «жигуль». В просторечии: «Раковая шейка». Усиленный мегафоном властный голос привел его в себя:
— Серая «Волга», немедленно прижмись к тротуару! Прижмись к тротуару, оглох, что ли!!!
— В чем дело, начальник? — остановив машину, раздраженно спросил Савелов подошедшего вальяжной барской походкой красномордого гаишника.
— Прохреначил на красный, скорость — за сто с гаком, а ишо, мудила, спрашивать, в чем дело?! — заорал гаишник и схватил его за плечо. — Выходь из машины, мать твою! Я те покажу, в чем дело!.. Документ гони!
— Руки и мат отставить! — налился вдруг злобой Савелов. — Ты у меня, хамло тамбовское, завтра же отправишься в свой колхоз коровам хвосты крутить...
Опешивший милиционер, не привычный к такому отпору, отступил на шаг. Его спрятанные под низким лбом глаза округлились от удивления, а свисающие на воротник щеки стали наливаться свекольным цветом.
— На кого дрочишь? — прошипел он. — На советскую власть дрочишь, вша поганая... Ишо, выходит, в ментовке раком не стоял, пидарас?.. Гони, говорю, документ! — схватился он за белую кобуру на боку.
Савелов распахнул плащ, чтобы достать из бокового кармана удостоверение. Увидев блеснувшую у него на мундире Золотую Звезду и погоны подполковника, милиционер из пунцового в один миг стал серым. Глотая воздух, как вытащенный из воды карп, он кинул дрожащую руку к козырьку фуражки и с выпученными оловянными глазами застыл по стойке смирно.
— Лопух деревенский!..
— Виноват, тащ Герой Советского Союза.
— Ладно, будем считать, что инцидент исчерпан, — заставил подавить в себе злость Савелов.
Поняв, что гроза миновала, милиционер ловко натянул на свою толстую морду привычную холуйскую маску.
— Просим прощеньица, таш Герой Советского Союза! Вы уж поосторожнее, поберегли бы себя. Колдобины на дороге и листьями все завалило — закрутит на повороте, не приведи бог!..
— Спасибо за совет! — кивнул Савелов, садясь за руль.
— А те мужики, значит, охрана ваша? — наклонившись к окошку, кивнул милиционер на прижатую к тротуару черную «Волгу», с водителем которой направлялись выяснять отношения два его напарника.
— С чего ты взял?
— Они, тащ подполковник, от Цветного бульвара за вами как привязанные!
Савелов вгляделся в троих пассажиров в салоне черной «Волги» и подмигнул милиционеру.
— То муж одной бабенки, с приятелями... Хочет, видно, выяснить у меня, почему у него рога на лбу выросли...
Милиционер угодливо прыснул в кулак.
— Вот что, лейтенант, задержи-ка эту компанию минуток на пяток? — вложил в его перчатку зеленую купюру Савелов.
— Бу сделано, тащ подполковник! — оценив по достоинству величину и цвет купюры, козырнул тот и, забыв о своей вальяжности, бегом бросился к черной «Волге».
«Однако топтуны плотно сидят у меня на хвосте. Главное, не навести их теперь на Феодосию», — направляя машину на Садовое кольцо, подумал Савелов. С Садового кольца он повернул на Старый Арбат, а с него юркнул в какой-то переулок.
Убедившись, что черная «Волга» больше не маячит позади, свернул с переулка во двор неприметного обшарпанного дома. Поставив машину в тени кустов, проходными дворами он вышел на улицу Грановского, к облицованному гранитными плитами угрюмому зданию с множеством мемориальных барельефов по фронтону.
— Вы к кому на ночь глядя? — преградил ему путь незнакомый дежурный милиционер в подъезде дома.
— К академику Савелову, — махнул он красной книжицей перед его глазами. — Академик ждет!
* * *
На его звонок массивную, обитую кожей дверь открыл одетый в стеганый домашний халат полный старик со склеротическими жилками на фиолетовом носу и с прядями седых волос на мощном черепе.
— Вадька! — радостно воскликнул он. — Вот так уважил родителя!
— Мама спит? — спросил Савелов, снимая в прихожей плащ.
— Говорит, на дачу поеду, гладиолусы, мол, к зиме готовить. Сдались они ей, эти гладиолусы!.. К адмиральше Кашехлебовой укатила на всю ночь наша Дора Донатовна. Будет с артистами и торгашами-аферистами до утра в преферанс резаться!
Увидев на парадном мундире сына звезду Героя, старик растянул в насмешливой улыбке губы.
— А ну-ка, покажись отцу, покажись, сынку... Первый раз тебя в форме вижу. Ба, який ты гарный, сынку!.. Жалкую, однако, что по презренному жандармскому ведомству лыцарь, — съехидничал он.
— Твой любимый Тургенев по тому же «презренному ведомству» числился, — напомнил уязвленный сын. — Поэт Волошин и художник Рерих-старший, говорят, тоже по нему отметились...
— Чушь собачья, — возмущенно хлопнул руками по бедрам старик. — Бредни русофобов и некрофилов, и ты, мой сын, туда же!..
— Пошутил, папа!
— Шутки у вас, товарищ Герой Советского Союза! — сердито ткнул тот сына в спину. — Не стой пнем, а проходи в кабинет. «Гертруду» мою в честь твоего прибытия позволь великодушно не надевать — от двух Героев в глазах рябить будет.
— Изволь, — улыбнулся сын.
* * *
Старинной резной работы шкафы в огромном кабинете академика Савелова были заполнены старинными фолиантами в кожаных переплетах и книгами по всем отраслям знаний. Задрапированные китайским шелком стены украшали средневековые пейзажи в дорогих рамах, портреты знаменитых ученых и государственных деятелей всех времен и народов. В просветах между картинами умещалась обширная коллекция боевых щитов и холодного оружия: от кривых турецких ятаганов до тяжелых мечей крестоносцев. Но центром и украшением кабинета все же был оправленный в кованую бронзу камин.
Савелов устало опустился на лежащую перед камином шкуру снежного барса и сразу погрузился в зыбкое и тревожное забытье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67