Едва успел он спуститься к выходной двери, как почувствовал, что чьи-то цепкие руки сдавили ему шею. Первой мыслью было: галлюцинация, ведь на лестнице никого не было! Вторая мысль прийти ему в голову не смогла, потому что полковник Шкрабьюк потерял сознание.
Очнулся он в тюремной камере. Там было много народу, но арестованный он был один. Остальные — палачи. Арестованный не видел их лиц, они были как в тумане, какие-то мутные и при этом темные. Да и что тут разглядишь, когда тебе в глаза бьет лампа такой мощности, какую, наверное, вырабатывают все электростанции Украины, вместе взятые. Сам полковник был привязан к стулу, да еще кто-то держал его голову так, чтобы он не мог отвернуться от света. Когда эти страшные люди увидели, что он пришел в себя, начался допрос.
— Отвечай, — спросили его в лоб, без обиняков и угроз, — где лагеря УНСО? Сколько их, координаты, численность войск, как к ним проехать, как найти.
Ведь чувствовал пан Шкрабьюк, что за все эти деньги, которые получает УНА непонятно от кого, которые оседают в карманах начальства, включая его самого, оседают в карманах чеченских инструкторов, в карманах продажных редакторов и борзописцев, — за все эти деньги рано или поздно придется расплачиваться. И для него час расплаты настал.
* * *
Боцман ждал «генерала» площадкой выше. Лестница была старая, деревянная и скрипучая. Но зато перила прочные. Когда Шкрабьюк вышел от Ларисы, Боцман пропустил его ступеньки на две вперед, чтоб у того пропал обзор верхней площадки, и съехал по перилам. Он настиг свою цель там, где и планировал, у самой двери, чтоб меньше потом тащить до подвала. Аккуратно прижать сонные артерии и спустить обмякшее тело на семь ступенек вниз было делом двадцати секунд. Мы привязали свою добычу к стулу, дали свет и побрызгали ему рожу водой. И когда он очнулся, начали допрос.
— Я все скажу, — сказал Шкрабьюк. — Сейчас, все скажу, только дышать мне трудно, сейчас отдышусь и все скажу.
Побледнел и замолчал.
К нему бросился Док. Одной рукой он взял пульс на шее, другой — на запястье. Потом бросил руку, она упала плетью, оттянул веко и внимательно всмотрелся в глаз.
— Поздравляю с первым трупом, — объявил Док и стянул с головы чулок.
— Инфаркт? — поинтересовался Боцман.
— Да, и обширный. Надо что-то решать, пока не окоченел.
Я вышел из шахматного клуба и постучал к Бороде.
— Борода, — сказал я ему, когда он открыл, — у тебя перчатки есть?
Борода явно испугался, нырнул к себе и вынес пару белых трикотажных рабочих перчаток.
— Что, не колется? — шепотом спросил он.
— Он уже никогда не расколется.
Борода перепугался еще больше, но я его успокоил:
— Он только очнулся, увидел нас и окочурился со страху. Ничего такого мы с ним не делали, только попугать собирались.
Вместе мы вернулись к ребятам и трупу. Борода успокоился, но не совсем. Я вообще заметил, что с выдержкой у него плоховато. Дилетант.
— Может, автокатастрофу инсценировать, — суетился он. — Я место знаю, здесь недалеко.
— Не имеет смысла, если у него и так честный инфаркт, — возразил Док. — С аварией хлопот больше, ее надо еще так инсценировать, чтобы следствие могло объяснить причину. Ты, Андрей, иди к себе, мы сами все сделаем. И не бойся.
Я кивнул Доку, и он вышел на лестницу. За ним двинулся Артист. Артист выбрался на улицу, осмотрелся, вернулся, открыл дверь и заглянул на лестницу. Док просигналил ему сверху — у него все тихо. И тогда Артист кивнул мне — я стоял внизу у входа в «пыточную». По этому сигналу мы с Боцманом подхватили бренные останки замученного москалями украинского патриота и вынесли их к машине. Боцман уже был в перчатках и успел найти ключ в карманах Шкрабьюка. Мы усадили труп рядом с водительским местом, Боцман сел за руль и укатил. Мы вернулись к Бороде и были несколько удивлены, застав у него Деда. Об операции знали только мы и Борода. Гриша со Светой получили инструкцию после вечеринки отправляться по домам. Деду вообще ничего не говорили. Однако он встретил нас словами:
— Ну что, товарищи, укатали «генерала»? Запираться не имело смысла.
— Слабонервные в УНСО «генералы». Инфаркт. Это Борода перестарался, устроил провокацию.
— Скорее не я, а Семен, — возразил Борода. — Я ж видел, как этот взревновал.
— Видимо, и то и другое, — подытожил Док. — И вероятно, еще что-то третье. На сердце он мне жаловался, но я не думал, что так все серьезно. Надо было его послушать — он напрашивался, да я увильнул от этой процедуры. Андрей (Док всегда и ко всем обращался только по имени, прозвищ не признавал), дайка мне папироску покрепче.
— А надо было бы со мной посоветоваться, — встрял Дед. — Напрасно молодежь не доверяет старшим товарищам. Да не смотрите на меня так! Ясно же было, что Шкрабьюка будете брать сегодня. Андрюха окна в шахматке занавесил одеялом — вот и понятно, где вы его прятать собрались. Как вы его скрутили, я в глазок видел. Потом вышел на улицу подстраховать, смотрю — несете.
Я посмотрел на Артиста.
— Не видел я никого, — развел руками Артист.
— Ты пешеходов смотрел, — объяснил Дед. — А я стоял за кусточком. Ты пождал минуту и пошел сигналить. А я эту минуту на тебя любовался!
— Хорошо, — сказал я. — А что бы вы посоветовали, если бы мы к вам обратились?
— Языка выдержать надо. Денька два в темной. Жрать не давать. Можно пару раз спуститься к нему и навалять. И не говорить ему ничего. Потом еще раз навалять — и на допрос.
— Отлично. Но здесь его держать два дня негде. Сюда могли из ЖЭКа наведаться. Да и хватятся его.
— Опять же меня не спросили. Сарай под балконом нашим с Лариской видели? Знаете, какая там дверь? Сам ставил! Окон там нет. Связать, кляп, и вылежит там на полу земляном сколько надо.
— Хорошо. А потом мы его отпустим, а он догадается, где его держали. Ну, например, по звукам, голосам, доносящимся со двора. Или по размерам и форме сарая?
— Так языков разве же отпускают? — изумился Дед. — Если это в нашем тылу, то в плен они идут, а если в их — то в расход.
— Николай Иванович, — одернул его Док. — Сейчас не война.
— Как так не война! Целая армия стоит в горах, того и гляди, на Россию попрут, а ты говоришь — не война.
Однако пора было возвращаться Боцману, а его все не было. Ввалился он только минут через сорок.
— Здравствуйте, дедушка! Что ж вы прятались, не заходили?
— Это он меня фарами присветил, когда выезжал, — пояснил Дед. — Хороший глаз у парня. Узнал.
— В этом чертовом городе ночью светофоры не мигают! — возмущался Боцман. — Мигают желтеньким в дежурном режиме. И вообще, мертвый город. Ни машин, ни пешеходов, ни ментов. Я хотел его у светофора поставить, пересадить, и будто его там и прихватило. Только ни одного перекрестка, где бы ему нужно было притормозить, не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
Очнулся он в тюремной камере. Там было много народу, но арестованный он был один. Остальные — палачи. Арестованный не видел их лиц, они были как в тумане, какие-то мутные и при этом темные. Да и что тут разглядишь, когда тебе в глаза бьет лампа такой мощности, какую, наверное, вырабатывают все электростанции Украины, вместе взятые. Сам полковник был привязан к стулу, да еще кто-то держал его голову так, чтобы он не мог отвернуться от света. Когда эти страшные люди увидели, что он пришел в себя, начался допрос.
— Отвечай, — спросили его в лоб, без обиняков и угроз, — где лагеря УНСО? Сколько их, координаты, численность войск, как к ним проехать, как найти.
Ведь чувствовал пан Шкрабьюк, что за все эти деньги, которые получает УНА непонятно от кого, которые оседают в карманах начальства, включая его самого, оседают в карманах чеченских инструкторов, в карманах продажных редакторов и борзописцев, — за все эти деньги рано или поздно придется расплачиваться. И для него час расплаты настал.
* * *
Боцман ждал «генерала» площадкой выше. Лестница была старая, деревянная и скрипучая. Но зато перила прочные. Когда Шкрабьюк вышел от Ларисы, Боцман пропустил его ступеньки на две вперед, чтоб у того пропал обзор верхней площадки, и съехал по перилам. Он настиг свою цель там, где и планировал, у самой двери, чтоб меньше потом тащить до подвала. Аккуратно прижать сонные артерии и спустить обмякшее тело на семь ступенек вниз было делом двадцати секунд. Мы привязали свою добычу к стулу, дали свет и побрызгали ему рожу водой. И когда он очнулся, начали допрос.
— Я все скажу, — сказал Шкрабьюк. — Сейчас, все скажу, только дышать мне трудно, сейчас отдышусь и все скажу.
Побледнел и замолчал.
К нему бросился Док. Одной рукой он взял пульс на шее, другой — на запястье. Потом бросил руку, она упала плетью, оттянул веко и внимательно всмотрелся в глаз.
— Поздравляю с первым трупом, — объявил Док и стянул с головы чулок.
— Инфаркт? — поинтересовался Боцман.
— Да, и обширный. Надо что-то решать, пока не окоченел.
Я вышел из шахматного клуба и постучал к Бороде.
— Борода, — сказал я ему, когда он открыл, — у тебя перчатки есть?
Борода явно испугался, нырнул к себе и вынес пару белых трикотажных рабочих перчаток.
— Что, не колется? — шепотом спросил он.
— Он уже никогда не расколется.
Борода перепугался еще больше, но я его успокоил:
— Он только очнулся, увидел нас и окочурился со страху. Ничего такого мы с ним не делали, только попугать собирались.
Вместе мы вернулись к ребятам и трупу. Борода успокоился, но не совсем. Я вообще заметил, что с выдержкой у него плоховато. Дилетант.
— Может, автокатастрофу инсценировать, — суетился он. — Я место знаю, здесь недалеко.
— Не имеет смысла, если у него и так честный инфаркт, — возразил Док. — С аварией хлопот больше, ее надо еще так инсценировать, чтобы следствие могло объяснить причину. Ты, Андрей, иди к себе, мы сами все сделаем. И не бойся.
Я кивнул Доку, и он вышел на лестницу. За ним двинулся Артист. Артист выбрался на улицу, осмотрелся, вернулся, открыл дверь и заглянул на лестницу. Док просигналил ему сверху — у него все тихо. И тогда Артист кивнул мне — я стоял внизу у входа в «пыточную». По этому сигналу мы с Боцманом подхватили бренные останки замученного москалями украинского патриота и вынесли их к машине. Боцман уже был в перчатках и успел найти ключ в карманах Шкрабьюка. Мы усадили труп рядом с водительским местом, Боцман сел за руль и укатил. Мы вернулись к Бороде и были несколько удивлены, застав у него Деда. Об операции знали только мы и Борода. Гриша со Светой получили инструкцию после вечеринки отправляться по домам. Деду вообще ничего не говорили. Однако он встретил нас словами:
— Ну что, товарищи, укатали «генерала»? Запираться не имело смысла.
— Слабонервные в УНСО «генералы». Инфаркт. Это Борода перестарался, устроил провокацию.
— Скорее не я, а Семен, — возразил Борода. — Я ж видел, как этот взревновал.
— Видимо, и то и другое, — подытожил Док. — И вероятно, еще что-то третье. На сердце он мне жаловался, но я не думал, что так все серьезно. Надо было его послушать — он напрашивался, да я увильнул от этой процедуры. Андрей (Док всегда и ко всем обращался только по имени, прозвищ не признавал), дайка мне папироску покрепче.
— А надо было бы со мной посоветоваться, — встрял Дед. — Напрасно молодежь не доверяет старшим товарищам. Да не смотрите на меня так! Ясно же было, что Шкрабьюка будете брать сегодня. Андрюха окна в шахматке занавесил одеялом — вот и понятно, где вы его прятать собрались. Как вы его скрутили, я в глазок видел. Потом вышел на улицу подстраховать, смотрю — несете.
Я посмотрел на Артиста.
— Не видел я никого, — развел руками Артист.
— Ты пешеходов смотрел, — объяснил Дед. — А я стоял за кусточком. Ты пождал минуту и пошел сигналить. А я эту минуту на тебя любовался!
— Хорошо, — сказал я. — А что бы вы посоветовали, если бы мы к вам обратились?
— Языка выдержать надо. Денька два в темной. Жрать не давать. Можно пару раз спуститься к нему и навалять. И не говорить ему ничего. Потом еще раз навалять — и на допрос.
— Отлично. Но здесь его держать два дня негде. Сюда могли из ЖЭКа наведаться. Да и хватятся его.
— Опять же меня не спросили. Сарай под балконом нашим с Лариской видели? Знаете, какая там дверь? Сам ставил! Окон там нет. Связать, кляп, и вылежит там на полу земляном сколько надо.
— Хорошо. А потом мы его отпустим, а он догадается, где его держали. Ну, например, по звукам, голосам, доносящимся со двора. Или по размерам и форме сарая?
— Так языков разве же отпускают? — изумился Дед. — Если это в нашем тылу, то в плен они идут, а если в их — то в расход.
— Николай Иванович, — одернул его Док. — Сейчас не война.
— Как так не война! Целая армия стоит в горах, того и гляди, на Россию попрут, а ты говоришь — не война.
Однако пора было возвращаться Боцману, а его все не было. Ввалился он только минут через сорок.
— Здравствуйте, дедушка! Что ж вы прятались, не заходили?
— Это он меня фарами присветил, когда выезжал, — пояснил Дед. — Хороший глаз у парня. Узнал.
— В этом чертовом городе ночью светофоры не мигают! — возмущался Боцман. — Мигают желтеньким в дежурном режиме. И вообще, мертвый город. Ни машин, ни пешеходов, ни ментов. Я хотел его у светофора поставить, пересадить, и будто его там и прихватило. Только ни одного перекрестка, где бы ему нужно было притормозить, не оказалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93