Если мы не появимся, оно остается в вашем полном распоряжении. Только очень вас прошу, не пытайтесь сами вести войну против кого бы то ни было. Я вижу, вы очень образованный человек, вам стоило бы больше внимания уделять науке.
— Надо бить фашистов...
— Это за вас осуществят другие. Вы и так сделали почти невозможное. Взрывчатка нам крайне необходима. Постарайтесь в дальнейшем не привлекать к себе внимания резкими высказываниями. Вы нам еще понадобитесь. Мы будем знать, что у нас в резерве есть надежный человек с большим научным опытом.
— Хорошо, — согласился Серега. — Перейду на конспиративное положение. Я тут еще для вас кое-что припас.
Он дал мне еще один сверток.
— Что это?
— Термит. Температура горения две тысячи пятьсот градусов. Сталь прожигает.
Пришлось взять и термит. Ладно уж, пригодится.
— Ловко ты его успокоил, — сказал Борода уже в машине.
— Куда было деваться? Я не хотел бы, чтобы он нарвался на неприятности. В конце концов, он мог бы, сам того не желая, подставить и нас.
— Ну, это вряд ли. Я же говорил, он и под пытками не выдаст.
— Значит, я не хотел второго Джордано Бруно.
Я загнал машину во двор дома Бороды и хотел побыстрее загрузиться и трогать — сегодня вечером мы должны были соединиться с группой Дока. Я спустился к Боцману, мы взяли пушки, завернутые в туристические коврики, и понесли к машине. Но вынуждены были вернуться, увидев, что Бороду обступило все население дома номер тридцать два по Сверчинского, кроме Деда. Жильцы со второго этажа, пожилой папаша и сынок лет тридцати, как опытные автомобилисты, обсуждали достоинства и недостатки различных марок иностранных автомобилей. Во Львове все машины были иномарками в среднем двенадцати-тринадцатилетней давности, привезенными из Щецина — городка на германо-польской границе, знаменитого гигантской автомобильной ярмаркой. Бывали там и мы, но не для покупки машины, а на очередном спецзадании. Здесь же торчали и дети, и Лариса, отпускавшая в адрес Бороды язвительные шуточки. Так что погрузку вооружений пришлось отложить до того времени, пока не рассосется толпа. Из-за этой непредвиденной задержки мы выехали только во второй половине дня. Все это время всем нам, кроме Боцмана, пришлось маяться вынужденным бездельем. Боцман же корпел над веществами, полученными у великого химика, приводя их в боевое состояние. Хорошо еще, что у Бороды было полно инструментов и всяческого хлама — обрезков труб, изрядных кусков кровельного железа и вообще чего угодно, натасканного им как белкой в свое дупло с окрестных свалок. Боцман делал взрыватели, накопители давления и даже улыбался довольно. Наверное, получались у него эффективные и надежные взрывные устройства.
Наконец можно было отправляться. Боцман сел за руль старого, но надежного «фиата» и, руководствуясь атласом автомобильных дорог, повез нас в Яремчу. Вечерело, жара спала, но было неимоверно душно. Боцман гнал машину, сбрасывая со ста до восьмидесяти только на поворотах. Узкие, разбитые дороги Прикарпатья не позволяли идти на большей скорости. Трасса петляла в двух плоскостях: спуск, правый поворот, левый поворот, подъем. И снова спуск, подъем, поворот. Мы шли почти строго на юг. Перед нами был чистый горизонт, но в зеркальце или оглянувшись можно было видеть только свинец. Нас догонял холодный фронт.
В Ивано-Франковске мы были в девять вечера. Минут двадцать пропетляли по улочкам города, пока не вышли на трассу Франковск — Рахов. До Яремчи оставалось около ста километров. Теперь мы шли на запад, и фронт надвигался справа. Дорога была плохая, но безлюдная, вернее, безмашинная, и Боцман поддал газу. Прошли Надворную, перевалили через косогор и стали спускаться в долину реки Прут. Здесь гроза и догнала нашу машину.
Сначала я физически почувствовал, как распластанным по земле языком по нам прошлась лавина холодного воздуха. Она как будто притянула К себе облака, и небо упало. От первых классически крупных капель, предваряющих любой порядочный ливень, до обвала воды, уже не разделенной не то что на капли — на струи, прошло не больше пяти секунд. Закат солнца на сегодня отменялся, уже близкие горы с висящим над ними вечерним солнцем исчезли из виду. Фары не пробивали толщу воды, и Боцман остановил машину. Шоссе превратилось в речку — мелкую, но злую. Поток воды отрывал колеса от асфальта, и даже стоящая машина ползла как игрушечный автомобильчик по садовой дорожке, которую поливает из шланга почтенный отец семейства. Управление отказало, и теперь нас несло вперед по склону, туда, где дорога поворачивала перед резким спуском к реке.
Пришлось всем вылезать и тащить терпящий бедствие «фиат» на обочину, за обочину — в кювет, в котором человеку стоять было невозможно — сносило течением. Теперь «фиат» развернуло, протащило метров пять, несколько раз днище с хрустом грохнуло о придорожный гравий, наконец, машину поставило поперек канавы, сильно накренило и заклинило. «Фиат» только подергивался под ударами воды, но дальше не плыл. Укрыться в машине не представлялось возможным. Мы боялись, что нарушим хрупкое равновесие и всех нас снова понесет. Тем более «фиат» наш почти стоял на боку, и неизвестно, что было хуже: продолжать мокнуть или болтаться как горох в стручке в бьющейся в конвульсиях перевернутой машине...
Вскоре темень стала катастрофичной, даже молнии казались слишком короткими, чтобы пробить ее. В одной из вспышек мы вдруг не увидели нашего «фиата». Его сорвало и понесло дальше. Он нашелся через двадцать метров, которые мы проползли на четвереньках, перекрикиваясь, чтобы не потеряться, и держась уже выходившего из берегов потока, заполнившего кювет. Машину выбило на берег; теперь она лежала на крыше; на лобовое стекло легла густая паутина трещин. Хорошо еще, что вынесло не на шоссе, а то вот так, ползя на крыше, «фиат» и увез бы все наше снаряжение в Прут. Теперь мы, наученные горьким опытом, влезли в машину, чтоб увеличить ее вес на тот случай, если вода будет прибывать.
И вода прибывала. С косогора, разделявшего бассейны двух притоков Днестра, уже начала сходить грязь, и я опасался селевой лавины.
— Вот говорят, хуже человека зверя нет, — расфилософствовался ни с того ни с сего Боцман. — А все-таки человек не так страшен. Если мне угрожает человек, я по крайней мере могу его убить. А с этим вот что ты будешь делать?
Он показал в окно. Грязь поднялась сантиметров на пятнадцать, она просачивалась в щели, и мы все сидели бы по щиколотки в луже, если бы у задниц были щиколотки.
— Борода, — сказал я, — у тебя раньше когда-нибудь были машины?
— Да откуда!
— Ну, значит, и не будет никогда. Не везет тебе с машинами, не живут они у тебя. У нас ровно минута, чтобы забрать все снаряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
— Надо бить фашистов...
— Это за вас осуществят другие. Вы и так сделали почти невозможное. Взрывчатка нам крайне необходима. Постарайтесь в дальнейшем не привлекать к себе внимания резкими высказываниями. Вы нам еще понадобитесь. Мы будем знать, что у нас в резерве есть надежный человек с большим научным опытом.
— Хорошо, — согласился Серега. — Перейду на конспиративное положение. Я тут еще для вас кое-что припас.
Он дал мне еще один сверток.
— Что это?
— Термит. Температура горения две тысячи пятьсот градусов. Сталь прожигает.
Пришлось взять и термит. Ладно уж, пригодится.
— Ловко ты его успокоил, — сказал Борода уже в машине.
— Куда было деваться? Я не хотел бы, чтобы он нарвался на неприятности. В конце концов, он мог бы, сам того не желая, подставить и нас.
— Ну, это вряд ли. Я же говорил, он и под пытками не выдаст.
— Значит, я не хотел второго Джордано Бруно.
Я загнал машину во двор дома Бороды и хотел побыстрее загрузиться и трогать — сегодня вечером мы должны были соединиться с группой Дока. Я спустился к Боцману, мы взяли пушки, завернутые в туристические коврики, и понесли к машине. Но вынуждены были вернуться, увидев, что Бороду обступило все население дома номер тридцать два по Сверчинского, кроме Деда. Жильцы со второго этажа, пожилой папаша и сынок лет тридцати, как опытные автомобилисты, обсуждали достоинства и недостатки различных марок иностранных автомобилей. Во Львове все машины были иномарками в среднем двенадцати-тринадцатилетней давности, привезенными из Щецина — городка на германо-польской границе, знаменитого гигантской автомобильной ярмаркой. Бывали там и мы, но не для покупки машины, а на очередном спецзадании. Здесь же торчали и дети, и Лариса, отпускавшая в адрес Бороды язвительные шуточки. Так что погрузку вооружений пришлось отложить до того времени, пока не рассосется толпа. Из-за этой непредвиденной задержки мы выехали только во второй половине дня. Все это время всем нам, кроме Боцмана, пришлось маяться вынужденным бездельем. Боцман же корпел над веществами, полученными у великого химика, приводя их в боевое состояние. Хорошо еще, что у Бороды было полно инструментов и всяческого хлама — обрезков труб, изрядных кусков кровельного железа и вообще чего угодно, натасканного им как белкой в свое дупло с окрестных свалок. Боцман делал взрыватели, накопители давления и даже улыбался довольно. Наверное, получались у него эффективные и надежные взрывные устройства.
Наконец можно было отправляться. Боцман сел за руль старого, но надежного «фиата» и, руководствуясь атласом автомобильных дорог, повез нас в Яремчу. Вечерело, жара спала, но было неимоверно душно. Боцман гнал машину, сбрасывая со ста до восьмидесяти только на поворотах. Узкие, разбитые дороги Прикарпатья не позволяли идти на большей скорости. Трасса петляла в двух плоскостях: спуск, правый поворот, левый поворот, подъем. И снова спуск, подъем, поворот. Мы шли почти строго на юг. Перед нами был чистый горизонт, но в зеркальце или оглянувшись можно было видеть только свинец. Нас догонял холодный фронт.
В Ивано-Франковске мы были в девять вечера. Минут двадцать пропетляли по улочкам города, пока не вышли на трассу Франковск — Рахов. До Яремчи оставалось около ста километров. Теперь мы шли на запад, и фронт надвигался справа. Дорога была плохая, но безлюдная, вернее, безмашинная, и Боцман поддал газу. Прошли Надворную, перевалили через косогор и стали спускаться в долину реки Прут. Здесь гроза и догнала нашу машину.
Сначала я физически почувствовал, как распластанным по земле языком по нам прошлась лавина холодного воздуха. Она как будто притянула К себе облака, и небо упало. От первых классически крупных капель, предваряющих любой порядочный ливень, до обвала воды, уже не разделенной не то что на капли — на струи, прошло не больше пяти секунд. Закат солнца на сегодня отменялся, уже близкие горы с висящим над ними вечерним солнцем исчезли из виду. Фары не пробивали толщу воды, и Боцман остановил машину. Шоссе превратилось в речку — мелкую, но злую. Поток воды отрывал колеса от асфальта, и даже стоящая машина ползла как игрушечный автомобильчик по садовой дорожке, которую поливает из шланга почтенный отец семейства. Управление отказало, и теперь нас несло вперед по склону, туда, где дорога поворачивала перед резким спуском к реке.
Пришлось всем вылезать и тащить терпящий бедствие «фиат» на обочину, за обочину — в кювет, в котором человеку стоять было невозможно — сносило течением. Теперь «фиат» развернуло, протащило метров пять, несколько раз днище с хрустом грохнуло о придорожный гравий, наконец, машину поставило поперек канавы, сильно накренило и заклинило. «Фиат» только подергивался под ударами воды, но дальше не плыл. Укрыться в машине не представлялось возможным. Мы боялись, что нарушим хрупкое равновесие и всех нас снова понесет. Тем более «фиат» наш почти стоял на боку, и неизвестно, что было хуже: продолжать мокнуть или болтаться как горох в стручке в бьющейся в конвульсиях перевернутой машине...
Вскоре темень стала катастрофичной, даже молнии казались слишком короткими, чтобы пробить ее. В одной из вспышек мы вдруг не увидели нашего «фиата». Его сорвало и понесло дальше. Он нашелся через двадцать метров, которые мы проползли на четвереньках, перекрикиваясь, чтобы не потеряться, и держась уже выходившего из берегов потока, заполнившего кювет. Машину выбило на берег; теперь она лежала на крыше; на лобовое стекло легла густая паутина трещин. Хорошо еще, что вынесло не на шоссе, а то вот так, ползя на крыше, «фиат» и увез бы все наше снаряжение в Прут. Теперь мы, наученные горьким опытом, влезли в машину, чтоб увеличить ее вес на тот случай, если вода будет прибывать.
И вода прибывала. С косогора, разделявшего бассейны двух притоков Днестра, уже начала сходить грязь, и я опасался селевой лавины.
— Вот говорят, хуже человека зверя нет, — расфилософствовался ни с того ни с сего Боцман. — А все-таки человек не так страшен. Если мне угрожает человек, я по крайней мере могу его убить. А с этим вот что ты будешь делать?
Он показал в окно. Грязь поднялась сантиметров на пятнадцать, она просачивалась в щели, и мы все сидели бы по щиколотки в луже, если бы у задниц были щиколотки.
— Борода, — сказал я, — у тебя раньше когда-нибудь были машины?
— Да откуда!
— Ну, значит, и не будет никогда. Не везет тебе с машинами, не живут они у тебя. У нас ровно минута, чтобы забрать все снаряжение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93