Галя удивлённо хлопает ресницами:
— Да что ты, дура, он же старый!
— Все равно, хоть ему и тридцать… он настоящий мужчина. Помани он, я поползла бы за ним…
— На бровях, конечно, и до самого Владивостока!.. «Настоящий мужчина»… То-то, говорят, от него жена сбежала на Северный полюс с каким-то радистом.
— Все равно: он чудный, чудный, чудный!.. Просто одержим своим летанием, конструированием… Господи, только б взглянул на меня…
— Да ты совсем свихнулась, Вика: что в нём проку, если он весь в своих полётах да конструкциях? Прошла бы неделя, и ты подалась бы от него к белым медведям.
— Я бы не убежала, я ведь в него влюблена!
Приблизившись к магнитофону, Галина продолжает:
— Вот скоро приедет Жос Тамарин: это — парень! Танцует божественно… А как играет на банджо, как поёт! — Она нажимает на кнопку магнитофона, и возникает клокочущая ритмика в стиле чарльстона. Дразня подругу, Галина начинает пританцовывать. Вика смотрит на неё с явной досадой и вдруг выпаливает:
— А ты знаешь… на него положила глаз эта смурная программистка…
Галина замирает:
— Иди ты!.. Верка Гречишникова?! Откуда ты взяла?!
— Девчонки говорят… Она и летает как насмерть сумасшедшая в аэроклубе только лишь для того, чтобы привлечь к себе его внимание.
Теперь Вика, довольная произведённым эффектом, начинает пританцовывать на месте. Галина настраивается не сразу. Но вот они уже вместе, как бы передразнивая одна другую, разделывают на квадратном метре свободного лабораторного пространства: Галина — в юбочке, Вика — в джинсах. В момент, когда музыка обрывается, обе вдруг замечают, что на них уставился вошедший профессор Ветров. Худой и высокий, застыл у дверного проёма, заведя ногу за ногу. Девчонки с визгом прячутся под нос-иглу стенда «Икс».
Глава пятая
Сергей Стремнин и Хасан Мигай спустились в столовую. Там уже сидел Серафим Отаров, корвыряя вилкой морковку под сметаной. Увидев друзей, просиял:
— А я-то беспокоюсь, куда это вы запропастились?..
Хасан, пододвигая к себе селёдку с луком:
— Привет, Серафим крылатый!
Стремнин переставил стул поближе к Отарову, наклонился, но, не сказав ни слова, взялся за меню. Тогда Отаров спросил:
— От Майкова?
— Угу.
— «Иксовали»?
— Угу.
— Просил передать, что ждёт тебя, — не отрывая глаз от тарелки, пробубнил Хасан.
— На стенде пока не ладится с поперечным управлением. Разочка по два гробанулись, — пояснил Сергей. — Однако ты, Серафим, чем-то переполнен?
Отаров отложил вилку, прижал к губам салфетку, потом аккуратно свернул её и накрыл ладонью:
— Все, что я сейчас расскажу, — истинная правда… Ей-богу!
Стремнин покосился на него, и Отаров расценил это как недоверие, он принялся клясться покойной матерью. Стремнин же продолжал поглядывать на него и улыбаться выжидательно.
— Нет, чувствую, ты не поверишь мне… Ну вот… Чтоб мне не встать с этого места!
— Ну почему же я тебе не поверю? — спокойно возразил Стремнин. — Очень даже готов поверить. Да и нет у меня оснований сомневаться в том, что ты когда-нибудь говорил.
Отаров опять все же истолковал его улыбку как признак недоверия и снова принялся за своё: клялся именами детей, жены, родственников. Хасан потихоньку хихикал. Стремнину в конце концов надоело:
— Ну выкладывай. Будь я проклят, если не поверю!
От неожиданности Отаров замер с полуоткрытым ртом, затем прыснул смешком, но тут же зажал ладонью рот. Официантка поставила перед ними тарелки с супом.
— Так слушайте же! — зловещим полушёпотом начал Отаров. — Случилось это вчера поутру на фирме. Совещание проводил сам главный: сидит за столом в центре, а по периметру зала стулья, и на них все приглашённые. Чёрт возьми… Вспомню — в дрожь кидает… — Спину Отарова перетряхнуло нервическим ознобом. — Сидим. Главный затеял разговор длинный, монотонный… Чувствую, меня неудержимо в сон клонит… Что делать?.. А все слушают затаённо, муха не пролетит.
«Ва… ва… ва… Ба… ба… ба…» — слышится мне. Я уж и щипать себя пробовал. Ни черта: не могу справиться с пудовыми веками.
И вот ощущаю себя в полёте. На каком-то новом вертолёте. Близко, близко земля… И какой-то непорядок с машиной, чуть ли не потеря управляемости… Кренится машина, я жму на управление и… и… не могу сладить.
«Нет, — кричу, — шалишь!.. Отарова так просто не возьмёшь!..» Хвать за рукоятку дверцы, трах-бах по фонарю. Дверца срывается, я — за борт и за кольцо… Но где там!.. Низко, не успеть раскрыться парашюту. «Хана!» — мелькнула мысль. Сгруппировался, голову к рукам, под себя ноги и бух…
Чувствую, пребольно трахнулся башкой.
Прихожу в себя: о ужас !.. Идёт совещание, все уставились на меня, я на полу, и никаких сомнений: боданул-таки паркет.
Немая сцена. Вскакиваю с пола. Сон проклятый как рукой сняло!..
«Простите, — говорю им. — Переутомился, должно быть. Ещё тут сапоги жмут… Тревожная ночь, собаки выли…» — словом, мелю нечто несусветное.
Все смущены, на меня не глядят, главный уткнулся в стол. А я кляну себя: «Подумает теперь, что я заснул и свалился оттого, что говорил он скучно, серо… Черт-те что!..»
Серафим помотал головой, как крупная рыба, попавшая на блесну, и ткнул досадливо ложкой в тарелку. Стремнин взглянул на Хасана, увидел, как у того дёргаются плечи, и сам рассмеялся.
— Ты что, не веришь? — схватил его за руку Отаров. — Ей-богу! Все так и было, как рассказал… Чтоб мне подавиться этим супом харчо!
— Да ты что, Серафим, избави тебя бог! — почти серьёзно попробовал успокоить его Сергей. — В напряжённый век НТР чего только не случается!
Хасан продолжал беззвучно смеяться, уткнув нос в тарелку.
— А я, брат, зашёл как-то перед обедом к своему математику Косте, он программистом у Ветрова, — отодвинул от себя тарелку Стремнин. — Мы с ним раньше жили в общежитии, болели за «Динамо». Говорю ему: «Костенька, сегодня „Динамо“ — „Спартак“, пойдём?» А он согнулся над решением какой-то задачи, с трудом выходя из своего зачарованного состояния, шепчет как во сне: «Нет, Серёжа, сегодня никак не могу… в академии доклад интересный, мне туда». — «Вот те раз! — говорю. — А я так надеялся, что вместе „поболеем“. Сам наблюдаю, как он, мой Костя, особенно просветлённый какой-то, торопливо строчит, должно быть, самые проникновенные строчки своих математических „стихов“… И вот наконец, выразив на лице полнейшее удовлетворение, отодвинул от себя тетрадь и карандаш, откинулся на спинку стула: „Да, да, Серёжа, прости, никак не могу, никак… Такой доклад сегодня, ты и представить не можешь!“ — „О чём хоть, скажи“, — спрашиваю. А он упоённо так: „О функциях Риса в гильбертовом пространстве“.
Серафим и Хасан, прекратив жевать, уставились на Стремнина. Отаров спросил:
— И что это за гильбертово пространство?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112