!
— Да уж непременно! Я же сказал: от ваших «родственников» отбоя нет.
Главный врач встал. Стерильно-крахмальный, с морщинками у глаз и желтоватым цветом лица, с табачным налётом в седеющих усах. Жос задержал его:
— Но вы не ответили мне, профессор…
— Гм… могу сказать пока одно: радуйтесь вместе с нами!
К четырём часам солнце, будто специально подгадав, кинуло косые лучи из-под туч в окно палаты, золотисто осветив белую дверь. Жос задумал, что Надя появится вскоре после четырех, и все смотрел на дверь, а когда обе её половинки озарились солнцем, его даже в жар бросило от сладкого предчувствия, что Надя вот уже здесь где-то, совсем близко. Ему представилось, как Надя входит в вестибюль… Подходит к гардеробщице, называет себя, женщина ей выдаёт белый халат… Завязывая поясок на ходу, Надя поднимается торопливо по ступеням лестницы… Идёт по коридору… Подходит… Открывает дверь… И тут он чуть не закричал: дверь открылась, и появилась Надя!.. Озарённая солнцем, с букетиком роз…
Как ни ждал он, такое сказочное появление буквально ошеломило его. Он захлопал глазами, в висках застучали молоточки. Сестра, увидев, как изменился он в лице, потянулась к его руке. Жос прошептал умоляюще:
— Только не надо колоть! Я сейчас, я сейчас справлюсь… Сейчас, сейчас…
Надя наклонилась, взволнованная, тщетно пряча в глазах страх и боль за него. Поцеловала.
Сестра тихо вышла.
— Если б ты знала, что сейчас со мной было…
— Да что же такое? — испугалась она.
— Чуть опять не потерял сознание, увидев тебя! — прошептал он, вкладывая в эти слова всю свою нежность.
— Да ведь ты ждал меня?!
— Более того, внушил себе: «Вот ты открываешь Дверь!» И в этот миг ты вошла, будто возникнув из солнечных лучей; меня чуть кондратий не хватил! — Он не отрывал от неё восторженных глаз.
— Ты меня пугаешь, милый… Я и сама чуть не Умерла со страха, когда ты вдруг потерял сознание…
— Прости меня. Я заставил тебя страдать!
— О чём ты говоришь?.. Это ли страдания в сравнении с твоими?..
Надя отвела глаза. Он догадался, что она подумала о том, что ему ещё предстоит. Захотелось её утешить:
— Поцелуй меня. Клянусь, мне сегодня лучше.
Надя наклонилась над ним, и он, почувствовав на своих щеках её слезы, поспешил сказать почти весело:
— Ты принесла мне розы!.. Спасибо, девочка! Спасибо, родная!..
— Совсем как те, что ты мне приносил, когда я болела. У меня тогда сразу пошло дело на поправку, помнишь?
— Эти лучше!
— Тем скорее ты будешь поправляться! — встрепенулась она. — Позволь, я поставлю их в бутылку из-под молока.
Надя подошла к раковине налить воды, и он залюбовался её движениями.
Как же было ему не помнить? Он все прекрасно помнил.
Надя вдруг совершенно просветлела:
— Но, кроме исключительного врачебного отношения, ведь ещё и ты навещал меня, и у моей койки в такой же бутылке ежедневно появлялись свежие розы… А на столе в центре палаты красовались те, что ты принёс накануне: они уже принадлежали всем женщинам палаты.
А потом, в один особенно памятный день, — Надя, прильнув, тихонько рассмеялась, — я попросила маму: «Принеси мне, пожалуйста, маленькое зеркальце и ту, заветную коробочку „Фиджи“…
Вошёл доктор. Внимательно глядя на Жоса, спросил Надю:
— Вы не утомили больного?
Жос заторопился:
— Что вы, доктор! Ещё немного Наденька побудет — и я пойду в пляс!
— Уж будто, — не улыбнувшись, врач взял его руку. — Тогда примите, пожалуйста, небольшую делегацию от многих желающих вас навестить… Только чур: почувствуете себя худо — сразу дайте мне знать. — Врач записал что-то в блокнот.
— Я побуду в коридоре, — сказала Надя, двинувшись к двери.
— Ты ведь вернёшься, правда? — умоляюще глядел на неё Жос.
— Непременно, милый!.. Только бы мне разрешили подольше побыть возле тебя. — Она сделала ободряющий знак рукой и вышла.
— Какая удивительная девочка! — проговорил доктор, вставая. — Итак, не утомляйтесь.
В этот момент в проёме двери показался начальник института Стужев, за ним секретарь парткома Лавров.
— Можно к вам, Георгий Васильевич? — Стужев, старательно пряча беспокойство за теплотой глаз, всматривался в лицо Тамарина. Жос поприветствовал слабой рукой, приглашая:
— Пожалуйста, Валентин Сергеевич!.. Пётр Андреевич! Проходите, присаживайтесь…
Здороваясь, Стужев и Лавров все ещё пытливо и обеспокоенно вглядывались в Жоса, будто не вполне узнавая его.
— Верно, Валентин Сергеевич, я уж больно плох на вид? — попробовал улыбнуться Жос.
— Напротив! Нахожу вас молодцом… Очевидно, и Пётр Андреевич разделит это мнение? — Стужев взглянул на Лаврова. Тот заулыбался широко и бесхитростно:
— Да ведь что сказать?.. Выглядишь ты, Георгий Васильевич, конечно, похуже, чем мы привыкли тебя видеть… Но если тебя побрить, стащить с головы бинты — уверен: опять станешь первым парнем на нашем большаке!
Стужев и Лавров рассмеялись, видя, что им удалось ободрить Тамарина. Жос не сводил с них глаз.
— Я думаю, Валентин Сергеевич, — Лавров посмотрел выразительно на Стужева, — мы можем заверить Георгия Васильевича, что будем всячески помогать врачам в их стараниях вернуть его как можно скорее в строй!..
— Вне всякого сомнения!.. С главным врачом у нас установилась непосредственная связь.
Жос уважительно относился к начальнику института. Сам Стужев в своё время принимал его на работу. И потом, хотя и трудились они, как говорится, «на разных уровнях», между ними никогда не пробегала чёрная кошка. Жос достаточно хорошо знал Стужева как интеллигентного, выдержанного руководителя высокого ранга, отличного специалиста авиационного дела и к тому же тонкого дипломата, поэтому, вглядываясь сейчас в Валентина Сергеевича, мучительно стремился постигнуть причину запрятанной в нём обеспокоенности и даже боли.
Лавров отвлёк его от этих мыслей:
— Позволь, дорогой, передать тебе этот свёрточек. В нём всё необходимое на первый случай для быстрейшего восстановления сил: и икорка, и ещё кой-какие деликатесы, и фрукты… И коньячок отменный!.. Это уж если врачи разрешат по нескольку капель, коль найдут полезным. Так-то вот!
Жос поблагодарил растроганно, попросил передать самое сердечное спасибо всем, кто проявляет о нём заботу… И тут наступило молчание. Было заметно, что Стужев намерен говорить ещё о чём-то важном, но никак не решается. Наконец он сказал:
— Георгий Васильевич… Мне самому это крайне неприятно, но, как председатель аварийной комиссии, я должен кое о чём вас спросить…
— Пожалуйста, Валентин Сергеевич.
— По единодушному мнению очевидцев, вы сперва выполнили сами каскад фигур, чтобы показать в воздухе манёвренность самолёта, затем, как и предусматривалось заданием, передали управление Гречишниковой…
— Так оно и было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112
— Да уж непременно! Я же сказал: от ваших «родственников» отбоя нет.
Главный врач встал. Стерильно-крахмальный, с морщинками у глаз и желтоватым цветом лица, с табачным налётом в седеющих усах. Жос задержал его:
— Но вы не ответили мне, профессор…
— Гм… могу сказать пока одно: радуйтесь вместе с нами!
К четырём часам солнце, будто специально подгадав, кинуло косые лучи из-под туч в окно палаты, золотисто осветив белую дверь. Жос задумал, что Надя появится вскоре после четырех, и все смотрел на дверь, а когда обе её половинки озарились солнцем, его даже в жар бросило от сладкого предчувствия, что Надя вот уже здесь где-то, совсем близко. Ему представилось, как Надя входит в вестибюль… Подходит к гардеробщице, называет себя, женщина ей выдаёт белый халат… Завязывая поясок на ходу, Надя поднимается торопливо по ступеням лестницы… Идёт по коридору… Подходит… Открывает дверь… И тут он чуть не закричал: дверь открылась, и появилась Надя!.. Озарённая солнцем, с букетиком роз…
Как ни ждал он, такое сказочное появление буквально ошеломило его. Он захлопал глазами, в висках застучали молоточки. Сестра, увидев, как изменился он в лице, потянулась к его руке. Жос прошептал умоляюще:
— Только не надо колоть! Я сейчас, я сейчас справлюсь… Сейчас, сейчас…
Надя наклонилась, взволнованная, тщетно пряча в глазах страх и боль за него. Поцеловала.
Сестра тихо вышла.
— Если б ты знала, что сейчас со мной было…
— Да что же такое? — испугалась она.
— Чуть опять не потерял сознание, увидев тебя! — прошептал он, вкладывая в эти слова всю свою нежность.
— Да ведь ты ждал меня?!
— Более того, внушил себе: «Вот ты открываешь Дверь!» И в этот миг ты вошла, будто возникнув из солнечных лучей; меня чуть кондратий не хватил! — Он не отрывал от неё восторженных глаз.
— Ты меня пугаешь, милый… Я и сама чуть не Умерла со страха, когда ты вдруг потерял сознание…
— Прости меня. Я заставил тебя страдать!
— О чём ты говоришь?.. Это ли страдания в сравнении с твоими?..
Надя отвела глаза. Он догадался, что она подумала о том, что ему ещё предстоит. Захотелось её утешить:
— Поцелуй меня. Клянусь, мне сегодня лучше.
Надя наклонилась над ним, и он, почувствовав на своих щеках её слезы, поспешил сказать почти весело:
— Ты принесла мне розы!.. Спасибо, девочка! Спасибо, родная!..
— Совсем как те, что ты мне приносил, когда я болела. У меня тогда сразу пошло дело на поправку, помнишь?
— Эти лучше!
— Тем скорее ты будешь поправляться! — встрепенулась она. — Позволь, я поставлю их в бутылку из-под молока.
Надя подошла к раковине налить воды, и он залюбовался её движениями.
Как же было ему не помнить? Он все прекрасно помнил.
Надя вдруг совершенно просветлела:
— Но, кроме исключительного врачебного отношения, ведь ещё и ты навещал меня, и у моей койки в такой же бутылке ежедневно появлялись свежие розы… А на столе в центре палаты красовались те, что ты принёс накануне: они уже принадлежали всем женщинам палаты.
А потом, в один особенно памятный день, — Надя, прильнув, тихонько рассмеялась, — я попросила маму: «Принеси мне, пожалуйста, маленькое зеркальце и ту, заветную коробочку „Фиджи“…
Вошёл доктор. Внимательно глядя на Жоса, спросил Надю:
— Вы не утомили больного?
Жос заторопился:
— Что вы, доктор! Ещё немного Наденька побудет — и я пойду в пляс!
— Уж будто, — не улыбнувшись, врач взял его руку. — Тогда примите, пожалуйста, небольшую делегацию от многих желающих вас навестить… Только чур: почувствуете себя худо — сразу дайте мне знать. — Врач записал что-то в блокнот.
— Я побуду в коридоре, — сказала Надя, двинувшись к двери.
— Ты ведь вернёшься, правда? — умоляюще глядел на неё Жос.
— Непременно, милый!.. Только бы мне разрешили подольше побыть возле тебя. — Она сделала ободряющий знак рукой и вышла.
— Какая удивительная девочка! — проговорил доктор, вставая. — Итак, не утомляйтесь.
В этот момент в проёме двери показался начальник института Стужев, за ним секретарь парткома Лавров.
— Можно к вам, Георгий Васильевич? — Стужев, старательно пряча беспокойство за теплотой глаз, всматривался в лицо Тамарина. Жос поприветствовал слабой рукой, приглашая:
— Пожалуйста, Валентин Сергеевич!.. Пётр Андреевич! Проходите, присаживайтесь…
Здороваясь, Стужев и Лавров все ещё пытливо и обеспокоенно вглядывались в Жоса, будто не вполне узнавая его.
— Верно, Валентин Сергеевич, я уж больно плох на вид? — попробовал улыбнуться Жос.
— Напротив! Нахожу вас молодцом… Очевидно, и Пётр Андреевич разделит это мнение? — Стужев взглянул на Лаврова. Тот заулыбался широко и бесхитростно:
— Да ведь что сказать?.. Выглядишь ты, Георгий Васильевич, конечно, похуже, чем мы привыкли тебя видеть… Но если тебя побрить, стащить с головы бинты — уверен: опять станешь первым парнем на нашем большаке!
Стужев и Лавров рассмеялись, видя, что им удалось ободрить Тамарина. Жос не сводил с них глаз.
— Я думаю, Валентин Сергеевич, — Лавров посмотрел выразительно на Стужева, — мы можем заверить Георгия Васильевича, что будем всячески помогать врачам в их стараниях вернуть его как можно скорее в строй!..
— Вне всякого сомнения!.. С главным врачом у нас установилась непосредственная связь.
Жос уважительно относился к начальнику института. Сам Стужев в своё время принимал его на работу. И потом, хотя и трудились они, как говорится, «на разных уровнях», между ними никогда не пробегала чёрная кошка. Жос достаточно хорошо знал Стужева как интеллигентного, выдержанного руководителя высокого ранга, отличного специалиста авиационного дела и к тому же тонкого дипломата, поэтому, вглядываясь сейчас в Валентина Сергеевича, мучительно стремился постигнуть причину запрятанной в нём обеспокоенности и даже боли.
Лавров отвлёк его от этих мыслей:
— Позволь, дорогой, передать тебе этот свёрточек. В нём всё необходимое на первый случай для быстрейшего восстановления сил: и икорка, и ещё кой-какие деликатесы, и фрукты… И коньячок отменный!.. Это уж если врачи разрешат по нескольку капель, коль найдут полезным. Так-то вот!
Жос поблагодарил растроганно, попросил передать самое сердечное спасибо всем, кто проявляет о нём заботу… И тут наступило молчание. Было заметно, что Стужев намерен говорить ещё о чём-то важном, но никак не решается. Наконец он сказал:
— Георгий Васильевич… Мне самому это крайне неприятно, но, как председатель аварийной комиссии, я должен кое о чём вас спросить…
— Пожалуйста, Валентин Сергеевич.
— По единодушному мнению очевидцев, вы сперва выполнили сами каскад фигур, чтобы показать в воздухе манёвренность самолёта, затем, как и предусматривалось заданием, передали управление Гречишниковой…
— Так оно и было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112