— Ich wusste nicht das du Deutsch konntest. (Я не знал, что ты говоришь по-немецки.)
— Nicht sehr viel, aber sicherlich mehr als unser osterreichischer Archivar hier, — сухо произнесла я. (Не слишком хорошо, но, разумеется, лучше, чем наш австрийский архивариус.)
— Святой отец, мне кажется, что пока нам больше не понадобится ваша помощь, — обратился Вольфганг к священнику. — Может быть, вы подождете в соседнем помещении, пока мы с коллегой обсудим наши дела?
Вергилий дважды кивнул, быстро пробормотал свои scusa's и торопливо покинул нас.
Вольфганг, сложив на груди руки, склонился над витриной, разглядывая выставленный в ней позолоченный манускрипт. Его красивое аристократическое лицо отразилось в стекле.
— Великолепная работа, не правда ли? — заметил он, словно ничего не случилось. — Хотя эту копию, конечно же, издали только через несколько столетий после того, как святой Бернар…
— Вольфганг, — прервала я его мечтательные рассуждения. Он выпрямился и взглянул на меня чистыми и бесхитростными бирюзовыми глазами.
— В одно знаменательное утро в моей квартире в Айдахо, насколько я помню, ты заверил меня, что всегда будешь говорить мне правду. Что же происходит?
Брошенный им взгляд, наверное, мог бы растопить айсберг, плывущий к «Титанику», и признаюсь, он оказал на меня весьма ощутимое воздействие. Однако в рукаве у него скрывались дополнительные боеприпасы.
— Я люблю тебя, Ариэль, — откровенно заявил он. — Скажем так, в определенных делах ты должна просто довериться мне, и я надеялся, что ты действительно полагаешься на меня, доверяешь мне. Ты понимаешь? Неужели этого недостаточно?
— Боюсь, что недостаточно, — твердо сказала я.
К чести его надо заметить, что он ничуть не удивился, лишь внимательно смотрел на меня, словно ожидая какого-то продолжения. Я не знала, как лучше выразить то, что мне необходимо было сказать.
— Вчера вечером мне показалось, что я тоже полюбила тебя, — искренне сказала я.
Его глаза прищурились, как в ту первую встречу, когда он столкнулся со мной в вестибюле нашего центра. Но я не стала скрывать своего разочарования и, убедившись, что нас никто не слышит, продолжила:
— Но как же ты мог после нашего вчерашнего страстного объяснения в любви так беззастенчиво врать мне в винограднике? Кто, черт побери, этот твой «отец Вергилий», кравшийся за нами, точно привидение?
— Что ж, я полагаю, ты заслуживаешь объяснений, — согласился он, потерев лоб рукой. Потом вновь открыто взглянул на меня. — Отец Вергилий — священник из Триеста. Я знаю его много лет. Он действительно работает на меня, хотя род его деятельности отличается от той, что я упомянул раньше. С недавнего времени он проводит для меня научные изыскания в этой библиотеке. И мне хотелось, чтобы ты познакомилась с ним, но только не вчера вечером, когда у меня… было на уме совсем другое. — Он улыбнулся слегка смущенно. — В конце концов, он ведь священник.
— Тогда к чему ты приплел сегодня утром всех своих Гансов и Клаусов, если знал, что мы встретимся с ним здесь?
— Вчера вечером меня встревожило то, что Вергилий показался тебе знакомым, — сказал Вольфганг. — А сегодня утром, когда ты ухватилась за мою оговорку, я не сообразил, как лучше все объяснить тебе. Я и представить не мог, что ты узнаешь в нем человека, которого лишь мельком видела в темноте.
У меня вновь появилось странное ощущение deja-vu, пока я мучительно пыталась вспомнить, где же я могла еще раньше видеть отца Вергилия. Но спрашивать напрямик явно не стоило. — У тебя есть все основания злиться на меня за то, что я сделал, — извиняющимся тоном сказал Вольфганг. — Но я слишком поздно узнал, что не смогу присутствовать на твоем обеде с Дакианом Бассаридесом, а ведь он совершенно непредсказуемая личность! Я бы не удивился, если бы ему взбрело в голову похитить тебя или спрятать от меня. К счастью, в том ресторане меня достаточно хорошо знают, и мне удалось пристроить туда Вергилия «временным официантом», чтобы он присмотрел за тобой и Дакианом.
Так вот оно что! Неудивительно, что в винограднике он показался мне знакомым. Вчера днем в кафе «Централь», потрясенная встречей с Дакианом, я едва замечала окружавшие меня лица, однако в моем сознании, видимо, отложилось общее впечатление об официанте, появлявшемся у нашего столика не менее полудюжины раз. Теперь, разрываясь между облегчением и беспокойством, я старалась лишь сообразить, что из нашего подблюдного разговора удалось подслушать этому импровизированному официанту. Похоже, Вольфганг действительно пытался защитить меня от причуд моего непостижимого деда, но тем не менее я отругала себя за то, что слегка потеряла бдительность, к которой меня с детства постоянно призывал Сэм.
Однако сейчас времени на размышления у меня не было. Отец Вергилий выглянул из дверей, видимо решив, что страсти уже улеглись и он может вернуться к нам. Глянув в его сторону, Вольфганг склонился ко мне и быстро сказал:
— Если ты умеешь читать по-латыни хотя бы вполовину того, как говоришь по-немецки, то мне не придется просить Вергилия перевести первую строку манускрипта святого Бернара: она может смутить его.
Я взглянула на рукопись и покачала головой.
— О чем здесь говорится?
— «Плотская любовь пробуждает любовь божественную», — с заговорщицкой улыбкой сказал Вольфганг. — Позже, когда у нас появится возможность остаться наедине, мне хотелось бы проверить это предположение.
Отец Вергилий принес современную карту Европы. Он разложил ее на наклонном столе перед нами и сказал:
— Интересно, что в древние времена медведица была тотемом одного таинственного племени и что обитатели этого региона с величайшим почитанием относились к соли — веществу, обладающему множеством алхимических свойств.
МЕДВЕДИ
Я семи годов ходила арефорою уже, В десять лет муку молола я богине-госпоже, И медведицей в Бравроне одевалась в пурпур я…
Аристофан. Лисистрата. Перевод Д. Шестакова
Бернар Сорель — такова была настоящая фамилия этого святого — родился в 1091 году, незадолго до начала крестовых походов. Его отец происходил из богатой и знатной семьи вольного графства Франш-Конте, а мать — из семьи бургундских герцогов Монбар, что в переводе означало «медвежья гора». Их родовой замок в Фонтене находился между Дижоном в Северной Бургундии и Труа в провинции Шампань, где с древних времен культивировались виноградники, разведенные от римской лозы.
Отец Бернара погиб в первом крестовом походе. Проходивший начальное образование в маленькой школе, юноша страшно переживал, узнав, что его любимая матушка тоже умерла. В двадцать два года Бернар поступил в бенедиктинское аббатство. Отличаясь хрупким здоровьем, он вскоре заболел, но постепенно поправился и окреп, живя в небольшом доме по соседству с имением его покровителя Гуго де Труа, графа Шампанского.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176