МЕЧ И КОПЬЕ
В течение многих веков австрийские Габсбурги кроили и перекраивали свою обширную империю посредством череды великолепных браков с наследными принцессами таких стран, как Испания, Венгрия и так далее. Ныне часть Хофбурга, зимний дворец Габсбургов, была превращена в музей, где народу показывали королевские драгоценности, столовое серебро и многочисленные раритеты, собранные за многовековую историю.
Оружейная коллекция, одна из самых больших в мире, представляла особый интерес для Везунчика. Он уже говорил, что верит в судьбу, но по пути в музей в нашей карете, обращаясь к нам, детям, подчеркнул, что судьба немецкоязычных народов вовсе не обязательно должна быть связана с этой династией межнациональных браков, породивших разношерстное население, которое мы видим вокруг нас на улицах австрийской столицы. Однако это уже начало другой истории Адольфа, к несчастью известной теперь всему миру.
Сейчас нам важно то, что Везунчик обнаружил в Хофбурге две потрясшие его реликвии: меч и копье. Эти исключительно древние и ценные, как он полагал, экспонаты почему-то были размещены в углу зала в неприметной стеклянной витрине, до которой добирался лишь самый дотошный любитель старины. Рукоять длинного изогнутого меча скорее относилась к эпохе средневековья, чем к древней истории. А небольшое невзрачное темное копье закреплялось на древке грубым медным кольцом. Мы, дети, молча разглядывали эти реликвии, пока Эрнест не попросил Везунчика рассказать нам, что это за оружие.
— Этим реликвиям, — почти благоговейным тоном сказал Везунчик, — по крайней мере две тысячи лет, а возможно, гораздо больше. Общеизвестно, что они существовали уже во времена Христа, и весьма вероятно, что принадлежали они его прославленным ученикам. Считается, что именно с этим мечом святой Петр гулял по Гефсиманскому саду и отсек им ухо рабу первосвященника. Иисус посоветовал ему вложить меч в ножны, ибо недаром говорится: «Взявшие меч, мечом погибнут». Но история копья еще более интересна, — продолжил Везунчик. — Оно принадлежало римскому центуриону Гаю Кассию Лонгину, который служил под началом Понтия Пилата. Этим самым копьем Лонгин пронзил грудь Христа на кресте, желая убедиться в его смерти, и увидели они, как кровь сочится из раны…
Я видел в витрине перед нами отражение узкого, бледного лица Везунчика. Глядя на это оружие, он явно переносился мысленно в какой-то иной мир. Расширенные зрачки ярко-синих глаз с густыми темными ресницами увеличивали гипнотическую силу его взгляда. Но Пандора, стоявшая с другой стороны от витрины, разрушила эти чары.
— А в самой витрине написано, — равнодушно сообщила она, — что меч этот когда-то принадлежал Аттиле, царю гуннов, а копье — Фридриху Барбароссе, знаменитым личностям германской истории и тевтонских легенд. И еще там говорится, что согласно легенде, если эти два оружия окажутся в руках одного воина — как это случилось, очевидно, с Карлом Великим, — такой воин станет во главе всего цивилизованного мира.
— Так значит, поэтому Габсбурги правят столько столетий? — с интересом спросил я Пандору, пытаясь постичь тайный смысл древней легенды. — Потому что в их музее сейчас хранятся оба этих оружия?
Но за нее ответил Везунчик, тоже вышедший из транса.
— В легенде говорится, что именно воин должен завладеть ими обоими, — отрезал он. — А эти так называемые Габсбурги лишь подтверждают собственное имя: насест для ястреба, но не сам ястреб. Они вьют гнезда там, где приземлятся, и украшают их перьями. Они утратили охотничий инстинкт вместе с гордостью и храбростью. И насколько мне стало известно, для достижения той власти, о которой ты, Пандора, сказала, недостаточно этого оружия. Существует еще много древних реликвий, покрытых пылью веков. Только когда все они воссоединятся в руках одного воителя, изменится весь наш мир. И такое время, я убежден, уже совсем близко.
Мы, дети, более почтительно уставились на два экспоната в стеклянной витрине. Но я втайне усомнился в возможности глобальных изменений, особенно если все остальные «древние реликвии» такие же неказистые и хрупкие на вид, как эти.
— Если это время так близко, — сказал мягкий голос за моим плечом, — то наверняка тебе известно, какие еще реликвии нужно найти?
Мы обернулись и увидели, что вопрос задал молодой кузен Пандоры, мой учитель музыки Дакиан Бассаридес, о котором мы почти забыли, поскольку он уже давно скромно помалкивал.
Везунчик взволнованно кивнул головой.
— Да, я полагаю, нужно собрать тринадцать реликвий. Среди них посуда, одежда, разные инструменты и военные приспособления, а еще один драгоценный камень и одна игровая дос-
ка. Благодаря своим исследованиям я узнал, что их старательно прятали с древнейших времен, но последний раз, я почти уверен, они были собраны воедино во времена Христа — иными словами, на заре нашей эры. Именно поэтому я продолжил свои изыскания в Мельке и Зальцбурге, поскольку здесь, на берегах Дуная, и высоко в горах, в Зальцкаммергуте, обитали древние племена, и я понял, что именно там надо искать необходимые мне сведения. Там можно найти священные руны…
— Руны? — встревожилась я.
Мне показалось, что помрачневший вдруг Лаф замолчал не просто так, он как будто мысленно перенесся в какую-то иную эпоху.
— Да, манускрипт, написанный рунами. И я подозреваю, что нечто в таком роде отписал тебе в завещании твой кузен Сэм, — сказал Лаф, всплывая из моря кошмарных воспоминаний. — Везунчик, то есть Адольф, пытался собрать и расшифровать их уже тогда в Вене, перед началом Первой мировой войны. Я уверен, что ему так и не удалось успешно завершить свои изыскания. Зато удалось кому-то другому.
— Я не думаю, что получу такой манускрипт от Сэма, — сказала я, хотя вряд ли стоило даже намекать, что Сэм еще жив или что я разговаривала с ним об этом. — Однако я уже получила другой рунический манускрипт от одного твоего приятеля, хотя пока не имела возможности выяснить…
— От моего приятеля? — сказал Лаф. — Какого приятеля?
— Вольфганга Хаузера. Он приехал из Вены…
— Гаврош, да что ты такое говоришь?! — Даже в тумане бассейна я заметила, как побледнело его загорелое худощавое лицо. — Вольфганг Хаузер мне не приятель. Откуда он мог раздобыть манускрипт? Где он взял его?
Не знаю, выразило ли мое лицо, как мне стало страшно, но, взглянув на меня, Лаф спросил:
— Ох, Гаврош, что ты наделала?
Я взмолилась, чтобы ответ на этот вопрос не означал полного провала нашего гиблого дела, хотя уже начала осознавать, что именно так все и обстоит.
— Дядя Лаф, я хочу, чтобы ты без всяких недомолвок сказал мне, кто такой Вольфганг Хаузер и откуда ты его знаешь, — сказала я, тщательно выбирая слова, несмотря на то что сильно сомневалась, что хочу услышать ответ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176