— Не хотите же вы сказать, что Пандора и Дакиан Бассаридес, родители Огастуса Бена и предки Ариэль, были цыганами?
Зоя взглянула на него с непонятной улыбкой, загадочно приподняв бровь.
Странно, ведь Вольфганг сам познакомил меня с Дакианом. Потом у меня появилось тревожное чувство, когда я вспомнила, что Дакиан ни разу не упоминал о своих цыганских предках в присутствии Вольфганга и даже предупредил меня, чтобы я тоже не афишировала это. Задним числом, учитывая, как откровенно Дакиан распространялся на другие темы — в музее, рассказывая о мече и копье, и даже в библиотеке, где мы прятали манускрипты Пандоры, — тот факт, что он отослал Вольфганга подальше, пока мы разговаривали на наши семейные темы, вдруг показался мне чрезвычайно значительным. А добавленное Зоей загадочное замечание только усилило его значение: — Твоя мать, Вольфганг, могла бы гордиться таким вопросом.
Вольфганг, очевидно, выдохся не меньше меня за эти пару недель, что мы носились по Европе и России, не говоря уже о явной перегрузке добавочными сведениями. Он провалился в сон после ужина на первом же этапе нашего почти суточного обратного перелета в Айдахо.
Хотя у меня имелась масса тем для обсуждения, я также понимала, что мне самой необходимо многое осмыслить и расставить по местам. Поэтому я заказала стюардессе лишнюю чашку крепкого кофе и попыталась сосредоточиться на обдумывании того, что узнала за последние дни.
Всего лишь месяц назад Зоина версия могла бы звучать совершенно абсурдно: что сам Везунчик, его племянница, его собака, его друзья и их дети были использованы — точно так же, как до этого он «использовал» миллионы цыган, евреев, славян и других людей, — для совершения некоего языческого ритуального жертвоприношения, шаманского «действа» ради наступления новой эры. Но и сам Гитлер, и многие его сторонники верили в этот полнейший бред. В некую волшебную Атлантиду, прародину арийцев на Северном полюсе; в окончательное крушение мира от огня или льда; в могущество священных реликвий и необходимость «очищения» породы для устроения чудесного земного рая. Не стоит забывать также, что Вольфганг намекнул мне о его вере в то, что оружие массового уничтожения изобрели уже в глубокой древности, а в нашем веке лишь повторили это изобретение.
Для тех, кто стремится повернуть вспять колесо истории, чтобы вновь оказаться в мифическом золотом веке, якобы существовавшем в языческие времена, — именно о такой опасности предупреждал Дакиан Бассаридес, — человеческие жертвоприношения считаются само собой разумеющимися. И как бы ужасно ни выглядели подобные идеи, они не кажутся слишком уж заумными, если рассматривать их в контексте нацистской системы ценностей.
Но несмотря на возможную пользу процессов сортировки и отбраковки, я упиралась в кирпичную стену всякий раз, как возвращалась к непробиваемой теме истинных отношений моих родственников с Адольфом Гитлером и ему подобными. Мне просто не за что было ухватиться. Я вспомнила песенку на стихи Уильяма Блейка:
Я дарю тебе путеводную золотую нить,
В шар ты ее сверни.
Докатится он до Небесных ворот
Иерусалимской стены.
Если бы мне удалось раскрутить обратно шар моей собственной путеводной нити — осознать, с чего, собственно, началась для меня вся эта история, — то я определенно попала бы в отправную точку.
В сущности, я знала, когда вошла в этот лабиринт: той метельной ночью я возвращалась с похорон Сэма и едва не провалилась в снег. Потом, ответив на телефонный звонок, я узнала от моего отца Огастуса, что мое «наследство», возможно, включает нечто совершенно неожиданное для меня, но ужасно ценное: манускрипты Пандоры.
И вдруг, задним числом, мне подумалось, что, возможно, с того самого первого телефонного звонка, постоянно заявляя, что мне хочется узнать правду, я закрывала глаза всякий раз, как эта правда маячила у меня прямо перед глазами. Не зря, видимо, Дакиан Бассаридес подчеркивал, что важно уметь правильно поставить вопрос. И что процесс поиска зачастую бывает важнее результата! Что-то явно связывало воедино два этих, казалось бы, бессвязных замечания, и хотя такие поиски подобны попытке обнаружить недостающий кусочек в куче перепутанных составных частей картинки-загадки, мне придется-таки найти его.
И тогда меня наконец осенило.
Все это время я вытягивала и связывала концы разных нитей, пытаясь выстроить логические цепочки, а мне следовало рассматривать то, что Сэм называл целостной «тантрой», то есть рассматривать весь этот переплетенный сюжет в целом, ведь тантры, индийские священные тексты, связывают судьбу с жизнью и смертью. Сэм говорил, что нечто подобное существует даже в царстве животных: паучиха не сможет слопать паука, если он выберется из ее паутины тем же путем, что вошел, показав, что знает все хитросплетения узора. Что ж, наконец и я поняла, какую часть картинки раньше упорно не замечала. Но это понимание вызвало у меня жутко неприятное ощущение.
Разумеется, все в моей семейке зачастую рассказывали противоречивые истории, но был один человек, чьи истории сами по себе озадачивали множеством уклончивых и загадочных поворотов и внутренних противоречий. И хотя история или происхождение любого из моих родственников, возможно, резко отличались от того, чему я изначально верила, — и, наверное, даже от того, что каждый из них знал о себе, — среди них имелся один человек, о котором я не знала практически ничего определенного. И видимо, вполне справедливо то, что все с самого начала настраивали меня против него — даже, как я теперь поняла с ужасным прозрением, его родная сестра!
Этот человек сидел сейчас рядом со мной в самолете, его густая шевелюра маячила у моего плеча, и я едва видела точеный профиль его лица. Им был мой коллега, кузен и бывший любовник Вольфганг К. Хаузер из австрийского Кремса. Всего неделю назад мне казалось, что Вольфганга послала мне сама судьба и другого такого нет на всем земном шаре, но жесткий и холодный свет реальности заставил меня признать, что во всех его историях одна ложь погоняла другой, что он постоянно лгал мне, начиная с его загадочного прибытия в Айдахо, пока я была в Сан-Франциско на похоронах Сэма.
Кстати о похоронах… Разве сам Сэм не говорил мне — в противовес утверждениям Вольфганга о нанимателях Оливера и Терона Вейна, — что его фальшивые похороны были устроены с благословения высшего эшелона правительства США? И разве Зоя не намекнула мне, что именно Вольфганг нашел ее в Вене, чтобы выкачать информацию, а не наоборот?
Но горчайшей пилюлей было то, что Вольфгангу удалось стащить манускрипты Пандоры из-под самого моего носа, разведя меня с той же вкрадчивой ловкостью, с какой он обычно обольщал меня и завоевывал мое доверие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176
Зоя взглянула на него с непонятной улыбкой, загадочно приподняв бровь.
Странно, ведь Вольфганг сам познакомил меня с Дакианом. Потом у меня появилось тревожное чувство, когда я вспомнила, что Дакиан ни разу не упоминал о своих цыганских предках в присутствии Вольфганга и даже предупредил меня, чтобы я тоже не афишировала это. Задним числом, учитывая, как откровенно Дакиан распространялся на другие темы — в музее, рассказывая о мече и копье, и даже в библиотеке, где мы прятали манускрипты Пандоры, — тот факт, что он отослал Вольфганга подальше, пока мы разговаривали на наши семейные темы, вдруг показался мне чрезвычайно значительным. А добавленное Зоей загадочное замечание только усилило его значение: — Твоя мать, Вольфганг, могла бы гордиться таким вопросом.
Вольфганг, очевидно, выдохся не меньше меня за эти пару недель, что мы носились по Европе и России, не говоря уже о явной перегрузке добавочными сведениями. Он провалился в сон после ужина на первом же этапе нашего почти суточного обратного перелета в Айдахо.
Хотя у меня имелась масса тем для обсуждения, я также понимала, что мне самой необходимо многое осмыслить и расставить по местам. Поэтому я заказала стюардессе лишнюю чашку крепкого кофе и попыталась сосредоточиться на обдумывании того, что узнала за последние дни.
Всего лишь месяц назад Зоина версия могла бы звучать совершенно абсурдно: что сам Везунчик, его племянница, его собака, его друзья и их дети были использованы — точно так же, как до этого он «использовал» миллионы цыган, евреев, славян и других людей, — для совершения некоего языческого ритуального жертвоприношения, шаманского «действа» ради наступления новой эры. Но и сам Гитлер, и многие его сторонники верили в этот полнейший бред. В некую волшебную Атлантиду, прародину арийцев на Северном полюсе; в окончательное крушение мира от огня или льда; в могущество священных реликвий и необходимость «очищения» породы для устроения чудесного земного рая. Не стоит забывать также, что Вольфганг намекнул мне о его вере в то, что оружие массового уничтожения изобрели уже в глубокой древности, а в нашем веке лишь повторили это изобретение.
Для тех, кто стремится повернуть вспять колесо истории, чтобы вновь оказаться в мифическом золотом веке, якобы существовавшем в языческие времена, — именно о такой опасности предупреждал Дакиан Бассаридес, — человеческие жертвоприношения считаются само собой разумеющимися. И как бы ужасно ни выглядели подобные идеи, они не кажутся слишком уж заумными, если рассматривать их в контексте нацистской системы ценностей.
Но несмотря на возможную пользу процессов сортировки и отбраковки, я упиралась в кирпичную стену всякий раз, как возвращалась к непробиваемой теме истинных отношений моих родственников с Адольфом Гитлером и ему подобными. Мне просто не за что было ухватиться. Я вспомнила песенку на стихи Уильяма Блейка:
Я дарю тебе путеводную золотую нить,
В шар ты ее сверни.
Докатится он до Небесных ворот
Иерусалимской стены.
Если бы мне удалось раскрутить обратно шар моей собственной путеводной нити — осознать, с чего, собственно, началась для меня вся эта история, — то я определенно попала бы в отправную точку.
В сущности, я знала, когда вошла в этот лабиринт: той метельной ночью я возвращалась с похорон Сэма и едва не провалилась в снег. Потом, ответив на телефонный звонок, я узнала от моего отца Огастуса, что мое «наследство», возможно, включает нечто совершенно неожиданное для меня, но ужасно ценное: манускрипты Пандоры.
И вдруг, задним числом, мне подумалось, что, возможно, с того самого первого телефонного звонка, постоянно заявляя, что мне хочется узнать правду, я закрывала глаза всякий раз, как эта правда маячила у меня прямо перед глазами. Не зря, видимо, Дакиан Бассаридес подчеркивал, что важно уметь правильно поставить вопрос. И что процесс поиска зачастую бывает важнее результата! Что-то явно связывало воедино два этих, казалось бы, бессвязных замечания, и хотя такие поиски подобны попытке обнаружить недостающий кусочек в куче перепутанных составных частей картинки-загадки, мне придется-таки найти его.
И тогда меня наконец осенило.
Все это время я вытягивала и связывала концы разных нитей, пытаясь выстроить логические цепочки, а мне следовало рассматривать то, что Сэм называл целостной «тантрой», то есть рассматривать весь этот переплетенный сюжет в целом, ведь тантры, индийские священные тексты, связывают судьбу с жизнью и смертью. Сэм говорил, что нечто подобное существует даже в царстве животных: паучиха не сможет слопать паука, если он выберется из ее паутины тем же путем, что вошел, показав, что знает все хитросплетения узора. Что ж, наконец и я поняла, какую часть картинки раньше упорно не замечала. Но это понимание вызвало у меня жутко неприятное ощущение.
Разумеется, все в моей семейке зачастую рассказывали противоречивые истории, но был один человек, чьи истории сами по себе озадачивали множеством уклончивых и загадочных поворотов и внутренних противоречий. И хотя история или происхождение любого из моих родственников, возможно, резко отличались от того, чему я изначально верила, — и, наверное, даже от того, что каждый из них знал о себе, — среди них имелся один человек, о котором я не знала практически ничего определенного. И видимо, вполне справедливо то, что все с самого начала настраивали меня против него — даже, как я теперь поняла с ужасным прозрением, его родная сестра!
Этот человек сидел сейчас рядом со мной в самолете, его густая шевелюра маячила у моего плеча, и я едва видела точеный профиль его лица. Им был мой коллега, кузен и бывший любовник Вольфганг К. Хаузер из австрийского Кремса. Всего неделю назад мне казалось, что Вольфганга послала мне сама судьба и другого такого нет на всем земном шаре, но жесткий и холодный свет реальности заставил меня признать, что во всех его историях одна ложь погоняла другой, что он постоянно лгал мне, начиная с его загадочного прибытия в Айдахо, пока я была в Сан-Франциско на похоронах Сэма.
Кстати о похоронах… Разве сам Сэм не говорил мне — в противовес утверждениям Вольфганга о нанимателях Оливера и Терона Вейна, — что его фальшивые похороны были устроены с благословения высшего эшелона правительства США? И разве Зоя не намекнула мне, что именно Вольфганг нашел ее в Вене, чтобы выкачать информацию, а не наоборот?
Но горчайшей пилюлей было то, что Вольфгангу удалось стащить манускрипты Пандоры из-под самого моего носа, разведя меня с той же вкрадчивой ловкостью, с какой он обычно обольщал меня и завоевывал мое доверие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176