— Но у меня действительно пропал пистолет! — вскричал Колов.
— Пить надо меньше, — спокойно сказала Лариса. Она уже поняла как остановить обыск. Нужно говорить Колову дерзости, а он не потерпит, чтобы все это слышали подчиненные.
— Прекрасный совет! Для тебя же!
— Да, но я не устраиваю обысков в чужих квартирах... Незаконных обысков без ордеров. Не прячу убийц. Мне не несут взятки. Я не вступаю в сговор с прокурорами, которых годами подкармливают общепитовские генералы. С тобой Голдобов чем расплачивается, Гена? — заметив краешком глаза, что сотрудники скрылись в прихожей, не вынеся столь суровых разоблачений, Лариса заговорила громче. — Ты вот коньячок выпьешь, рыбку скушаешь и, небось, забыл? А у него все записано. Оприходовано. А снимочки сделаны, и свидетели уж свои показания написали. На крючке вы, ребята, на крючке...
— Лариса, тебе придется отвечать за эти слова!
— А тебе — за дела. Я знаю, что могу уже не выйти из этой квартиры, знаю, кого ты привел... Вольете в меня бутылку водки, откроете краники на кухне и, пожалуйста... Не выдержала жена разлуки с любимым мужем... А, Гена? И записку можете заставить написать... А что, пальцы в дверь зажмете — что угодно напишешь... Я ведь знаю, с кем имею дело. Мой Николай не первый! И не последний. После него уже были похороны..
Колов молчал. Думал, как поступить. И Лариса поняла — где-то она переступила допустимую грань. В квартире сгустилась опасность. Голдобов предупреждал ее. Она тоже замолчала, прикидывая, что делать.
— Ребята! — тихо позвал Колов в наступившей тишине. — Тут вот что у нас получилось, — он помялся, оглянувшись на Ларису. И в тот момент, когда Колов снова обернулся к сотрудникам, чтобы закончить приказание, она схватила со столика тяжелый керамический светильник и изо всей силы запустила в окно. Легкая гардинная ткань не смягчила удар, и большое двойное стекло с оглушительным звоном вывалилось наружу. Воспользовавшись замешательством гостей, Лариса вслед за светильником швырнула телефон, а потом и сама, высунувшись из окна, закричала что-то истошно и тонко. Колов вскочил, схватил ее поперек туловища, оттащил от окна, бросил в прихожую, но больше сделать ничего не успел. За окном раздались обеспокоенные голоса, кто-то попытался заглянуть в квартиру.
— Уходим, — сказал Колов и первым вышел на площадку. Вслед за ним быстро и неслышно вышли его сотрудники. Раздался щелчок замка и Лариса поняла, что она в квартире одна.
— На этот раз пронесло, — проговорила она, даже не пытаясь подняться. — И то ладно.
— Эй, хозяйка! Живая? — в разбитое окно заглядывал, тараща глаза, какой-то парень. Лариса узнала его, он жил в соседнем доме.
— Вроде живая, — она поднялась, поправила волосы, попыталась улыбнуться.
— А что случилось-то?
— Попытка ограбления.
— А грабители?
— Сбежали. Так драпанули, что... В дверь сбежали...
— Ну, ты молодец, — он одобрительно покрутил головой. — Сообразила.
— Тут сообразишь... Если жить захочешь... — Лариса взяла из рук парня телефон, поднесла трубку к уху. — Надо же, работает.
— Значит, жизнь продолжается, — сосед подмигнул ей. — Может, в милицию сходить? Тут недалеко, а?
— Да нет, не стоит. Я позвоню им... Спасибо, — Лариса втянула в комнату гардину, расправила ее и снова упала на кровать.
* * *
Едва проснувшись, Пафнутьев настороженно прислушался к себе — как голова после вчерашней зверской пьянки? Что делать, что делать, — обреченно подумал он. — В таком положении оказываемся все мы время от времени. Когда каждая бутылка водки достается лишь героическими усилиями, когда любая закуска вызывает радостно-недоверчивое оживление, стоит ли удивляться, что, увидев на столе и то и другое, люди теряют бдительность и отдаются застолью легко и безоглядно. Но Пафнутьев зря опасался головной боли и подавленности — он чувствовал себя прекрасно. Конечно, в теле ощущалась алкогольная усталость, он искренне и убежденно корил себя за слабодушие, но крепкий чай сделал свое дело, и он вышел из дому почти в боевом состоянии духа. О вчерашней пьянке вспоминал без прежнего гнева, вспоминал, изумляясь своему безрассудству, как после ночи, проведенной с женщиной хоть и порочной, но красивой и дерзкой.
Придя в свой кабинетик, не глядя, поддал ногой торчащее из-под стола лошадиное копыто, затолкал за шкаф сплющенное, сдавленное в аварии ведро, а высохшую человеческую руку сунул в ящик стола Дубовику, причем, негодник, так рассчитал, чтобы ящик оказался на упоре, а когда Дубовик потеряет терпение и откроет его с силой, рука вывалится наружу и неизвестно еще — хватит ли следователя по физиономии или свалится ему на колени.
Прежде всего он набрал номер Халандовского.
— Привет, собутыльник, — сказал Пафнутьев. — Жив?
— Еще не знаю... Дай сообразить.
— Послушай, Аркаша, чем ты объяснишь этот безудержный загул?
— Сложностью обстановки в обществе. И больше ничем.
— Значит, наша с тобой личная испорченность здесь ни при чем?
— Мы вели себя достойно. Разве мы сказали друг другу грубые слова? Разве вы пренебрегли моим угощением? Разве я пренебрег вашим обществом? Если бы, Паша, все пили так, как пили вчера мы, в обществе давно бы забыли, что такое преступность.
— Спасибо, Аркаша, если бы ты знал, как мне нужно твое сегодняшнее утешение!
— И твой звонок, Паша, меня тоже порадовал. Как ты вообще?
— Уже лучше.
— Загляни днем, поправим здоровье, а?
— С удовольствием, Аркаша... Если получится. Позвоню.
— Как костюм?
— Я себя не узнал! Я неотразим, Аркаша! Этот костюм меня толкает к жизни ночной, распутной и безнравственной.
— Все помнишь, что я говорил?
— Главное помню.
— Главное — это ты, Паша. Береги себя. Мне будет жаль потерять собутыльника.
— Буду стараться, — и Пафнутьев положил трубку.
Подняв глаза, он увидел сидящих перед ним двух оперативников. Они смотрели на него с легким укором, но в их позах ему привиделась и некоторая готовность действовать. Подперев щеки кулаками, Пафнутьев некоторое время молча разглядывал их, прикидывая какое бы им задание дать, и все никак не мог придумать, поскольку картина преступления была ему ясна, участники известны и теперь наступала весьма щекотливая часть расследования, когда важно было определить, когда брать в первую очередь, с кем повременить, куда нанести очередной удар.
— Какие новости из управления общественного питания? — спросил Пафнутьев. — Там были ревизии, разоблачения?
— Ничего серьезного... Небольшие обвесы...
— Это как понимать — небольшие?
— Ну... Вместо пятисот граммов отвешивали четыреста... Но это по отдельным магазинам, отдельные продавцы... В масштабе управления — полный порядок.
— Почему вы решили, что в управлении полный порядок?
— Нам показали документацию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119