— Куда вы его тащите?! — отчаянно завопила я. — Разве вы не видите, он же болен!
— Не боись, — хрюкнул хохотун, — плохо ему не будет. Его в такой санаторий поместят, как падишаха.
— Отпусти, скотина! — Я повисла у него на спине и вцепилась ногтями в его бычью шею.
— Сучка! — взревел он и просто-напросто припечатал меня к стене своей широкой спиной.
Я рухнула на пол и заскулила. Не столько от боли, сколько от осознания того, что все мои жертвы были напрасными: мне не удалось помочь Парамонову, который, похоже, ничего не понимал в происходящем. Стоял посреди прихожей и озирался по сторонам, как ребенок, потерявшийся в универмаге. Крючконосый маячил за его спиной, у двери, укрывшись в поднятом воротнике по самую макушку, Борька с совершенно идиотским выражением лица подпирал стенку.
— Ну помоги же, что стоишь! — крикнула я ему.
Борька только беспомощно развел руками. Еще бы, он ведь Люсеньку свою спасал. Знал бы он, какая она беззащитная.
А желтоглазый говорун-хохотун уже подхватил Парамонова под мышки, а тот даже не сопротивлялся. По-моему, он ничего не понимал.
— Стоять! — рявкнула я. — Стоять, сволочи!
Мой крик заставил толстомордого вздрогнуть. Он даже Парамонова отпустил, обернулся и толкнул меня своей потной пятерней прямо в лицо:
— Ну когда ты уже успокоишься?
— Зачем он вам? Он же ничего не соображает, разве вы не видите? — Я поднялась с полу. — (Вы от него ничего не добьетесь, ничего… Оставьте его в покое, а я отдам вам его бумаги.
Стоило мне заговорить о парамоновских черновиках, как крючконосый высунулся из воротника и сверкнул маленькими алчными глазенками.
А я поспешила заручиться Борькиной поддержкой:
— Ты же помнишь, как мы ремонт делали? Нам газет тогда не хватило, зато на антресолях были бумаги, ну, вспомнил? И мы эти бумаги поклеили вместо газет, а на них обои.
Растерянная Борькина физиономия выражала не больше парамоновской, он только хлопал глазами и шумно дышал.
Тогда я повторила еще раз, специально для крючконосого:
— Бумаги в комнате, под обоями, я поклеила их вместо газет.
Этим своим сообщением я рассчитывала внести смятение в стан противника, и мне это удалось. А помогла мне, как ни странно, Борькина Люсенька, выкинувшая неожиданный финт. Эта коза выскочила в прихожую, как какая-нибудь Никита, и наставила на толстомордого маленький, но очень убедительный пистолетик.
— Все, козлы, приехали! — объявила она.
Самое интересное, что худосочная ручонка, в которой она сжимала пушку, и не думала дрожать. Лихая девка, жаль, связалась с придурками. Я даже немного ее зауважала.
Вот Борьку надо было видеть. Глаза у него стали как чайные блюдца. Кажется, до него стало что-то доходить. Что до крючконосого, то он скрылся в воротнике с макушкой. Ни дать ни взять, всадник без головы. Один только толстомордый говорун еще хорохорился:
— Ты что, девочка, это не игрушка!
— Вот именно, — процедила сквозь зубы Борькина зазноба, — а поэтому без глупостей. — И бросила сердитый взгляд в мою сторону:
— Что стоишь, варежку раззявила, хватай своего физика и жми отсюда. Быстро.!
Ей не пришлось меня долго уговаривать, я схватила Парамонова за рукав и потащила к выходу, а он еле ноги переставлял. Не знаю, что происходило в квартире, но мы успели спуститься только на этаж, как вслед за нами толстомордый и крючконосый вывалились на лестничную площадку. А еще я увидела в подъезде того, что приставлял мне пистолет к переносице. Он издевательски улыбался и манил нас пальчиком:
— Давайте сюда, голубчики! Но тут за его спиной громко хлопнула дверь. Он обернулся, и физиономия его перекосилась.
— Менты! — отчаянно выкрикнул он и галопом побежал вверх по лестнице, мимо нас с Парамоновым.
Остальное нас уже не касалось. Пока наверху орали, топотали, пыхтели и ругались матом, мы с Парамоновым сидели на том самом подоконнике, на котором когда-то целовались. Он положил голову ко мне на плечо, а я его качала, как маленького, и приговаривала:
— Ну вот теперь все будет хорошо, все будет хорошо…
Врачиха была молодая и заносчивая, то и дело сыпала медицинскими терминами, вместо того чтобы объяснить все простым человеческим языком. Сомов слушал ее вполуха, только под конец поинтересовался:
— А когда память к нему вернется полностью?
— Когда пациент преодолеет последствия стресса, — докторша строго сверкнула на него очками.
— А когда он их преодолеет? — подхватила я эстафету у Сомова.
— Это будет зависеть в том числе и от вас, — она перевела на меня свои сердитые очки. — Пациенту показан полный покой, а его мучают вопросами. — Это уже в сомовский огород булыжник, как я поняла.
Окончательно задурив нам головы медицинскими терминами, докторша гордо уплыла в ординаторскую, предупредив меня напоследок:
— Никаких расспросов.
— Да я рта не открою, — торжественно поклялась я, — просто посижу и посмотрю на него. Как-никак я его десять лет не видела.
Если у меня и были вопросы, то не к Парамонову, а к Сомову, и я воспользовалась представившейся оказией.
— Почему бы вам не приставить к Парамонову охрану? — набросилась я на него. — Мало ли кому еще вздумается его похищать!
— Думаю, это ни к чему, — на удивление легкомысленно отозвался он, — никто на него теперь не покусится.
— Но ведь… — растерянно пробормотала я.
Сомов махнул рукой:
— Это все старый авантюрист Палтус. Он запустил этот слух, и в Америку он звонил. И, в конце концов, сам себя переиграл…
— Как звонил?.. Вы хотите сказать, что он задумал похищение?..
— Да какое там похищение, он всего лишь воспользовался ситуацией. Запустил утку, потом предложил кое-кому свои услуги по поиску Парамонова. Естественно, деньги слупил за это дело. На это клюнул небезызвестный вам галантный господин, а также самодеятельные нефтяники из одной кавказской республики. Но не все оказались такими наивными, кое-кто на него рассердился и…
— Кто его взорвал, первые или вторые? — не утерпела я.
— Скорее уж третьи, — усмехнулся Сомов.
— Ничего не понимаю, — замотала я головой.
— Ладно, идите к Парамонову, — напомнил Сомов, — он вас ждет.
Парамонов лежал на кровати спокойный и благостный, будто спал с открытыми глазами. И свою реакцию на мое появление в палате он обозначил только улыбкой. «Наверное, его лекарствами накачали», — подумала я.
— Привет, — шепнула я и положила на тумбочку пакет с яблоками и апельсинами.
— А чего ты шепчешь? — спросил он.
— Потому что мне запрещено с тобой разговаривать. — Я покосилась на дверь. Вдруг заносчивая докторша подслушивает?
— А ты и не говори, ты слушай, а я буду рассказывать…
— Тебе нельзя, — испугалась я, — у тебя память не до конца восстановилась.
— Нет, ты слушай, слушай. — Я начинала понемногу узнавать Парамонова, которого когда-то любила.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46