Его думы беспрестанно обращались к чудесному видению, представшему сегодня перед его взором, он не вспоминал даже о той, которая до сих пор безраздельно владела его сердцем. «Я не должен, не должен думать о ней, – твердил он себе, тщетно стараясь придать своим мыслям иное направление. – Нельзя поддаваться этой запретной страсти!»
Однако образ госпожи неотступно преследовал его. Да, равных ей не было и скорее всего не будет. Юноша не понимал, как, имея столь прекрасную супругу, министр мог не только обратить внимание на обитательницу Восточных покоев, но и наравне с госпожой сделать ее предметом своих повседневных забот. Разве можно их сравнивать! Та, другая, не возбуждает в душе ничего, кроме жалости… Только теперь узнал он меру великодушия министра.
Тюдзё был благонравным юношей и никогда не позволял себе помышлять о недостойном, но в ту ночь он не мог думать ни о чем другом. «Если уж брать жену, то только похожую на госпожу Весенних покоев. Воистину счастлив человек, имеющий возможность наслаждаться такой красотой и днем и ночью! Его жизнь, несомненно, окажется более долгой, хотя никто из нас не вечен…»
К утру ветер стих и полил сильный дождь.
Пронесся слух, что в доме на Шестой линии рухнули некоторые хозяйственные постройки. «Вероятно, во время урагана все собрались вокруг Великого министра и остальные покои опустели, – подумал Тюдзё. – Усадьба так велика, так много крыш вздымается за ее оградой. Представляю себе, как безлюдно и одиноко теперь в Восточных покоях». Встревоженный, он поспешил вернуться, не дожидаясь рассвета.
Холодные струи дождя проникали внутрь кареты. Над головой нависало мрачное небо, а мысли юноши блуждали где-то далеко… Смутная тоска завладела его душой. «Что со мной'' – недоумевал он. – Неужели сердце мое снова лишилось покоя? Нет, это невозможно! Право, это граничит с безумием». Истерзанный подобными мыслями, он прошел в Восточные покои и, найдя их обитательницу совершенно изнемогшей от страха, принялся утешать ее, как мог.
Призвав слуг и распорядившись, чтобы они привели все в порядок, Тюдзё перешел в Южные покои, но там еще не поднимали решеток.
Прислонившись к перилам, юноша окинул взором сад: многие деревья были вырваны с корнем, на земле лежали сломанные ветки. О цветах нечего было и говорить – повсюду валялись куски коры, осколки черепицы, части развалившихся ширм, сломанные подставки для цветов… Вот первые робкие солнечные лучи осветили тревожно затихший сад, и на листьях заблистала роса. Взглянув на небо, затянутое унылым туманом, юноша почувствовал, что по щекам его потекли беспричинные слезы, и, украдкой смахнув их, покашлял, извещая о своем приходе.
– Вот и Тюдзё. Как рано, ведь еще совсем темно… – донесся до него голос министра. Госпожа, очевидно, что-то ответила, но ее голоса юноша не расслышал, только услыхал, как засмеялся министр.
– Никогда, даже в ранней юности, вы не знали, что такое расставание на рассвете. Но сегодня, к сожалению, вам придется это наконец узнать.
Юноша с любопытством прислушивался. Ответов госпожи он не слышал, но шутливо-ласковый тон министра позволял судить о том, сколь прочен был этот союз.
Скоро Гэндзи собственноручно поднял решетку, и юноша почтительно отошел в сторону.
– Что же, обрадовалась вчера госпожа Оомия?
– О да! В последнее время она плачет по любому поводу, и мне ее искренне жаль.
– Увы, старой госпоже недолго осталось жить в этом мире, – улыбнувшись, замечает министр. – Надеюсь, вы сумеете позаботиться о ней. В последнее время министр Двора явно пренебрегает ею, и это не может не удручать ее. Министр всегда отличался решительностью и твердостью нрава, но я давно заметил, что выполнение своего сыновнего долга он склонен сводить к чисто внешней почтительности, которой, очевидно, пытается возместить недостаток подлинных чувств. Вместе с тем нельзя не признать его многочисленные достоинства. Он обнаруживает необыкновенные дарования, и боюсь, что наш жалкий век, приближающийся к концу, недостоин его великой учености. Можно сердиться на него, но следует помнить, что он куда совершеннее многих. Какой страшный ураган! Надеюсь, что о Государыне-супруге есть кому позаботиться? – И он вручает юноше письмо.
«Не испугал ли Вас шум ветра сегодня ночью? Разыгралась такая буря, что я почувствовал недомогание, от которого до сих пор не оправился. Потому-то я и позволил себя остаться в своих покоях». – Вот что было там написано.
Спустившись с галереи, Тюдзё направился к юго-западной части усадьбы и, пройдя через дверь на срединной галерее, вошел в покои Государыни.
В слабом свете занимавшегося утра изящная фигура юноши казалась особенно прекрасной. Остановившись у южной стены Восточного флигеля, он окинул взглядом покои. Две решетки оказались поднятыми, а поскольку еще только начинало светать, занавеси были подобраны кверху и в проемах виднелись фигуры сидящих дам.
Несколько молодых прислужниц вышли на галерею и стояли там, прислонившись к перилам. Неясный сумеречный свет сообщал особое очарование их фигурам, облаченным в разноцветные домашние платья хотя кто знает, что бы сказал юноша, увидев их вблизи.
Государыня изволила послать девочек-служанок в сад, велев им напоить росой сидящих в корзиночках цикад. Девочки были одеты в платья осенних тонов: бледно-лиловые, алые, темн. – и светло-пурпурные – и желто-зеленые кадзами. Небольшими стайками сновали они по саду с разноцветными корзиночками в руках, подбирали сломанные безжалостным ветром гвоздики и подносили их госпоже. Нельзя было оторвать глаз от их прелестных фигурок, мелькавших в утреннем тумане.
Ветер, дующий со стороны покоев, был напоен чудесным ароматом. «Неужели здесь даже астры-сион благоухают? Уж не оттого ли, что Государыня коснулась их рукавом?» – подумал юноша, и сердце его затрепетало. Не желая смущать прислуживающих госпоже дам, он тихонько покашлял, дабы оповестить о своем присутствии, и двинулся по направлению к дому. Прислужницы, не выказывая, впрочем, особого смущения, поспешили скрыться. Они привыкли к Тюдзё и не сторонились его, ведь, когда их госпожу отдали во Дворец, он был совсем еще ребенком и часто наведывался в ее покои. Передав Государыне послание министра, юноша задержался, чтобы поболтать с дамами, среди которых заметил своих давних приятельниц: госпожу Сайсё, госпожу Найси и других.
В покоях Государыни каждая мелочь носила на себе отпечаток тонкого вкуса, сразу было видно, что здесь живет высокая особа, и от невольно нахлынувших воспоминаний сердце юноши томительно сжалось.
Между тем в Южных покоях уже подняли решетки, и министр с супругой взирали на цветы, которых судьба так тревожила их прошлой ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Однако образ госпожи неотступно преследовал его. Да, равных ей не было и скорее всего не будет. Юноша не понимал, как, имея столь прекрасную супругу, министр мог не только обратить внимание на обитательницу Восточных покоев, но и наравне с госпожой сделать ее предметом своих повседневных забот. Разве можно их сравнивать! Та, другая, не возбуждает в душе ничего, кроме жалости… Только теперь узнал он меру великодушия министра.
Тюдзё был благонравным юношей и никогда не позволял себе помышлять о недостойном, но в ту ночь он не мог думать ни о чем другом. «Если уж брать жену, то только похожую на госпожу Весенних покоев. Воистину счастлив человек, имеющий возможность наслаждаться такой красотой и днем и ночью! Его жизнь, несомненно, окажется более долгой, хотя никто из нас не вечен…»
К утру ветер стих и полил сильный дождь.
Пронесся слух, что в доме на Шестой линии рухнули некоторые хозяйственные постройки. «Вероятно, во время урагана все собрались вокруг Великого министра и остальные покои опустели, – подумал Тюдзё. – Усадьба так велика, так много крыш вздымается за ее оградой. Представляю себе, как безлюдно и одиноко теперь в Восточных покоях». Встревоженный, он поспешил вернуться, не дожидаясь рассвета.
Холодные струи дождя проникали внутрь кареты. Над головой нависало мрачное небо, а мысли юноши блуждали где-то далеко… Смутная тоска завладела его душой. «Что со мной'' – недоумевал он. – Неужели сердце мое снова лишилось покоя? Нет, это невозможно! Право, это граничит с безумием». Истерзанный подобными мыслями, он прошел в Восточные покои и, найдя их обитательницу совершенно изнемогшей от страха, принялся утешать ее, как мог.
Призвав слуг и распорядившись, чтобы они привели все в порядок, Тюдзё перешел в Южные покои, но там еще не поднимали решеток.
Прислонившись к перилам, юноша окинул взором сад: многие деревья были вырваны с корнем, на земле лежали сломанные ветки. О цветах нечего было и говорить – повсюду валялись куски коры, осколки черепицы, части развалившихся ширм, сломанные подставки для цветов… Вот первые робкие солнечные лучи осветили тревожно затихший сад, и на листьях заблистала роса. Взглянув на небо, затянутое унылым туманом, юноша почувствовал, что по щекам его потекли беспричинные слезы, и, украдкой смахнув их, покашлял, извещая о своем приходе.
– Вот и Тюдзё. Как рано, ведь еще совсем темно… – донесся до него голос министра. Госпожа, очевидно, что-то ответила, но ее голоса юноша не расслышал, только услыхал, как засмеялся министр.
– Никогда, даже в ранней юности, вы не знали, что такое расставание на рассвете. Но сегодня, к сожалению, вам придется это наконец узнать.
Юноша с любопытством прислушивался. Ответов госпожи он не слышал, но шутливо-ласковый тон министра позволял судить о том, сколь прочен был этот союз.
Скоро Гэндзи собственноручно поднял решетку, и юноша почтительно отошел в сторону.
– Что же, обрадовалась вчера госпожа Оомия?
– О да! В последнее время она плачет по любому поводу, и мне ее искренне жаль.
– Увы, старой госпоже недолго осталось жить в этом мире, – улыбнувшись, замечает министр. – Надеюсь, вы сумеете позаботиться о ней. В последнее время министр Двора явно пренебрегает ею, и это не может не удручать ее. Министр всегда отличался решительностью и твердостью нрава, но я давно заметил, что выполнение своего сыновнего долга он склонен сводить к чисто внешней почтительности, которой, очевидно, пытается возместить недостаток подлинных чувств. Вместе с тем нельзя не признать его многочисленные достоинства. Он обнаруживает необыкновенные дарования, и боюсь, что наш жалкий век, приближающийся к концу, недостоин его великой учености. Можно сердиться на него, но следует помнить, что он куда совершеннее многих. Какой страшный ураган! Надеюсь, что о Государыне-супруге есть кому позаботиться? – И он вручает юноше письмо.
«Не испугал ли Вас шум ветра сегодня ночью? Разыгралась такая буря, что я почувствовал недомогание, от которого до сих пор не оправился. Потому-то я и позволил себя остаться в своих покоях». – Вот что было там написано.
Спустившись с галереи, Тюдзё направился к юго-западной части усадьбы и, пройдя через дверь на срединной галерее, вошел в покои Государыни.
В слабом свете занимавшегося утра изящная фигура юноши казалась особенно прекрасной. Остановившись у южной стены Восточного флигеля, он окинул взглядом покои. Две решетки оказались поднятыми, а поскольку еще только начинало светать, занавеси были подобраны кверху и в проемах виднелись фигуры сидящих дам.
Несколько молодых прислужниц вышли на галерею и стояли там, прислонившись к перилам. Неясный сумеречный свет сообщал особое очарование их фигурам, облаченным в разноцветные домашние платья хотя кто знает, что бы сказал юноша, увидев их вблизи.
Государыня изволила послать девочек-служанок в сад, велев им напоить росой сидящих в корзиночках цикад. Девочки были одеты в платья осенних тонов: бледно-лиловые, алые, темн. – и светло-пурпурные – и желто-зеленые кадзами. Небольшими стайками сновали они по саду с разноцветными корзиночками в руках, подбирали сломанные безжалостным ветром гвоздики и подносили их госпоже. Нельзя было оторвать глаз от их прелестных фигурок, мелькавших в утреннем тумане.
Ветер, дующий со стороны покоев, был напоен чудесным ароматом. «Неужели здесь даже астры-сион благоухают? Уж не оттого ли, что Государыня коснулась их рукавом?» – подумал юноша, и сердце его затрепетало. Не желая смущать прислуживающих госпоже дам, он тихонько покашлял, дабы оповестить о своем присутствии, и двинулся по направлению к дому. Прислужницы, не выказывая, впрочем, особого смущения, поспешили скрыться. Они привыкли к Тюдзё и не сторонились его, ведь, когда их госпожу отдали во Дворец, он был совсем еще ребенком и часто наведывался в ее покои. Передав Государыне послание министра, юноша задержался, чтобы поболтать с дамами, среди которых заметил своих давних приятельниц: госпожу Сайсё, госпожу Найси и других.
В покоях Государыни каждая мелочь носила на себе отпечаток тонкого вкуса, сразу было видно, что здесь живет высокая особа, и от невольно нахлынувших воспоминаний сердце юноши томительно сжалось.
Между тем в Южных покоях уже подняли решетки, и министр с супругой взирали на цветы, которых судьба так тревожила их прошлой ночью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96