С ним отправились добрый Малик Алабес и отважный Гасул, а все другие рыцари уже столпились вокруг ограды. Четыре отважных христианина, никем не узнанные, вытащили – как мы сказали – щиты из чехлов и сбросили с себя свои нарядные альбурнусы у края ристалища.
Доблестный алькайд Лос-Донселес с таким искусством пустил своего коня вдоль ристалища, что все, на него глядя, испытывали только радость и надежду на то, что он очень хорошо проведет бой.
Сдерживая своего коня и со скачки перейдя на шаг, доблестный алькайд подъехал к рыцарям-обвинителям и громким голосом, так, чтобы всем было слышно, спросил их:
– Ответьте, сеньоры рыцари, зачем вы без всякой к тому причины обвинили вашу королеву и запятнали ее честь?
Магома Сегри, главный обвинитель, ответил:
– Мы сделали это затем, что обвинения наши истинны и мы должны были вступиться за честь нашего короля.
Тогда доблестный алькайд, уже полный гнева, возразил:
– Кто бы ни обвинил королеву, он – лжец и недостоин считаться рыцарем! И поскольку мы явились сюда для торжества справедливости, готовьтесь, клеветники, к бою! Сегодня вам предстоит умереть, а, умирая, признать лживость своего обвинения!
И с этими словами доблестный дон Диэго Фернандес де Кордова быстро взял копье наперевес и с такой силой ударил им Сегри в грудь, что тот очень скверно себя почувствовал. И острие копья пробило кольчугу, несмотря на всю ее плотность. Храбрый Сегри, получив жестокий удар, а вместе с ним опровержение своим словам, будучи рыцарем великого мужества и силы, в один миг повернул своего коня и бешено устремился на алькайда, чтобы его ранить. Но добрый алькайд, человек неустрашимый и весьма искусный в боевом деле, поспешно взял необходимый разбег и затем отважно вступил в бой с мавром.
Увидя их вступившими в бой, трубачи затрубили в трубы, и по этому сигналу остальные рыцари тоже устремились друг на друга, полные ярости и смелости. Доблестному Понсе де Леону досталось сражаться против Алиамета Сегри, могучего и смелого мавра, дону Алонсо – против Махардона, человека точно так же огромной силы. На дон Хуана Чакона пришелся Махардин, брат Махардона, столь же искусный в бою, как и остальные.
И когда каждый из них нашел себе противника, между ними начались яростные стычки; они наскакивали и отскакивали, стараясь ранить друг друга и проявляя всю им присущую храбрость. Четыре мавра были отборными рыцарями, и во всем королевстве не найти бы людей сильнее и отважнее, но мало стоили их сила и отвага, раз против них выступил цвет христианского рыцарства. Так вели они бой с отменной храбростью и осыпали друг друга сокрушительными ударами копий.
Дон Хуан Чакон, хотя ему и не недоставало искусства в бою, получил от ловкого Махардина серьезную рану в бедро. Случилось это следующим образом: мавр приблизился к нему вплотную и прежде, чем дон Хуан успел закрыться щитом, ударом снизу вонзил в него копье, пробившее кольчугу и ранившее бедро. Дон Хуан, увидя, что он ранен в самом начале боя, а противник остался безнаказанным за свой удар, запылал яростью, словно лев, но как опытный боец сдержался и стал дожидаться нового нападения мавра, чтобы его уже не выпустить из рук. И вышло, как он думал: отважный мавр, обрадованный своим успехом, – ибо он видел, что ранил противника, – с громкой альгасарой во второй раз помчался на него, восклицая: «По крайней мере, турок, ты теперь будешь знать, равны ли или превосходят в бою гранадские рыцари турецких!» И, восклицая так, он намеревался ранить дон Хуана снова, но дон Хуан, его ожидавший и видевший, что он прямо мчится на него, дал своему коню шпоры с такой силой, что конь помчался, будто стрела, выпущенная из стального лука. Со словами: «Сейчас я научу тебя сражаться, негодный клеветник!» – и потрясая в воздухе копьем, он налетел на своем, точно ветер, стремительном коне на мавра. Казалось, будто столкнулись две огромные башни. Конь доброго дон Хуана превосходил коня мавра по своим размерам и силе, и при столкновении копье, направленное могучей рукою дон Хуана, пробило стальную кольчугу мавра и тяжело его ранило, а конь последнего от толчка сел на задние ноги, а затем свалился на бок. Дон Хуан тоже получил рану, но не особенно серьезную. Конь дон Хуана после падения мавританского коня не смог сдержать своего мощного разбега и, налетев на поверженного коня, споткнулся о него и упал. Так что оба они – и дон Хуан и мавр – оказались вместе со своими конями лежащими на земле. Дон Хуан, будучи человеком сильным и смелым сердцем, не обращая внимания на свое падение, быстро вскочил на ноги. Падая, он потерял свое копье. Храбрый мавр не утратил мужества, получив рану и падая вместе с конем. Конь его еще не успел упасть, как он, невзирая на тяжелую рану, с него спрыгнул, прикрылся адаргой, взялся за свою острую альфангу и поспешно направился к дон Хуану Чакону, чтобы нанести ему жестокую рану. Он обрушил ему на щит страшный удар, отколовший часть щита. Отважный дон Хуан, атакованный с таким пылом, положился на собственную силу и нанес мавру ответный удар: от него разлетелся на куски щит мавра, а этот последний получил смертельную рану и плечо у самой шеи. Мавр зашатался. Увидев это, дон Хуан набросился на него и нанес ему новый удар мечом, от которого мавр, обессиленный, свалился на землю. Едва он упал, как храбрый дон Хуан следующим ударом начисто отрубил ему ногу. После чего, видя, что мавр ему уже более не опасен, он вытер свой добрый меч, вложил его в ножны и, подняв глаза к небу, возблагодарил в своем сердце бога за победу, дарованную ему над столь отважным и свирепым мавром. Затем он поднял с земли обломок копья, оперся на него, ибо от боли, причиняемой раной в бедре, едва мог стоять, и принялся смотреть на битву своих товарищей с остальными маврами.
Как только мавр был побежден, сторонники королевы приказали трубить в трубы и аньяфилы, приветствуя победу доблестного турка. Этого было достаточно, чтобы вдохновить сражавшихся христианских рыцарей; на мавров же эти звуки подействовали совсем по-другому: слыша их, они теряли мужество, силы и надежду на победу. Тут вдруг из окна одного дома донеслись вопли и горестный плач: то рыдали и стенали жена, сестры и другие родственницы отважного Махардина, увидевшие его извивающимся в предсмертном бешенстве в луже собственной крови. Рыцари Сегри велели этим женщинам отойти от окон и прекратить стенания, чтобы их сражавшиеся еще сородичи не потеряли мужества. Плача более не было слышно, перестали слышаться и звуки труб и гобоев сторонников королевы, умолкнувших по повелению судей.
Тем временем бившиеся рыцари с таким неостывающим жаром вели бой, что можно было подумать, что они его только что начинали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109