Там, на дальних берегах Орхона и Керулена, два с половиной века назад началась трагедия, которой суждено было распространиться на весь мир. До сих пор отголосками ее полна родная степь, и каждое событие помнят здесь люди…
Чингисханом провозгласил себя Темучин, пращур хана Абулхаира, и уже покорены были им казахские роды керей, алшын и найман. Словно кипящая лава, выплескивались монголы на окружающие их малые племена и народности. Все, что не плавилось в этом котле в единый металл, превращалось в дым и пепел. Киргизы, буряты, ойроты разделили участь казахских родов. Лучшее в мире железо добывали тогда в верховьях Селенги и Енисея. Мечами из этого железа вооружал Чингисхан плененные им народы и посылал их во все стороны на завоевание все новых и новых земель. При малейшем неповиновении народы уничтожались, и людям казалось, что есть какой-то скрытый смысл во всем этом. Смерть всегда священна. Сыном неба стали считать Чингисхана.
Тунгусское царство си-си уничтожил Чингисхан. Море крови пролил он там, но лучшей и преданнейшей конницей в его войске стали именно всадники си-си. То же произошло с племенами та-та и с казахскими родами, кочевавшими вместе с монголами. Когда, покорив в течение трех лет Китай, двинул Чингисхан на запад свое единое племенное войско, казахские батыры в его рядах с беспощадной жестокостью обрушивали свой меч на братские роды, вставшие на пути монголов. Поистине божьим наказанием был «Потрясатель вселенной».
Не могла разрозненная степь противостоять этой силе, а великий Хорезм был накануне развала. Один за другим пали Ургенч, Самарканд, Бухара, Мерв, и черные пепелища оставались там, где недавно была жизнь…
Всадники Джучи продвигались все дальше в казахскую степь. Переправившись через Иртыш, Ишим, Тобол, Нуру, они водрузили в самой середине ее, на вершине Улытау, знамя своего улуса. Все, кто пытался противиться этому, были уничтожены. Оставшиеся в живых стали воинами Джучи, и в каждом казахском племени вскоре появились тюре-чингизиды…
Но эта была лишь половина вселенной. Многотысячное войско во главе с багатурами Джебе и Субудаем, обогнув Каспий, вошло в пределы Кавказа. И на каждом шагу монголы коварно нарушали свои клятвы, потому что не было у них ничего святого, кроме смерти. Обманом истребляли они в один день тридцать тысяч грузинских воинов. Захватив послов Ширван-шаха, под страхом смерти заставили они показать дорогу в обход Дербента. А когда аланы объединились с кипчаками для отпора монголам и те увидели, что не одолеть им объединенного войска, то подослали лазутчиков к кипчакам. «Мы — ваши братья по крови, а аланы — чужаки!» — сказали они кипчакам, и кипчаки поверили. Все храброе аланское войско было уничтожено, потому то осталось без союзников…
А кипчаки жестоко поплатились за свое легковерие. Когда распустили они по домам свое войско, монголы неожиданно повернули в кипчакскую степь и прошли по ней облавой. В русские земли и в Крым бежали оставшиеся в живых кипчаки и только там взялись за ум. Когда надвигается сама смерть, то ничто перед ней кровное родство. Куда ближе по духу оказались аланы и русские, с которыми полтора века шла у кипчаков война. Совсем недавно воспевал набеги на русские земли Казтуган-жырау, а сейчас словно осмысливал свои песни…
О славном кипчакском батыре Бошмане запел Казтуган-жырау, и высокая гордость сияла в его глазах… «Все, кого не скосили кривые сабли, преклонялись перед роком!» — писал один персидский историк о временах монгольского нашествия. Все, но не батыр Бошман. Он собрал вокруг себя вырвавшихся из тисков смерти нескольких кипчакских батыров и начал неравную борьбу. Сотнями присоединялись к нему разрозненные кипчакские джигиты, а затем башкиры, аланы, булгары. Он всех принимал к себе, и вскоре о его отряде заговорили по всему Едилю. День и ночь гонялись за ним сотни Батыя, но он был неуловим. В волжских плавнях находили себе убежище повстанцы и нападали оттуда всякий раз на отдельные монгольские отряды, разбивая их поодиночке. В конце концов один их Батыевых военачальников — будущий хан Великой Орды — Мунке снарядил двести судов, посадил в каждое по сто воинов и прочесал плавни. Не успел он проплыть, как люди батыра Бошмана напали на хвост каравана и перебили множество монголов. Только после того, как батыр Бошман попал в засаду на одном из островов, удалось справиться с ним. Да и то монголам помогла буря, оголившая дно на подступах к этому острову. Взятого в плен раненого Бошмана монголы разрубили пополам.
Но уже поднимались на борьбу другие батыры. В песнях остались имена Баяна и Жыку, которые возглавили движение других кипчакских родов за самостоятельность, против монгольских притеснений…
Какая-то мысль все не давала покоя Казтуган-жырау. Он запел об ужасах монгольского нашествия, о которых передавали из рода в род. Кожу сдирали с людей заживо и бросали в костры детей. Тогда еще не было слова, которым люди позже стали определять такие действия, и маленький Казтуган-жырау умолк, не зная, как это назвать…
Опять неуверенно тронул он струны, посмотрел по сторонам… Да, во имя завоевания мира делали это монгольские ханы. Но для чего это было нужно им — завоевывать мир?.. И что получилось из этого? Разве не раскололась на тысячи кусков вселенская империя на другой же день после смерти Чингисхана? Счастлив ли великий завоеватель в своих потомках, остатки которых дорезывают сейчас друг друга?..
Так и не досказал этого Казтуган-жырау. С открытым ртом растерянно смотрел он на хана Абулхаира. И все люди смотрели на него. Лишь один Асан-Кайгы глядел куда-то в степь, задумчиво покачивая головой…
С самого начала исторического повествования жырау хан Абулхаир сидел не шелохнувшись, словно каменный обатас. Лишь чуть осунулось и стало бледнее его смуглое лицо, но это могли заметить только хорошо знающие его люди. А таких было немного в ханском окружении, потому что он придерживался в выборе приближенных известного Чингисханова завета.
И вдруг увидел Казтуган-жырау глаза хана!..
* * *
Повелительно поднял руку Абулхаир. Собравшиеся, которые до сих пор подзадоривали певца бодрыми криками «Ой, пале!», сразу осеклись и затихли, как ударившееся о воду пламя. Сам певец сидел ошеломленный, словно стукнули его обухом по голове.
— Уже время намаза… — сказал негромко Абулхаир. — Мы потом успеем дослушать басни этого веселого рассказчика!
Хоть и считался мусульманином хан, но что-то не замечали за ним до сих пор излишней набожности. Сейчас он вдруг быстро встал на ноги, а за ним поднялись и все остальные…
* * *
Воспользовавшись замешательством, тихо откололся от толпы Каптагай-батыр. Он прошел в свою большую белую юрту и вполголоса заговорил с сидящим на страже у входа рослым рыжим джигитом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Чингисханом провозгласил себя Темучин, пращур хана Абулхаира, и уже покорены были им казахские роды керей, алшын и найман. Словно кипящая лава, выплескивались монголы на окружающие их малые племена и народности. Все, что не плавилось в этом котле в единый металл, превращалось в дым и пепел. Киргизы, буряты, ойроты разделили участь казахских родов. Лучшее в мире железо добывали тогда в верховьях Селенги и Енисея. Мечами из этого железа вооружал Чингисхан плененные им народы и посылал их во все стороны на завоевание все новых и новых земель. При малейшем неповиновении народы уничтожались, и людям казалось, что есть какой-то скрытый смысл во всем этом. Смерть всегда священна. Сыном неба стали считать Чингисхана.
Тунгусское царство си-си уничтожил Чингисхан. Море крови пролил он там, но лучшей и преданнейшей конницей в его войске стали именно всадники си-си. То же произошло с племенами та-та и с казахскими родами, кочевавшими вместе с монголами. Когда, покорив в течение трех лет Китай, двинул Чингисхан на запад свое единое племенное войско, казахские батыры в его рядах с беспощадной жестокостью обрушивали свой меч на братские роды, вставшие на пути монголов. Поистине божьим наказанием был «Потрясатель вселенной».
Не могла разрозненная степь противостоять этой силе, а великий Хорезм был накануне развала. Один за другим пали Ургенч, Самарканд, Бухара, Мерв, и черные пепелища оставались там, где недавно была жизнь…
Всадники Джучи продвигались все дальше в казахскую степь. Переправившись через Иртыш, Ишим, Тобол, Нуру, они водрузили в самой середине ее, на вершине Улытау, знамя своего улуса. Все, кто пытался противиться этому, были уничтожены. Оставшиеся в живых стали воинами Джучи, и в каждом казахском племени вскоре появились тюре-чингизиды…
Но эта была лишь половина вселенной. Многотысячное войско во главе с багатурами Джебе и Субудаем, обогнув Каспий, вошло в пределы Кавказа. И на каждом шагу монголы коварно нарушали свои клятвы, потому что не было у них ничего святого, кроме смерти. Обманом истребляли они в один день тридцать тысяч грузинских воинов. Захватив послов Ширван-шаха, под страхом смерти заставили они показать дорогу в обход Дербента. А когда аланы объединились с кипчаками для отпора монголам и те увидели, что не одолеть им объединенного войска, то подослали лазутчиков к кипчакам. «Мы — ваши братья по крови, а аланы — чужаки!» — сказали они кипчакам, и кипчаки поверили. Все храброе аланское войско было уничтожено, потому то осталось без союзников…
А кипчаки жестоко поплатились за свое легковерие. Когда распустили они по домам свое войско, монголы неожиданно повернули в кипчакскую степь и прошли по ней облавой. В русские земли и в Крым бежали оставшиеся в живых кипчаки и только там взялись за ум. Когда надвигается сама смерть, то ничто перед ней кровное родство. Куда ближе по духу оказались аланы и русские, с которыми полтора века шла у кипчаков война. Совсем недавно воспевал набеги на русские земли Казтуган-жырау, а сейчас словно осмысливал свои песни…
О славном кипчакском батыре Бошмане запел Казтуган-жырау, и высокая гордость сияла в его глазах… «Все, кого не скосили кривые сабли, преклонялись перед роком!» — писал один персидский историк о временах монгольского нашествия. Все, но не батыр Бошман. Он собрал вокруг себя вырвавшихся из тисков смерти нескольких кипчакских батыров и начал неравную борьбу. Сотнями присоединялись к нему разрозненные кипчакские джигиты, а затем башкиры, аланы, булгары. Он всех принимал к себе, и вскоре о его отряде заговорили по всему Едилю. День и ночь гонялись за ним сотни Батыя, но он был неуловим. В волжских плавнях находили себе убежище повстанцы и нападали оттуда всякий раз на отдельные монгольские отряды, разбивая их поодиночке. В конце концов один их Батыевых военачальников — будущий хан Великой Орды — Мунке снарядил двести судов, посадил в каждое по сто воинов и прочесал плавни. Не успел он проплыть, как люди батыра Бошмана напали на хвост каравана и перебили множество монголов. Только после того, как батыр Бошман попал в засаду на одном из островов, удалось справиться с ним. Да и то монголам помогла буря, оголившая дно на подступах к этому острову. Взятого в плен раненого Бошмана монголы разрубили пополам.
Но уже поднимались на борьбу другие батыры. В песнях остались имена Баяна и Жыку, которые возглавили движение других кипчакских родов за самостоятельность, против монгольских притеснений…
Какая-то мысль все не давала покоя Казтуган-жырау. Он запел об ужасах монгольского нашествия, о которых передавали из рода в род. Кожу сдирали с людей заживо и бросали в костры детей. Тогда еще не было слова, которым люди позже стали определять такие действия, и маленький Казтуган-жырау умолк, не зная, как это назвать…
Опять неуверенно тронул он струны, посмотрел по сторонам… Да, во имя завоевания мира делали это монгольские ханы. Но для чего это было нужно им — завоевывать мир?.. И что получилось из этого? Разве не раскололась на тысячи кусков вселенская империя на другой же день после смерти Чингисхана? Счастлив ли великий завоеватель в своих потомках, остатки которых дорезывают сейчас друг друга?..
Так и не досказал этого Казтуган-жырау. С открытым ртом растерянно смотрел он на хана Абулхаира. И все люди смотрели на него. Лишь один Асан-Кайгы глядел куда-то в степь, задумчиво покачивая головой…
С самого начала исторического повествования жырау хан Абулхаир сидел не шелохнувшись, словно каменный обатас. Лишь чуть осунулось и стало бледнее его смуглое лицо, но это могли заметить только хорошо знающие его люди. А таких было немного в ханском окружении, потому что он придерживался в выборе приближенных известного Чингисханова завета.
И вдруг увидел Казтуган-жырау глаза хана!..
* * *
Повелительно поднял руку Абулхаир. Собравшиеся, которые до сих пор подзадоривали певца бодрыми криками «Ой, пале!», сразу осеклись и затихли, как ударившееся о воду пламя. Сам певец сидел ошеломленный, словно стукнули его обухом по голове.
— Уже время намаза… — сказал негромко Абулхаир. — Мы потом успеем дослушать басни этого веселого рассказчика!
Хоть и считался мусульманином хан, но что-то не замечали за ним до сих пор излишней набожности. Сейчас он вдруг быстро встал на ноги, а за ним поднялись и все остальные…
* * *
Воспользовавшись замешательством, тихо откололся от толпы Каптагай-батыр. Он прошел в свою большую белую юрту и вполголоса заговорил с сидящим на страже у входа рослым рыжим джигитом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85