И чтобы сломить непокорных, должен был хан Абулхаир действовать. Вот почему обратился он за советом к предкам.
Назидание Чингисхана своим сыновьям вспомнилось ему. Когда разделил между ними Чингисхан мир на четыре улуса, захотели сыновья услышать от него добрый совет, как управлять людьми. Первым обратился к нему старший сын Джучи:
— Скажи, о обладатель великой славы и покоритель вселенной, каким должен быть подлинный хан?
— Чтобы угодить людям, хан должен быть умным, а чтобы люди угождали ему, должен быть сильным! — ответил Чингисхан.
Второй сын, Джатагай, спросил:
— Как сделать так, чтобы люди уважали тебя?
— Не лишись трона! — ответил Чингисхан.
Тогда третий сын, Угедей, обратился к отцу:
— Как же сохранить трон?
— Не допускать в свое окружение никого умнее себя! — ответил Чингисхан.
И четвертый сын, Туле, спросил у отца:
— Чем должен жертвовать хан для славы своей?
— Сыном! — ответил Чингисхан.
* * *
Судя по всему, сыновья помнили советы отца и относительно благополучно закончили свои дни. Не лишнее ли это доказательство, что и ему надлежит прислушаться к ним? С самого начала своего правления Абулхаир окружал себя не только шейбанидами, но и другими потомками Джучи. И отпрыски остальных чингизидовских родов находили место в его ставке. Но ни один из них не был умнее хана. Так во всяком случае казалось Абулхаиру, потому что все они низко склоняли головы перед ним и замолкали, когда начинал он говорить.
Но вот объявился среди них султан Джаныбек. Вместе с родственником своим Кереем задумали они отделить от Синей Орды самую большую — степную — часть территории и править самостоятельно. Что бы ни говорили они, только властолюбием объясняет их устремления Абулхаир: кому, как не ему, знать притягательную силу власти…
Нет, нельзя позволить им это сделать, потому что Дешт-и-Кипчак — основа всего. А кроме того, как пирамида строится государство. Если вытащить из нее один камень — повалятся остальные. Наоборот, о дальнейшем расширении ханства следует думать, ибо это тоже завещано предками. Хиндустан, Моголистан, Иран, Ирак — вот куда следует направить накопившиеся в степи силы. И кто бы ни встал на пути, следует смести его!..
* * *
Как чахотка разъедает грудь больного, разъедала из века в век души чингизидов страсть к завоеваниям. Она властвовала над ними, руководила всеми их делами и помыслами, господствовала при решении семейных дел. Зараженные этой самой страшной и неумолимой болезнью, люди перестают видеть мир в истинном свете. Слепы становятся они и верят только в свое великое предназначение. Им кажется, что они повелевают историей.
А между тем это самые обыкновенные и чаще всего заурядные люди. Безграничная власть съедает их ум, мешает трезво оценить обстановку, вникнуть в суть происходящих событий. И легче всего тогда выполнить завет о том, чтобы не находились рядом умные люди. В один прекрасный день лишь позолоченная шелуха остается от всего этого и пропасть разверзается под ногами у целого народа…
Да, прежде всего страдает и расплачивается за все народ, управляемый подобным властителем. Что для хана человеческая жизнь, когда маячит впереди призрак власти над вселенной? Ему кажется, что народ для того только и создан, чтобы выполнять его предначертания. Даже сильные умом властители не могли избегнуть этого ослепления властью. Рано или поздно настигало оно их. С ханом Абулхаиром это случилось уже давно. Не понимал он, что дело здесь не в Джаныбеке или Керее, а в глубоком подспудном движении, которое, независимо ни от каких правителей, нарастало в степи. Все больше расходились интересы осевших на землю и смешавшихся с местным населением родов и тех, кто остался жить в степи, разводить по примеру отцов скот и пользоваться относительной свободой вдали от ханской ставки. Султаны Джаныбек и Керей были ближе к степнякам и сумели возглавить это закономерное движение за отделение от Синей Орды и создание самостоятельного степного государства…
Давно уже охотились друг за другом хан Абулхаир и неспокойные султаны. Открытое убийство меньше всего подходило им для взаимных расчетов. И было принято между чингизидами так уничтожать противника, чтобы не оставалось никаких свидетелей.
Как матерый волк и беспощадные волкодавы, вертелись они друг возле друга, выжидая момент, когда можно будет вцепиться в горло и покатиться по земле в смертельной схватке.
* * *
Рано окунулась в любовные утехи Гаиф-Жамал, семнадцатилетняя дочь Абулхаира от жены-мангытки. Такое случалось в ханской семье, и все было бы ничего, если бы не пожелала она молодого и крепкого султана Джаныбека. Как водилось, подослала она к нему в один из приездов проворную тетушку. Красавица предлагала провести с ней время, оставшееся до свадьбы, которая предстояла ей вскоре.
Султан Джаныбек ненавидел хана Абулхаира не меньше, чем тот ненавидел его. Хоть и не очень нравилась ему ханская дочь, да и другие были у него утешительницы при ханской ставке, но как было удержаться от того, чтобы лишний раз насолить врагу. «Пока не добрался до шкуры старого быка, задеру хотя бы телку!» — решил молодой султан и согласился на ее предложение.
Но так случилось, что попался в сети сам Джаныбек. Очень уж запали ему в сердце горячие ласки юной красавицы, и решил он в конце концов жениться на ней. В качестве свата пригласил он своего троюродного брата Керея — другого ханского врага.
Чингизиды в таких случаях обычно с величайшей охотой шли на сближение. Тесные родственные связи укрепляли их положение в степи. Даже старые враги мирились, выдавая дочерей замуж. Но на этот раз ничего не получилось. Хан Абулхаир уже понял, что такая свадьба только ухудшит положение. Далеко зашла вражда, и выход мог быть только один…
Не прямо отказал хан султану Джаныбеку, а, как водится, дал уклончивый ответ. «Осенью, когда вернутся аулы к своим зимовьям, тогда и решим», — сказал он Керею. Рассвирепевший Керей прямо выпалил тогда хану, что его дочь не так уж невинна и со свадьбой не мешало бы поторопиться. Абулхаир лишь усмехнулся, но показалось ему, что тигры рвут когтями его сердце. Тем не менее он сделал вид, что не заметил грубости Керея, и спокойным голосом повторил свой ответ.
А после отъезда султана Керея Абулхаир позвал к себе палача — знаменитого Курыбая. Молча встал перед ханом похожий на мертвеца, тощий и бледный человек, ожидая приказаний.
— Помнишь, какая смерть настигает чингизидов, когда угодно это становится богу? — спросил хан.
— Я помню все виды смерти! — тихо ответил Курыбай.
— Моя любимая дочь Гаиф-Жамал приболела в последние дни…
Палач молча кивнул головой.
Через три дня люди в ставке узнали, что дочь хана Гаиф-Жамал найдена в степи с торчавшей в груди стрелой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Назидание Чингисхана своим сыновьям вспомнилось ему. Когда разделил между ними Чингисхан мир на четыре улуса, захотели сыновья услышать от него добрый совет, как управлять людьми. Первым обратился к нему старший сын Джучи:
— Скажи, о обладатель великой славы и покоритель вселенной, каким должен быть подлинный хан?
— Чтобы угодить людям, хан должен быть умным, а чтобы люди угождали ему, должен быть сильным! — ответил Чингисхан.
Второй сын, Джатагай, спросил:
— Как сделать так, чтобы люди уважали тебя?
— Не лишись трона! — ответил Чингисхан.
Тогда третий сын, Угедей, обратился к отцу:
— Как же сохранить трон?
— Не допускать в свое окружение никого умнее себя! — ответил Чингисхан.
И четвертый сын, Туле, спросил у отца:
— Чем должен жертвовать хан для славы своей?
— Сыном! — ответил Чингисхан.
* * *
Судя по всему, сыновья помнили советы отца и относительно благополучно закончили свои дни. Не лишнее ли это доказательство, что и ему надлежит прислушаться к ним? С самого начала своего правления Абулхаир окружал себя не только шейбанидами, но и другими потомками Джучи. И отпрыски остальных чингизидовских родов находили место в его ставке. Но ни один из них не был умнее хана. Так во всяком случае казалось Абулхаиру, потому что все они низко склоняли головы перед ним и замолкали, когда начинал он говорить.
Но вот объявился среди них султан Джаныбек. Вместе с родственником своим Кереем задумали они отделить от Синей Орды самую большую — степную — часть территории и править самостоятельно. Что бы ни говорили они, только властолюбием объясняет их устремления Абулхаир: кому, как не ему, знать притягательную силу власти…
Нет, нельзя позволить им это сделать, потому что Дешт-и-Кипчак — основа всего. А кроме того, как пирамида строится государство. Если вытащить из нее один камень — повалятся остальные. Наоборот, о дальнейшем расширении ханства следует думать, ибо это тоже завещано предками. Хиндустан, Моголистан, Иран, Ирак — вот куда следует направить накопившиеся в степи силы. И кто бы ни встал на пути, следует смести его!..
* * *
Как чахотка разъедает грудь больного, разъедала из века в век души чингизидов страсть к завоеваниям. Она властвовала над ними, руководила всеми их делами и помыслами, господствовала при решении семейных дел. Зараженные этой самой страшной и неумолимой болезнью, люди перестают видеть мир в истинном свете. Слепы становятся они и верят только в свое великое предназначение. Им кажется, что они повелевают историей.
А между тем это самые обыкновенные и чаще всего заурядные люди. Безграничная власть съедает их ум, мешает трезво оценить обстановку, вникнуть в суть происходящих событий. И легче всего тогда выполнить завет о том, чтобы не находились рядом умные люди. В один прекрасный день лишь позолоченная шелуха остается от всего этого и пропасть разверзается под ногами у целого народа…
Да, прежде всего страдает и расплачивается за все народ, управляемый подобным властителем. Что для хана человеческая жизнь, когда маячит впереди призрак власти над вселенной? Ему кажется, что народ для того только и создан, чтобы выполнять его предначертания. Даже сильные умом властители не могли избегнуть этого ослепления властью. Рано или поздно настигало оно их. С ханом Абулхаиром это случилось уже давно. Не понимал он, что дело здесь не в Джаныбеке или Керее, а в глубоком подспудном движении, которое, независимо ни от каких правителей, нарастало в степи. Все больше расходились интересы осевших на землю и смешавшихся с местным населением родов и тех, кто остался жить в степи, разводить по примеру отцов скот и пользоваться относительной свободой вдали от ханской ставки. Султаны Джаныбек и Керей были ближе к степнякам и сумели возглавить это закономерное движение за отделение от Синей Орды и создание самостоятельного степного государства…
Давно уже охотились друг за другом хан Абулхаир и неспокойные султаны. Открытое убийство меньше всего подходило им для взаимных расчетов. И было принято между чингизидами так уничтожать противника, чтобы не оставалось никаких свидетелей.
Как матерый волк и беспощадные волкодавы, вертелись они друг возле друга, выжидая момент, когда можно будет вцепиться в горло и покатиться по земле в смертельной схватке.
* * *
Рано окунулась в любовные утехи Гаиф-Жамал, семнадцатилетняя дочь Абулхаира от жены-мангытки. Такое случалось в ханской семье, и все было бы ничего, если бы не пожелала она молодого и крепкого султана Джаныбека. Как водилось, подослала она к нему в один из приездов проворную тетушку. Красавица предлагала провести с ней время, оставшееся до свадьбы, которая предстояла ей вскоре.
Султан Джаныбек ненавидел хана Абулхаира не меньше, чем тот ненавидел его. Хоть и не очень нравилась ему ханская дочь, да и другие были у него утешительницы при ханской ставке, но как было удержаться от того, чтобы лишний раз насолить врагу. «Пока не добрался до шкуры старого быка, задеру хотя бы телку!» — решил молодой султан и согласился на ее предложение.
Но так случилось, что попался в сети сам Джаныбек. Очень уж запали ему в сердце горячие ласки юной красавицы, и решил он в конце концов жениться на ней. В качестве свата пригласил он своего троюродного брата Керея — другого ханского врага.
Чингизиды в таких случаях обычно с величайшей охотой шли на сближение. Тесные родственные связи укрепляли их положение в степи. Даже старые враги мирились, выдавая дочерей замуж. Но на этот раз ничего не получилось. Хан Абулхаир уже понял, что такая свадьба только ухудшит положение. Далеко зашла вражда, и выход мог быть только один…
Не прямо отказал хан султану Джаныбеку, а, как водится, дал уклончивый ответ. «Осенью, когда вернутся аулы к своим зимовьям, тогда и решим», — сказал он Керею. Рассвирепевший Керей прямо выпалил тогда хану, что его дочь не так уж невинна и со свадьбой не мешало бы поторопиться. Абулхаир лишь усмехнулся, но показалось ему, что тигры рвут когтями его сердце. Тем не менее он сделал вид, что не заметил грубости Керея, и спокойным голосом повторил свой ответ.
А после отъезда султана Керея Абулхаир позвал к себе палача — знаменитого Курыбая. Молча встал перед ханом похожий на мертвеца, тощий и бледный человек, ожидая приказаний.
— Помнишь, какая смерть настигает чингизидов, когда угодно это становится богу? — спросил хан.
— Я помню все виды смерти! — тихо ответил Курыбай.
— Моя любимая дочь Гаиф-Жамал приболела в последние дни…
Палач молча кивнул головой.
Через три дня люди в ставке узнали, что дочь хана Гаиф-Жамал найдена в степи с торчавшей в груди стрелой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85