Лицо его было бесстрастным. Так же неподвижно и молча, не смея нарушить размышления хана, стояла за его спиной свита.
А новому хану было о чем подумать. Он знал, что строительство мечети не сохранит ему Золотую Орду, и все-таки считал, что поступает правильно. Мечеть — символ власти, а это по душе народу.
Скрытным человеком был Берке. О его планах и думах не знали даже самые близкие люди. Страшным было то, что задумал он, и поэтому никому не мог доверить хан свою тайну.
Золотая Орда — великан. Третью часть всего царства, созданного Чингиз-ханом, занимает она, а по-прежнему, как и при нем, зависит от Каракорума и каждый свой шаг обязана согласовывать с сидящим там ханом.
В свое время Потрясатель вселенной хорошо продумал внутреннее устройство монгольского царства. Он разделил его на улусы и отдал каждый из них в управление одному из своих четырех сыновей. Дальше каждый улус делился на аймаки, которыми владели сыновья его сыновей. По строжайшему завету великого кагана, аймаки должны были подчиняться улусам, а все вместе — великому хану в Каракоруме.
Давно ушел из жизни грозный Чингиз-хан, а его потомки свято выполняли установленный им порядок. Ежегодно улусы отправляли в Каракорум всю дань, собранную ими с покоренных народов, все, что удавалось захватить в походах. Только великий хан Каракорума вправе был делить добычу и решать, кому что причитается. Заручившись поддержкой курултая, он мог вообще забрать все и отдать кому-нибудь одному для подготовки нового похода.
Велик и могуществен был тот, кого поднимали на белой кошме в Каракоруме.
Третий сын Чингиза — Угедэй, став ханом, не смог совершить того, что сделал его отец. Но он сумел сохранить монгольское царство и, послав в походы отважных волчат — Бату, Гуюка, Бори, Кубылая, Кулагу, Байдара, Менгу, Кайду и Ногая, — раздвинул границы.
Когда же на трон Каракорума сел Гуюк, счастье словно отвернулось от монголов. На смену славным битвам на чужих землях пришли внутренние распри, вражда и коварство.
Ныне монгольским великим ханом считается Менгу, но он не обладает железной волей своего предка. Оттого два его брата, два волчонка младшего сына Чингиз-хана — Тули, Кубылай и Кулагу, уже показывают зубы. Первый покорил Северный Китай, второй — Иран, и не сегодня, так завтра станет Кулагу ильханом всего Ирана, а придет время, Кубылай сам себя объявит императором Китая…
Близок час, когда должно распасться великое Чингизово царство. Так не пришло ли время и Золотой Орде стать самостоятельной? До каких пор богатства, идущие из ее земель, будут питать Каракорум? Если и дальше поступать так, то сможет ли Орда оставаться всегда сильной и могущественной?
Змея, которая не растет, не станет драконом; трон, подножье которого не укреплено золотом, рано или поздно покачнется, и им овладеет всякий, кто этого захочет.
О самостоятельности подвластной отныне ему Орды думал Берке-хан, и это была его самая тайная и самая жгучая мысль. Никому не смел он о ней рассказать, потому что знал крутой нрав Менгу.
Предстояло ждать, когда кто-нибудь из потомков Чингиз-хана отважится на это первый, а уж затем…
Зрачки раскосых глаз Берке вдруг расширились, потемнели, а желтое скуластое лицо налилось кровью. Он обернулся к свите:
— Привести сюда раба Коломона.
Один из нукеров торопливо бросился вниз по склону холма.
Ромей, подгоняемый нукером, начал неторопливо взбираться на холм. Медлительность мастера бесила хана, но внешне он сохранял спокойствие.
Коломон держался независимо. Не доходя шагов двадцать до хана, он вдруг остановился, поднял лицо.
— Берке-хан, — сказал он, — цепи мои слишком тяжелы, чтобы мне быть проворным и быстрым. Пройдет много времени, прежде чем я успею приблизиться к месту, где стоишь ты, и упаду к твоим ногам. Считай, что я уже сделал это. Я слушаю…
Непокорный ромей никогда не называл хана «великим». За это его неоднократно секли плетьми, бросали в глубокую яму — зиндан, но ничто не могло сломить мастера.
Берке молчал, темными от ярости глазами смотрел на Коломона. Ромей сказал:
— Самоубийство у христиан считается страшным грехом. Если меня поразит твой меч, я буду считать себя счастливым человеком, потому что смерть — лучший способ перестать быть рабом…
Хан не ответил на его слова, не принял дерзкого вызова. Он спросил:
— Я велел тебе выложить основание мечети из камня — почему ты ослушался меня и делаешь его из кирпича? Мечеть может развалиться…
В голубых глазах ромея мелькнули смешинки.
— Все во власти аллаха. Зачем он станет разрушать то, что воздвигнуто в его честь?..
Берке заговорил вдруг тихо, и это было признаком того, что его душит ярость.
— Мечеть, построенная ханом Золотой Орды, должна стоять вечно…
Коломон покачал головой, делая вид, что не замечает гнева Берке.
— Храмы и мечети стоят долго не потому, что их возводят по велению правителей, а потому, что строят их люди знающие. Обожженый кирпич, положенный на растворе ганча, крепче камня…
— Значит, ты не хочешь исполнить мой приказ?.. — вкрадчиво спросил хан.
— Даже глупый исполняет умный приказ, но слова глупого человека сбивают с толку самого умного, — с вызовом сказал мастер.
— Выходит ты умнее меня?
Если бы Коломон стоял рядом, ему наверняка не сносить головы, за свою дерзость. Попятились в страхе от хана нукеры, советники, нойоны. Они знали своего повелителя, знали то, что охваченный тихой яростью, он может ударить мечом любого, кто окажется рядом.
Хан успокоился так же быстро и неожиданно, как и впал в ярость.
Коломон улыбнулся.
— Почему ты смеешься, ромей? — спросил Берке.
— Услышав ваши проклятия, я вспомнил притчу, которую рассказывают на моей родине…
— Ну что ж, расскажи ее нам, — милостиво разрешил хан.
Ромей сощурил голубые глаза:
— Однажды козел, взобравшись на высокий обрыв, начал ругать волка. Не было таких слов, которых бы он не сказал ему. Но прошло время, и козел успокоился. Тогда заговорил волк: «Ты потому такой смелый козел, что я не могу добраться до тебя, но все еще может перемениться…»
Берке с трудом подавил снова вспыхнувшую в нем ярость.
— Пойди к ромею, — сказал он жестко одному из нукеров, — и отруби ему голову…
И вдруг хан увидел, как побелело лицо мастера и в глазах вспыхнул страх.
Берке рассмеялся:
— Готов ли ты к смерти, ромей?
— Я готов к ней с того дня, хан, как попал в плен. Смерть — избавление от мучений, которые выпали на мою долю… Но кто достроит твою мечеть?
Берке задумался. К нему наклонился Саук:
— Великий хан, сохрани дерзкому гяуру жизнь. Мечеть стоит этого. Ее величие донесет твое имя до потомков…
Хан поднял руку, останавливая нукера, уже занесшего над головой Коломона кривую саблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
А новому хану было о чем подумать. Он знал, что строительство мечети не сохранит ему Золотую Орду, и все-таки считал, что поступает правильно. Мечеть — символ власти, а это по душе народу.
Скрытным человеком был Берке. О его планах и думах не знали даже самые близкие люди. Страшным было то, что задумал он, и поэтому никому не мог доверить хан свою тайну.
Золотая Орда — великан. Третью часть всего царства, созданного Чингиз-ханом, занимает она, а по-прежнему, как и при нем, зависит от Каракорума и каждый свой шаг обязана согласовывать с сидящим там ханом.
В свое время Потрясатель вселенной хорошо продумал внутреннее устройство монгольского царства. Он разделил его на улусы и отдал каждый из них в управление одному из своих четырех сыновей. Дальше каждый улус делился на аймаки, которыми владели сыновья его сыновей. По строжайшему завету великого кагана, аймаки должны были подчиняться улусам, а все вместе — великому хану в Каракоруме.
Давно ушел из жизни грозный Чингиз-хан, а его потомки свято выполняли установленный им порядок. Ежегодно улусы отправляли в Каракорум всю дань, собранную ими с покоренных народов, все, что удавалось захватить в походах. Только великий хан Каракорума вправе был делить добычу и решать, кому что причитается. Заручившись поддержкой курултая, он мог вообще забрать все и отдать кому-нибудь одному для подготовки нового похода.
Велик и могуществен был тот, кого поднимали на белой кошме в Каракоруме.
Третий сын Чингиза — Угедэй, став ханом, не смог совершить того, что сделал его отец. Но он сумел сохранить монгольское царство и, послав в походы отважных волчат — Бату, Гуюка, Бори, Кубылая, Кулагу, Байдара, Менгу, Кайду и Ногая, — раздвинул границы.
Когда же на трон Каракорума сел Гуюк, счастье словно отвернулось от монголов. На смену славным битвам на чужих землях пришли внутренние распри, вражда и коварство.
Ныне монгольским великим ханом считается Менгу, но он не обладает железной волей своего предка. Оттого два его брата, два волчонка младшего сына Чингиз-хана — Тули, Кубылай и Кулагу, уже показывают зубы. Первый покорил Северный Китай, второй — Иран, и не сегодня, так завтра станет Кулагу ильханом всего Ирана, а придет время, Кубылай сам себя объявит императором Китая…
Близок час, когда должно распасться великое Чингизово царство. Так не пришло ли время и Золотой Орде стать самостоятельной? До каких пор богатства, идущие из ее земель, будут питать Каракорум? Если и дальше поступать так, то сможет ли Орда оставаться всегда сильной и могущественной?
Змея, которая не растет, не станет драконом; трон, подножье которого не укреплено золотом, рано или поздно покачнется, и им овладеет всякий, кто этого захочет.
О самостоятельности подвластной отныне ему Орды думал Берке-хан, и это была его самая тайная и самая жгучая мысль. Никому не смел он о ней рассказать, потому что знал крутой нрав Менгу.
Предстояло ждать, когда кто-нибудь из потомков Чингиз-хана отважится на это первый, а уж затем…
Зрачки раскосых глаз Берке вдруг расширились, потемнели, а желтое скуластое лицо налилось кровью. Он обернулся к свите:
— Привести сюда раба Коломона.
Один из нукеров торопливо бросился вниз по склону холма.
Ромей, подгоняемый нукером, начал неторопливо взбираться на холм. Медлительность мастера бесила хана, но внешне он сохранял спокойствие.
Коломон держался независимо. Не доходя шагов двадцать до хана, он вдруг остановился, поднял лицо.
— Берке-хан, — сказал он, — цепи мои слишком тяжелы, чтобы мне быть проворным и быстрым. Пройдет много времени, прежде чем я успею приблизиться к месту, где стоишь ты, и упаду к твоим ногам. Считай, что я уже сделал это. Я слушаю…
Непокорный ромей никогда не называл хана «великим». За это его неоднократно секли плетьми, бросали в глубокую яму — зиндан, но ничто не могло сломить мастера.
Берке молчал, темными от ярости глазами смотрел на Коломона. Ромей сказал:
— Самоубийство у христиан считается страшным грехом. Если меня поразит твой меч, я буду считать себя счастливым человеком, потому что смерть — лучший способ перестать быть рабом…
Хан не ответил на его слова, не принял дерзкого вызова. Он спросил:
— Я велел тебе выложить основание мечети из камня — почему ты ослушался меня и делаешь его из кирпича? Мечеть может развалиться…
В голубых глазах ромея мелькнули смешинки.
— Все во власти аллаха. Зачем он станет разрушать то, что воздвигнуто в его честь?..
Берке заговорил вдруг тихо, и это было признаком того, что его душит ярость.
— Мечеть, построенная ханом Золотой Орды, должна стоять вечно…
Коломон покачал головой, делая вид, что не замечает гнева Берке.
— Храмы и мечети стоят долго не потому, что их возводят по велению правителей, а потому, что строят их люди знающие. Обожженый кирпич, положенный на растворе ганча, крепче камня…
— Значит, ты не хочешь исполнить мой приказ?.. — вкрадчиво спросил хан.
— Даже глупый исполняет умный приказ, но слова глупого человека сбивают с толку самого умного, — с вызовом сказал мастер.
— Выходит ты умнее меня?
Если бы Коломон стоял рядом, ему наверняка не сносить головы, за свою дерзость. Попятились в страхе от хана нукеры, советники, нойоны. Они знали своего повелителя, знали то, что охваченный тихой яростью, он может ударить мечом любого, кто окажется рядом.
Хан успокоился так же быстро и неожиданно, как и впал в ярость.
Коломон улыбнулся.
— Почему ты смеешься, ромей? — спросил Берке.
— Услышав ваши проклятия, я вспомнил притчу, которую рассказывают на моей родине…
— Ну что ж, расскажи ее нам, — милостиво разрешил хан.
Ромей сощурил голубые глаза:
— Однажды козел, взобравшись на высокий обрыв, начал ругать волка. Не было таких слов, которых бы он не сказал ему. Но прошло время, и козел успокоился. Тогда заговорил волк: «Ты потому такой смелый козел, что я не могу добраться до тебя, но все еще может перемениться…»
Берке с трудом подавил снова вспыхнувшую в нем ярость.
— Пойди к ромею, — сказал он жестко одному из нукеров, — и отруби ему голову…
И вдруг хан увидел, как побелело лицо мастера и в глазах вспыхнул страх.
Берке рассмеялся:
— Готов ли ты к смерти, ромей?
— Я готов к ней с того дня, хан, как попал в плен. Смерть — избавление от мучений, которые выпали на мою долю… Но кто достроит твою мечеть?
Берке задумался. К нему наклонился Саук:
— Великий хан, сохрани дерзкому гяуру жизнь. Мечеть стоит этого. Ее величие донесет твое имя до потомков…
Хан поднял руку, останавливая нукера, уже занесшего над головой Коломона кривую саблю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80