У меня есть несколько золотых монет, и я куплю эту ночь у стражника!.. Я буду ждать!..
— Хорошо. Я приду, — тихо, но твердо сказала девушка.
Вернувшись во дворец, Берке не велел никого к себе пускать и долго сидел в одиночестве. Мысли о том, что он увидел, не давали ему покоя. Потрясение прошло, и все можно было обдумать не торопясь.
Надо было что-то предпринять. Но что? Коварный ромей, зная, что мусульманская религия запрещает изображать людей, животных и птиц, все-таки обманул его.
Если кто-то догадается о том, что видел сегодня он, мусульмане отвернутся от хана, который позволил гяуру совершить такое святотатство.
Мечеть прекрасна. Подобных орнаментов и красок ни разу не видел Берке, хотя за долгую жизнь он побывал в землях разных народов. Закралась вдруг мысль: быть может, никто и никогда не узнает, что под орнаментом скрыто изображение человека, может, не стоит разрушать то, что создал мастер-ромей? Или приказать построить что-нибудь на том месте, с которого открывается тайна?
Но сейчас же на смену сомнениям пришла подозрительность. А что, если это не единственный секрет мастера? Кто знает, что у гяура может быть на уме?
Кровь отлила от лица хана, когда он подумал об этом. Нет! Выход был один — уничтожить всю роспись, которую сделал на этой стене ромей, и заставить его подчиниться ханской воле.
Перед глазами вдруг поразительно четко и ясно появилось изображение красавицы верхом на иноходце. Трудно было поднять на такое руку. Но зачем, почему решился на этот безумный поступок мастер? Туленгит намекнул сегодня хану кое о чем, но он только показал голову змеи, спрятав ее тело в воде. Так в чем же все-таки дело?
Берке думал о ромее, а перед глазами стоял образ девушки. Давно не охватывало его сердце волнение и не просыпалось желание обладать юным телом. Можно было бы приказать нукерам отыскать ее и привести сейчас же во дворец, но что-то удерживало хана от этого…
Так как же поступить с мастером? Раб осмелился полюбить свободную девушку, юную, прекрасную, как утренняя звезда Шолпан…
Хан схватил серебряный колокольчик и затряс им.
В комнату торопливо вошел сотник Салимгирей.
— Приведи сюда мастера-ромея.
— Слушаюсь и повинуюсь, великий хан.
Через некоторое время воины с обнаженными саблями приволокли во дворец Коломона и втолкнули его в комнату к хану.
— Оставьте нас двоих! — приказал Берке.
Воины удалились. Хан долго и пристально рассматривал мастера, словно пытаясь прочесть его мысли. Лицо ромея было неподвижным и бледным. Крупные капли пота блестели на его высоком лбу.
Недобрая улыбка тронула губы Берке.
— Рассказывай, — велел он.
— О чем, Берке-хан?
— Начнем хотя бы с того, когда ты закончишь строительство мечети?
— Я уже говорил… Осенью.
— Хорошо. А теперь скажи мне, зачем ты нарисовал на стене эту девушку?
Коломон резко вскинул голову.
— Я люблю ее!
— Ну, а она тебя?
— И она любит…
Лицо хана передернулось, но он справился с охватившим его гневом и по-прежнему спокойным голосом сказал:
— Разве тебе неизвестно, что она сосватана?
— Я знаю об этом. Но разве это имеет какое-то значение, если люди любят друг друга?
Дерзость ромея, его упрямые и смелые ответы бесили Берке:
— У вас разная вера. Девушка мусульманка…
Мастер не спрятал глаз:
— Самая великая религия, которой поклоняются люди всей земли, — это любовь…
Лицо хана побледнело и заострилось. Он чувствовал, как охватывает его, подступает к горлу знакомое состояние дикой ярости. Стоит только расслабиться, и оно захлестнет его, закроет глаза пеленой кровавого тумана, и тогда…
— Ты знаешь… что наша религия… запрещает рисовать людей…— Берке с трудом выталкивал слова из сведенного судорогой горла.
— Я люблю ее… И у меня не было иного способа выразить это. Она не понимала и боялась моих слов, потому что слова могут лгать.
— Дальше…
— Дальше? Когда она увидела свое изображение — оно сказало ей обо всем. Кундуз хорошо знает, чем это грозит мне. И если я не побоялся, значит, слова мои не лживы. Я совершил, согласно высшей религии, страшный грех. Девушка узнала, что я люблю ее больше, чем свою жизнь. И она согласилась…
В уголках губ хана появилась пена, а узкие глаза превратились в крохотные щелки.
— Согласилась?
— Да. Она согласилась навсегда стать моей, — Коломон вдруг опустился на колени. — Великий хан, в своей жизни я ни разу и никого ни о чем не просил… Ради своей любви я сам встал на колени… Я прошу одного… Мне не нужна свобода… Пусть я навсегда останусь рабом, я построю для вас тысячу прекрасных мечетей, только разрешите Кундуз стать моей женой…
Рука Берке скользнула к лежащему рядом кинжалу.
— А девушка согласится стать женой раба?
— Да, великий хан, она тоже просит вас об этом…
— Значит, мечеть закончишь, как обещал?
— Я сдержу свое слово, великий хан.
Лицо Берке посветлело. Он позвонил в серебряный колокольчик, и в дверях тотчас появился Салимгирей.
— Мы договорились с мастером Коломоном…— Губы хана вдруг растянулись в улыбке, но глаза не смеялись — они были по-прежнему недобрыми и холодными. — Я решил соединить его с девушкой, о которой он говорит, если, конечно, он сдержит свое слово и завершит строительство мечети нынешней осенью. Не так ли, мастер-ромей?
— Да, — Коломон всем телом подался вперед.
— Теперь слушайте мое повеление, — от лица Берке вдруг снова отхлынула кровь, — за рисунок, который он сделал на стене мечети, наказать его ста ударами. За желание взять в жены мусульманку повелеваю оскопить его. Все это надлежит сделать в присутствии девушки и всех рабов. Затем, согласно уговору, соединить ромея с девушкой.
Коломон зашатался. Он знал обычаи того страшного мира, в котором жил, — хан Золотой Орды никогда не меняет своего решения.
— Лучше вели зарубить меня на этом месте! Зачем мне жизнь?.. — хрипло попросил ромей.
— Нет, — властно сказал Берке. — Мне еще нужна твоя жизнь. Ты должен достроить мечеть…
Страшная была ночь. Почти десять тысяч рабов велел согнать хан Берке на майданхану — главную площадь города. Рабов плотным кольцом окружили конные туленгиты с обнаженными саблями в руках. Коломон, закованный в цепи, стоял на высоком помосте в окружении стражи и был виден всем. По углам помоста пылали огромные, в рост человека, багровые костры, и их пламя тревожными отсветами играло в расширенных зрачках рабов, на узких клинках сабель туленгитов.
Ночь словно придвинулась к главной площади города, и небо, черное и тяжелое, опустилось к самой земле и готово было рухнуть на головы собравшихся здесь людей.
Два стражника привели Кундуз и втащили ее на помост. Тихий ропот, похожий на стон, пронесся над площадью. Девушка была прекрасна. Бледное лицо, закрытые глаза, похожие на черную волну волосы, разметавшиеся по плечам…
— Слушайте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
— Хорошо. Я приду, — тихо, но твердо сказала девушка.
Вернувшись во дворец, Берке не велел никого к себе пускать и долго сидел в одиночестве. Мысли о том, что он увидел, не давали ему покоя. Потрясение прошло, и все можно было обдумать не торопясь.
Надо было что-то предпринять. Но что? Коварный ромей, зная, что мусульманская религия запрещает изображать людей, животных и птиц, все-таки обманул его.
Если кто-то догадается о том, что видел сегодня он, мусульмане отвернутся от хана, который позволил гяуру совершить такое святотатство.
Мечеть прекрасна. Подобных орнаментов и красок ни разу не видел Берке, хотя за долгую жизнь он побывал в землях разных народов. Закралась вдруг мысль: быть может, никто и никогда не узнает, что под орнаментом скрыто изображение человека, может, не стоит разрушать то, что создал мастер-ромей? Или приказать построить что-нибудь на том месте, с которого открывается тайна?
Но сейчас же на смену сомнениям пришла подозрительность. А что, если это не единственный секрет мастера? Кто знает, что у гяура может быть на уме?
Кровь отлила от лица хана, когда он подумал об этом. Нет! Выход был один — уничтожить всю роспись, которую сделал на этой стене ромей, и заставить его подчиниться ханской воле.
Перед глазами вдруг поразительно четко и ясно появилось изображение красавицы верхом на иноходце. Трудно было поднять на такое руку. Но зачем, почему решился на этот безумный поступок мастер? Туленгит намекнул сегодня хану кое о чем, но он только показал голову змеи, спрятав ее тело в воде. Так в чем же все-таки дело?
Берке думал о ромее, а перед глазами стоял образ девушки. Давно не охватывало его сердце волнение и не просыпалось желание обладать юным телом. Можно было бы приказать нукерам отыскать ее и привести сейчас же во дворец, но что-то удерживало хана от этого…
Так как же поступить с мастером? Раб осмелился полюбить свободную девушку, юную, прекрасную, как утренняя звезда Шолпан…
Хан схватил серебряный колокольчик и затряс им.
В комнату торопливо вошел сотник Салимгирей.
— Приведи сюда мастера-ромея.
— Слушаюсь и повинуюсь, великий хан.
Через некоторое время воины с обнаженными саблями приволокли во дворец Коломона и втолкнули его в комнату к хану.
— Оставьте нас двоих! — приказал Берке.
Воины удалились. Хан долго и пристально рассматривал мастера, словно пытаясь прочесть его мысли. Лицо ромея было неподвижным и бледным. Крупные капли пота блестели на его высоком лбу.
Недобрая улыбка тронула губы Берке.
— Рассказывай, — велел он.
— О чем, Берке-хан?
— Начнем хотя бы с того, когда ты закончишь строительство мечети?
— Я уже говорил… Осенью.
— Хорошо. А теперь скажи мне, зачем ты нарисовал на стене эту девушку?
Коломон резко вскинул голову.
— Я люблю ее!
— Ну, а она тебя?
— И она любит…
Лицо хана передернулось, но он справился с охватившим его гневом и по-прежнему спокойным голосом сказал:
— Разве тебе неизвестно, что она сосватана?
— Я знаю об этом. Но разве это имеет какое-то значение, если люди любят друг друга?
Дерзость ромея, его упрямые и смелые ответы бесили Берке:
— У вас разная вера. Девушка мусульманка…
Мастер не спрятал глаз:
— Самая великая религия, которой поклоняются люди всей земли, — это любовь…
Лицо хана побледнело и заострилось. Он чувствовал, как охватывает его, подступает к горлу знакомое состояние дикой ярости. Стоит только расслабиться, и оно захлестнет его, закроет глаза пеленой кровавого тумана, и тогда…
— Ты знаешь… что наша религия… запрещает рисовать людей…— Берке с трудом выталкивал слова из сведенного судорогой горла.
— Я люблю ее… И у меня не было иного способа выразить это. Она не понимала и боялась моих слов, потому что слова могут лгать.
— Дальше…
— Дальше? Когда она увидела свое изображение — оно сказало ей обо всем. Кундуз хорошо знает, чем это грозит мне. И если я не побоялся, значит, слова мои не лживы. Я совершил, согласно высшей религии, страшный грех. Девушка узнала, что я люблю ее больше, чем свою жизнь. И она согласилась…
В уголках губ хана появилась пена, а узкие глаза превратились в крохотные щелки.
— Согласилась?
— Да. Она согласилась навсегда стать моей, — Коломон вдруг опустился на колени. — Великий хан, в своей жизни я ни разу и никого ни о чем не просил… Ради своей любви я сам встал на колени… Я прошу одного… Мне не нужна свобода… Пусть я навсегда останусь рабом, я построю для вас тысячу прекрасных мечетей, только разрешите Кундуз стать моей женой…
Рука Берке скользнула к лежащему рядом кинжалу.
— А девушка согласится стать женой раба?
— Да, великий хан, она тоже просит вас об этом…
— Значит, мечеть закончишь, как обещал?
— Я сдержу свое слово, великий хан.
Лицо Берке посветлело. Он позвонил в серебряный колокольчик, и в дверях тотчас появился Салимгирей.
— Мы договорились с мастером Коломоном…— Губы хана вдруг растянулись в улыбке, но глаза не смеялись — они были по-прежнему недобрыми и холодными. — Я решил соединить его с девушкой, о которой он говорит, если, конечно, он сдержит свое слово и завершит строительство мечети нынешней осенью. Не так ли, мастер-ромей?
— Да, — Коломон всем телом подался вперед.
— Теперь слушайте мое повеление, — от лица Берке вдруг снова отхлынула кровь, — за рисунок, который он сделал на стене мечети, наказать его ста ударами. За желание взять в жены мусульманку повелеваю оскопить его. Все это надлежит сделать в присутствии девушки и всех рабов. Затем, согласно уговору, соединить ромея с девушкой.
Коломон зашатался. Он знал обычаи того страшного мира, в котором жил, — хан Золотой Орды никогда не меняет своего решения.
— Лучше вели зарубить меня на этом месте! Зачем мне жизнь?.. — хрипло попросил ромей.
— Нет, — властно сказал Берке. — Мне еще нужна твоя жизнь. Ты должен достроить мечеть…
Страшная была ночь. Почти десять тысяч рабов велел согнать хан Берке на майданхану — главную площадь города. Рабов плотным кольцом окружили конные туленгиты с обнаженными саблями в руках. Коломон, закованный в цепи, стоял на высоком помосте в окружении стражи и был виден всем. По углам помоста пылали огромные, в рост человека, багровые костры, и их пламя тревожными отсветами играло в расширенных зрачках рабов, на узких клинках сабель туленгитов.
Ночь словно придвинулась к главной площади города, и небо, черное и тяжелое, опустилось к самой земле и готово было рухнуть на головы собравшихся здесь людей.
Два стражника привели Кундуз и втащили ее на помост. Тихий ропот, похожий на стон, пронесся над площадью. Девушка была прекрасна. Бледное лицо, закрытые глаза, похожие на черную волну волосы, разметавшиеся по плечам…
— Слушайте!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80