— нетерпеливо спросил Улакши.
Бату-хан сделал вид, что не обратил внимания на резкость сына. Времени на обиды и поучения не оставалось. «Будущее принадлежит ему, — подумал хан, — и сыну надо рассказать то, что пригодится завтра. Он не должен повторять ошибки тех, кому пришло время уйти».
— Моя вина в другом… Мы, потомки Чингиз-хана, должны думать о том, чтобы постоянно росло и крепло великое монгольское ханство, созданное нашим дедом. И если хотим, чтобы аруах — дух монголов и дух Чингиз-хана — всегда был с нами, мы не должны сажать на ханский трон сына, рожденного от дочери завоеванной страны. — Бату-хан помолчал. — Хан, вскормленный молоком женщины из побежденной страны, однажды может встать на сторону народа, покоренного его отцом. И если Небо когда-нибудь захочет разрушить Орду, то гибель ее начнется именно с этого… Я знаю это, я вижу это… Моя вина перед духом великого Чингиз-хана состоит в том, что я нарушил его завет и, поддавшись отцовской любви к Бараку, захотел вручить судьбу Золотой Орды сыну, рожденному от дочери врага. Но теперь грозная сила, по имени справедливость, приняв облик черного орла, исправила мою ошибку…
Улакши упрямо наклонил голову.
— Если великий хан считает смерть Барака справедливой, то почему…— он замолчал, боясь отцовского гнева, но все-таки пересилил свой страх и продолжал: — Почему тогда, надев яркие одежды, вы стараетесь привлечь внимание кровожадной птицы?
— Кто сказал, что я защитник справедливости? — Кожа на сморщенном лице Бату натянулась, подобие улыбки тронуло бледные губы. — Если ты хочешь диктовать миру свою волю, ты не должен вспоминать о справедливости. Это недостойно потомка Чингиз-хана. Если хочешь властвовать, то должен помнить, что есть на свете только одна настоящая сила и ее надо беречь в себе и не давать потухнуть, как костру, который согревает твое жилище. Имя этой силы — месть. Человек, не знающий чувства мести, похож на глину, которую легко мять. Ты не должен оставлять что-либо неотомщенным. И не важно, кто твой враг: человек ли, зверь ли, птица… Умение мстить — признак величия и силы…
Улакши облегченно вздохнул:
— Прости отец, если я возвысил голос…
— Мне сейчас все равно, как ты будешь говорить… Я взял тебя сегодня на этот курган для другого.
Улакши весь превратился во внимание.
— Скоро я умру, — безжалостно сказал Бату. — С того дня, как меня не станет, на трон Золотой Орды поднимется твой брат Сартак, тебе же предстоит стать хозяином ханского дома и хранить очаг всей Орды. Сартак сейчас далеко, и я хочу говорить с тобой…
Сын побледнел, отвел глаза в сторону.
— Не говори такое, великий хан…
— Не мучай себя напрасно…— устало сказал Бату-хан. — Всякому своя судьба, и счастье дороже и ближе отца. И тебе тоже… Я хочу дать тебе три наказа, потому что, кто знает, может быть, в один из дней ты тоже станешь хозяином Золотой Орды…
К лицу Улакши прилила кровь.
— Я слушаю, великий хан…
— Ты наверное, знаешь, что рассказал однажды Чингиз-хану острослов по имени Мангутау?
Улакши отрицательно покачал головой.
— Тогда слушай. В давние времена на свете жили два дракона. У одного из них была тысяча голов и один хвост, а у другого — одна голова и тысяча хвостов. Однажды разразилась страшная буря и раньше времени в степь пришла зима. Тысячеголовый дракон хотел забраться в укрытие, но головы заспорили, как следует поступить. Они так и не сумели прийти к согласию, и дракон погиб. Другой, у которого была одна голова, вовремя укрылся от непогоды и спасся, потому что тысяча хвостов подчинилась желанию одной головы. Простой народ подобен тысяче хвостов. И если у него будет одна голова — хан, то никто не сокрушит его и он добьется того, чего пожелает. Потомки же Чингиз-хана подобны тысячеголовому дракону. Если они не сумеют быть едины и затеют распри, то быстро найдут смерть от рук своих врагов. Мой первый тебе наказ: «Сумей сохранить единство всех монгольских родов и потомков великого Чингиз-хана. Только тогда вы будете сильны всегда».
Улакши вдруг быстро потянулся к лежащему рядом луку. Черный орел плавно снижался над курганом.
— Не трогай…— сказал Бату-хан. — Пусть поживет пока… Уж если он прилетел, то знает зачем…
Орел словно услышал слова хана и снова стал набирать высоту.
— Слушай мой второй наказ, — сказал Бату, продолжая следить глазами за птицей. — Дешт-и-Кипчак завоевал мой отец Джучи по велению Чингиз-хана. Дед отдал ему эти земли и разрешил вершить над ними свою власть. У народов Дешт-и-Кипчак есть пословица: «Умен не тот, кто добыл скот, а тот, кто вырастил его». Великое свое ханство Чингиз-хан создал, объединив сто монгольских родов и покорив сорок народов. Мы — его внуки и правнуки, отпрыски знаменитых четырех сыновей-джихангиров: Джучи, Джагатая, Угедэя и Тули, — раздвинули границы великого ханства Каракорум и приумножили славу. Много славных дел совершили мои родственники Менгу, Гуюк, Орду, Арык-Буги, Алгуй, Кайду. Я же перешагнул границы Дешт-и-Кипчак, распространил свою власть на земли орусутов, покорил Северный Кавказ и дошел до столицы мадьяров.
С горящими глазами слушал Улакши рассказ отца.
— Если бы не смерть Угедэя, вы бы пошли еще дальше — до земли немцев, франков…— горячо сказал он. — Как жалко, что вам пришлось повернуть своего коня…
Бату-хан тихо рассмеялся. Снова натянулась на лице дряблая кожа, остро проступили скулы.
— Значит, ты тоже видишь в этом причину моего возвращения? Если все связано со смертью великого хана Угедэя, то почему Кулагу, который в это время дошел до Багдада, не повернул назад свои тумены? Во главе небольшого войска он отправился в Каракорум, а главные силы оставил на месте, поручив их Кит-Буги-нойону. Я ведь тоже мог сделать так. — Бату помолчал. Воспоминания далекого прошлого нахлынули на него. — Нет. Я не мог пойти на такое, — задумчиво сказал он. — Смерть великого Угедэя была только поводом. И друзья, и враги до сегодняшнего дня не знают истинной причины. А она совсем в другом.
Улакши весь напрягся. Отец собирался открыть ему тайну, о которой не знает никто.
— Так в чем же причина?
Бату-хан словно не слышал его вопроса. Он продолжал думать и вспоминать то, что было известно ему одному.
— Многие считают, что я перешел Итиль, чтобы завоевать земли мадьяр. Нет, не там был предел моей мечты. Но прежде я хотел разбить мадьяр и превратить их привольные степи в место для отдыха моих туменов, а потом напасть на немцев, франков и другие народы, живущие дальше к западу. Мечты мои были дерзкими, а желания — сильными. Свои тумены я двинул по древнему пути кочевников-завоевателей, проложенному еще предводителем хунну Этилем . Я знал, что земли, по которым мне предстояло пройти, населены многими народами, и потому, чтобы не получить коварный удар в спину, я послал в Польшу войско во главе с внуком Сибана Байдар-султаном, в Чехию — восемнадцатилетнего внука великого хана Угедэя Кайду-султана, в Болгарию — внука не менее великого моего отца Джучи Ногая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80
Бату-хан сделал вид, что не обратил внимания на резкость сына. Времени на обиды и поучения не оставалось. «Будущее принадлежит ему, — подумал хан, — и сыну надо рассказать то, что пригодится завтра. Он не должен повторять ошибки тех, кому пришло время уйти».
— Моя вина в другом… Мы, потомки Чингиз-хана, должны думать о том, чтобы постоянно росло и крепло великое монгольское ханство, созданное нашим дедом. И если хотим, чтобы аруах — дух монголов и дух Чингиз-хана — всегда был с нами, мы не должны сажать на ханский трон сына, рожденного от дочери завоеванной страны. — Бату-хан помолчал. — Хан, вскормленный молоком женщины из побежденной страны, однажды может встать на сторону народа, покоренного его отцом. И если Небо когда-нибудь захочет разрушить Орду, то гибель ее начнется именно с этого… Я знаю это, я вижу это… Моя вина перед духом великого Чингиз-хана состоит в том, что я нарушил его завет и, поддавшись отцовской любви к Бараку, захотел вручить судьбу Золотой Орды сыну, рожденному от дочери врага. Но теперь грозная сила, по имени справедливость, приняв облик черного орла, исправила мою ошибку…
Улакши упрямо наклонил голову.
— Если великий хан считает смерть Барака справедливой, то почему…— он замолчал, боясь отцовского гнева, но все-таки пересилил свой страх и продолжал: — Почему тогда, надев яркие одежды, вы стараетесь привлечь внимание кровожадной птицы?
— Кто сказал, что я защитник справедливости? — Кожа на сморщенном лице Бату натянулась, подобие улыбки тронуло бледные губы. — Если ты хочешь диктовать миру свою волю, ты не должен вспоминать о справедливости. Это недостойно потомка Чингиз-хана. Если хочешь властвовать, то должен помнить, что есть на свете только одна настоящая сила и ее надо беречь в себе и не давать потухнуть, как костру, который согревает твое жилище. Имя этой силы — месть. Человек, не знающий чувства мести, похож на глину, которую легко мять. Ты не должен оставлять что-либо неотомщенным. И не важно, кто твой враг: человек ли, зверь ли, птица… Умение мстить — признак величия и силы…
Улакши облегченно вздохнул:
— Прости отец, если я возвысил голос…
— Мне сейчас все равно, как ты будешь говорить… Я взял тебя сегодня на этот курган для другого.
Улакши весь превратился во внимание.
— Скоро я умру, — безжалостно сказал Бату. — С того дня, как меня не станет, на трон Золотой Орды поднимется твой брат Сартак, тебе же предстоит стать хозяином ханского дома и хранить очаг всей Орды. Сартак сейчас далеко, и я хочу говорить с тобой…
Сын побледнел, отвел глаза в сторону.
— Не говори такое, великий хан…
— Не мучай себя напрасно…— устало сказал Бату-хан. — Всякому своя судьба, и счастье дороже и ближе отца. И тебе тоже… Я хочу дать тебе три наказа, потому что, кто знает, может быть, в один из дней ты тоже станешь хозяином Золотой Орды…
К лицу Улакши прилила кровь.
— Я слушаю, великий хан…
— Ты наверное, знаешь, что рассказал однажды Чингиз-хану острослов по имени Мангутау?
Улакши отрицательно покачал головой.
— Тогда слушай. В давние времена на свете жили два дракона. У одного из них была тысяча голов и один хвост, а у другого — одна голова и тысяча хвостов. Однажды разразилась страшная буря и раньше времени в степь пришла зима. Тысячеголовый дракон хотел забраться в укрытие, но головы заспорили, как следует поступить. Они так и не сумели прийти к согласию, и дракон погиб. Другой, у которого была одна голова, вовремя укрылся от непогоды и спасся, потому что тысяча хвостов подчинилась желанию одной головы. Простой народ подобен тысяче хвостов. И если у него будет одна голова — хан, то никто не сокрушит его и он добьется того, чего пожелает. Потомки же Чингиз-хана подобны тысячеголовому дракону. Если они не сумеют быть едины и затеют распри, то быстро найдут смерть от рук своих врагов. Мой первый тебе наказ: «Сумей сохранить единство всех монгольских родов и потомков великого Чингиз-хана. Только тогда вы будете сильны всегда».
Улакши вдруг быстро потянулся к лежащему рядом луку. Черный орел плавно снижался над курганом.
— Не трогай…— сказал Бату-хан. — Пусть поживет пока… Уж если он прилетел, то знает зачем…
Орел словно услышал слова хана и снова стал набирать высоту.
— Слушай мой второй наказ, — сказал Бату, продолжая следить глазами за птицей. — Дешт-и-Кипчак завоевал мой отец Джучи по велению Чингиз-хана. Дед отдал ему эти земли и разрешил вершить над ними свою власть. У народов Дешт-и-Кипчак есть пословица: «Умен не тот, кто добыл скот, а тот, кто вырастил его». Великое свое ханство Чингиз-хан создал, объединив сто монгольских родов и покорив сорок народов. Мы — его внуки и правнуки, отпрыски знаменитых четырех сыновей-джихангиров: Джучи, Джагатая, Угедэя и Тули, — раздвинули границы великого ханства Каракорум и приумножили славу. Много славных дел совершили мои родственники Менгу, Гуюк, Орду, Арык-Буги, Алгуй, Кайду. Я же перешагнул границы Дешт-и-Кипчак, распространил свою власть на земли орусутов, покорил Северный Кавказ и дошел до столицы мадьяров.
С горящими глазами слушал Улакши рассказ отца.
— Если бы не смерть Угедэя, вы бы пошли еще дальше — до земли немцев, франков…— горячо сказал он. — Как жалко, что вам пришлось повернуть своего коня…
Бату-хан тихо рассмеялся. Снова натянулась на лице дряблая кожа, остро проступили скулы.
— Значит, ты тоже видишь в этом причину моего возвращения? Если все связано со смертью великого хана Угедэя, то почему Кулагу, который в это время дошел до Багдада, не повернул назад свои тумены? Во главе небольшого войска он отправился в Каракорум, а главные силы оставил на месте, поручив их Кит-Буги-нойону. Я ведь тоже мог сделать так. — Бату помолчал. Воспоминания далекого прошлого нахлынули на него. — Нет. Я не мог пойти на такое, — задумчиво сказал он. — Смерть великого Угедэя была только поводом. И друзья, и враги до сегодняшнего дня не знают истинной причины. А она совсем в другом.
Улакши весь напрягся. Отец собирался открыть ему тайну, о которой не знает никто.
— Так в чем же причина?
Бату-хан словно не слышал его вопроса. Он продолжал думать и вспоминать то, что было известно ему одному.
— Многие считают, что я перешел Итиль, чтобы завоевать земли мадьяр. Нет, не там был предел моей мечты. Но прежде я хотел разбить мадьяр и превратить их привольные степи в место для отдыха моих туменов, а потом напасть на немцев, франков и другие народы, живущие дальше к западу. Мечты мои были дерзкими, а желания — сильными. Свои тумены я двинул по древнему пути кочевников-завоевателей, проложенному еще предводителем хунну Этилем . Я знал, что земли, по которым мне предстояло пройти, населены многими народами, и потому, чтобы не получить коварный удар в спину, я послал в Польшу войско во главе с внуком Сибана Байдар-султаном, в Чехию — восемнадцатилетнего внука великого хана Угедэя Кайду-султана, в Болгарию — внука не менее великого моего отца Джучи Ногая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80