— Ты — Честити Уэр, моя будущая жена! Если родные не примут тебя с распростертыми объятиями, я навсегда забуду дорогу в их дом!
— Син, перестань!
— Это ты перестань!
Он дал ее лошади шлепка по крупу, заставив перейти на неспешную рысь. Честити прошипела пару нелестных словечек, но Син не подал виду, что слышит.
Надо сказать, поездка уже не была такой мучительной, как утром. Исцеление шло своим ходом, да и юбки смягчили посадку. Иное дело — страх перед тем, что надвигалось: ничто не могло смягчить его. Честити лихорадочно подыскивала способ предотвратить то, что задумал Син, но как назло ничто не приходило в голову.
Так, с пустой головой и страхом в душе, девушка последовала за ним через проем в живой изгороди. К счастью, за ним была просто широкая луговина.
— Мы на границе поместья, — сообщил Син, — но еще пару миль придется проехать. Как дела?
— Неплохо… но, Син! Лучше спрячь меня в каком-нибудь домике вроде няниного!
— Нет! — отрезал он и пустил лошадь галопом.
Девушка натянула поводья. Увидев, что она стоит на месте, Син вернулся. Он выглядел напряженным, как натянутая тетива.
— Не заставляй тащить тебя силой! Учти, если нужно, я это сделаю. Только представь, что это будет за спектакль!
Судя по выпяченной челюсти, он был вполне на это способен.
— Хорошо, я поеду, но при одном условии.
— Смотря каком.
— Что ты не поставишь своей семье в вину ничего из того, что произойдет между ними и мной.
— То есть ты уверена, что они от тебя отвернутся? Господи Иисусе! Да у нас в семействе никто и слыхом не слыхивал о безупречной чистоте… ну разве что сестра.
— А, так твоя сестра безупречна! Вот она от меня и отвернется, если окажется дома! Не станет же она якшаться с женщиной, чье имя вываляно в грязи? Дурная слава заразительна.
— Перестань нести околесицу!
— Это не околесица, а чистая правда! На твоем месте я бы…
— На своем месте я, черт возьми, сам решаю, как поступать! Если я представлю кого-нибудь родным как светоча добродетели, пусть, черт возьми, ведут себя соответственно!
— Светоч добродетели? Это я-то? Мы любовники, забыл?
— В этом все дело? — Весь запал словно вышел из Сина. — Я не должен был прикасаться к тебе? Я воспользовался тобой для собственного удовольствия и тем подорвал самоуважение, которое ты сберегла вопреки всему? Это так?
— Нет, что ты!
— Нет? — В уголках его рта появились морщинки. — Разве? До той ночи в «Доме у дороги» ты считала себя непорочной, и это давало тебе силы вынести все. Ты была сильна, Честити, а я, который так восхищался этим, все испортил.
— То есть теперь я слаба?
Она произнесла это с вызовом, надеясь развеять горечь Сина, но не могла не признать, что в чем-то он прав.
— Слабее, — поправил он.
— Ну, спасибо!
— Признайся, ведь именно я отнял у тебя честь.
— Ты ничего не отнимал! Все, что тебе отдано, я отдала по добрей воле!
— Но лучше бы это случилось после свадьбы, ведь так?
— Тогда это не случилось бы вообще!
— Отчего же? Я собирался получить лицензию и на наш брак тоже.
— Тебе ее не получить, — возразила она мстительно. — Несовершеннолетним требуется согласие отца, а мой никогда и ни за что не согласится.
— Черт возьми, об этом я не подумал! — Син придержал лошадь, потом тронул ее снова. — Ладно, я что-нибудь придумаю, а если нет, подождем нужного возраста. Когда ты наконец повзрослеешь?
— Через год, в апреле.
— Долго, — заметил Син, — но не вечность. Пока поживешь здесь.
— Боже мой, Син, ты опять за свое! Тебе мало вернуть меня в лоно своей семьи, надо еще там и оставить!
— Послушай, милая, — терпеливо начал он, — я знаю, тебе пришлось несладко. Но попробуй хоть раз довериться моему суждению.
— Да, но…
— Моя семья примет тебя. Вот увидишь!
— Даже безупречно чистая сестра?
— Даже Элфлед. Разумеется, первым делом она подумает, что ты для меня недостаточно хороша, но точно так же она подумала бы о любой другой женщине.
— А Родгар?
— С ним все обстоит точно так же.
— Да? — Честити иронически прищурилась. — Тогда почему ты готов к битве?
— Это не так, милая. Видишь ли, однажды я заявил Родгару, что сыт его заботами по горло и никогда, ни при каких условиях не приму от него даже самой малости, всего добьюсь сам. Придется признать, что я погорячился. Сейчас его помощь кстати.
Это было высказано спокойным, даже небрежным тоном, но Честити поняла, что исповедь далась Сину нелегко и была по сути своей даром любви. Он поделился с ней самым сокровенным.
— Ты попросишь, чтобы он меня принял? — тихо спросила она.
— У меня нет и тени сомнения, что Родгар примет тебя по собственной инициативе. Просто он вращается в высшем свете, а для меня интриги — бумага за семью печатями. Если мы хотим покончить с той, в которой ты запуталась, без помощи Родгара не обойтись.
— Ты хочешь, чтобы Родгар обелил мое имя?!
— Он тоже Маллорен и тоже не любит скучать, — усмехнулся Син. — Просто он лучше это скрывает. Едем!
— Ты не сказал, что принимаешь мое условие.
— Ну хорошо, хорошо! Обещаю не держать зла на своих, если они тебя не примут. Но они примут, поверь.
Глава 17
Они приблизились к особняку сбоку и обогнули его, направляясь прямиком на конюшню.
В архитектуре Родгар-Эбби угадывалась елизаветинская эпоха, но более поздние дополнения придавали ему обманчиво современный вид. По геометрически правильным прогулочным дорожкам вблизи дома, между вечнозеленым кустарником и фигурно подстриженными деревьями бродили павлины, а в привольном лесопарке, что тянулся до самых холмов, паслись олени. Эти два разных мира были отделены друг от друга лишь низкой оградой.
Все здесь говорило о порядке и процветании, то есть о том, к чему Честити привыкла с детства. Не таким она рисовала себе обиталище человека, за глаза прозванного Черным Маркизом.
Отдав лошадей ошеломленному груму, Син повел Честити к боковой двери дома. Он заметно нервничал, а она и вовсе была сплошным комком взбудораженных нервов. Хотелось оказаться как можно дальше от Родгар-Эбби, а раз уж это невозможно, то хотя бы переодеться. В самом страшном сне ей не приходилось наносить визит в таком наряде — либо шлюха, либо служанка, либо то и другое вместе. Слава Богу, на ней был парик.
Должно быть, Син понял ее, потому что остановился на пороге.
— Верь мне, Честити.
Что можно было сказать на это? Разве что призвать на помощь остатки самообладания.
Боковая дверь привела их в крыло, отведенное под кладовые. Оно казалось пустынным, но, когда Син и Честити уже почти миновали его, откуда-то вынырнула служанка. При виде их она остановилась как вкопанная, потом сделала торопливый реверанс.
— С возвращением, милорд!
Она сделала шаг в сторону, сложив руки на переднике, и потупилась, метнув на Честити лишь один короткий взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98
— Син, перестань!
— Это ты перестань!
Он дал ее лошади шлепка по крупу, заставив перейти на неспешную рысь. Честити прошипела пару нелестных словечек, но Син не подал виду, что слышит.
Надо сказать, поездка уже не была такой мучительной, как утром. Исцеление шло своим ходом, да и юбки смягчили посадку. Иное дело — страх перед тем, что надвигалось: ничто не могло смягчить его. Честити лихорадочно подыскивала способ предотвратить то, что задумал Син, но как назло ничто не приходило в голову.
Так, с пустой головой и страхом в душе, девушка последовала за ним через проем в живой изгороди. К счастью, за ним была просто широкая луговина.
— Мы на границе поместья, — сообщил Син, — но еще пару миль придется проехать. Как дела?
— Неплохо… но, Син! Лучше спрячь меня в каком-нибудь домике вроде няниного!
— Нет! — отрезал он и пустил лошадь галопом.
Девушка натянула поводья. Увидев, что она стоит на месте, Син вернулся. Он выглядел напряженным, как натянутая тетива.
— Не заставляй тащить тебя силой! Учти, если нужно, я это сделаю. Только представь, что это будет за спектакль!
Судя по выпяченной челюсти, он был вполне на это способен.
— Хорошо, я поеду, но при одном условии.
— Смотря каком.
— Что ты не поставишь своей семье в вину ничего из того, что произойдет между ними и мной.
— То есть ты уверена, что они от тебя отвернутся? Господи Иисусе! Да у нас в семействе никто и слыхом не слыхивал о безупречной чистоте… ну разве что сестра.
— А, так твоя сестра безупречна! Вот она от меня и отвернется, если окажется дома! Не станет же она якшаться с женщиной, чье имя вываляно в грязи? Дурная слава заразительна.
— Перестань нести околесицу!
— Это не околесица, а чистая правда! На твоем месте я бы…
— На своем месте я, черт возьми, сам решаю, как поступать! Если я представлю кого-нибудь родным как светоча добродетели, пусть, черт возьми, ведут себя соответственно!
— Светоч добродетели? Это я-то? Мы любовники, забыл?
— В этом все дело? — Весь запал словно вышел из Сина. — Я не должен был прикасаться к тебе? Я воспользовался тобой для собственного удовольствия и тем подорвал самоуважение, которое ты сберегла вопреки всему? Это так?
— Нет, что ты!
— Нет? — В уголках его рта появились морщинки. — Разве? До той ночи в «Доме у дороги» ты считала себя непорочной, и это давало тебе силы вынести все. Ты была сильна, Честити, а я, который так восхищался этим, все испортил.
— То есть теперь я слаба?
Она произнесла это с вызовом, надеясь развеять горечь Сина, но не могла не признать, что в чем-то он прав.
— Слабее, — поправил он.
— Ну, спасибо!
— Признайся, ведь именно я отнял у тебя честь.
— Ты ничего не отнимал! Все, что тебе отдано, я отдала по добрей воле!
— Но лучше бы это случилось после свадьбы, ведь так?
— Тогда это не случилось бы вообще!
— Отчего же? Я собирался получить лицензию и на наш брак тоже.
— Тебе ее не получить, — возразила она мстительно. — Несовершеннолетним требуется согласие отца, а мой никогда и ни за что не согласится.
— Черт возьми, об этом я не подумал! — Син придержал лошадь, потом тронул ее снова. — Ладно, я что-нибудь придумаю, а если нет, подождем нужного возраста. Когда ты наконец повзрослеешь?
— Через год, в апреле.
— Долго, — заметил Син, — но не вечность. Пока поживешь здесь.
— Боже мой, Син, ты опять за свое! Тебе мало вернуть меня в лоно своей семьи, надо еще там и оставить!
— Послушай, милая, — терпеливо начал он, — я знаю, тебе пришлось несладко. Но попробуй хоть раз довериться моему суждению.
— Да, но…
— Моя семья примет тебя. Вот увидишь!
— Даже безупречно чистая сестра?
— Даже Элфлед. Разумеется, первым делом она подумает, что ты для меня недостаточно хороша, но точно так же она подумала бы о любой другой женщине.
— А Родгар?
— С ним все обстоит точно так же.
— Да? — Честити иронически прищурилась. — Тогда почему ты готов к битве?
— Это не так, милая. Видишь ли, однажды я заявил Родгару, что сыт его заботами по горло и никогда, ни при каких условиях не приму от него даже самой малости, всего добьюсь сам. Придется признать, что я погорячился. Сейчас его помощь кстати.
Это было высказано спокойным, даже небрежным тоном, но Честити поняла, что исповедь далась Сину нелегко и была по сути своей даром любви. Он поделился с ней самым сокровенным.
— Ты попросишь, чтобы он меня принял? — тихо спросила она.
— У меня нет и тени сомнения, что Родгар примет тебя по собственной инициативе. Просто он вращается в высшем свете, а для меня интриги — бумага за семью печатями. Если мы хотим покончить с той, в которой ты запуталась, без помощи Родгара не обойтись.
— Ты хочешь, чтобы Родгар обелил мое имя?!
— Он тоже Маллорен и тоже не любит скучать, — усмехнулся Син. — Просто он лучше это скрывает. Едем!
— Ты не сказал, что принимаешь мое условие.
— Ну хорошо, хорошо! Обещаю не держать зла на своих, если они тебя не примут. Но они примут, поверь.
Глава 17
Они приблизились к особняку сбоку и обогнули его, направляясь прямиком на конюшню.
В архитектуре Родгар-Эбби угадывалась елизаветинская эпоха, но более поздние дополнения придавали ему обманчиво современный вид. По геометрически правильным прогулочным дорожкам вблизи дома, между вечнозеленым кустарником и фигурно подстриженными деревьями бродили павлины, а в привольном лесопарке, что тянулся до самых холмов, паслись олени. Эти два разных мира были отделены друг от друга лишь низкой оградой.
Все здесь говорило о порядке и процветании, то есть о том, к чему Честити привыкла с детства. Не таким она рисовала себе обиталище человека, за глаза прозванного Черным Маркизом.
Отдав лошадей ошеломленному груму, Син повел Честити к боковой двери дома. Он заметно нервничал, а она и вовсе была сплошным комком взбудораженных нервов. Хотелось оказаться как можно дальше от Родгар-Эбби, а раз уж это невозможно, то хотя бы переодеться. В самом страшном сне ей не приходилось наносить визит в таком наряде — либо шлюха, либо служанка, либо то и другое вместе. Слава Богу, на ней был парик.
Должно быть, Син понял ее, потому что остановился на пороге.
— Верь мне, Честити.
Что можно было сказать на это? Разве что призвать на помощь остатки самообладания.
Боковая дверь привела их в крыло, отведенное под кладовые. Оно казалось пустынным, но, когда Син и Честити уже почти миновали его, откуда-то вынырнула служанка. При виде их она остановилась как вкопанная, потом сделала торопливый реверанс.
— С возвращением, милорд!
Она сделала шаг в сторону, сложив руки на переднике, и потупилась, метнув на Честити лишь один короткий взгляд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98