Роберт протянул руку к ее лицу и прежде, чем она могла отпрянуть, смахнул слезинку, блестевшую на длинных пушистых ресницах.
— Все любят по-разному, — сказал он мягко. Внезапно на Амалию нахлынули воспоминания о том, как этот человек держал ее на коленях, как она прижималась к его груди, как каждой клеточкой своего трепещущего тела ощущала его горячие мускулистые бедра. Тогда там не только беда объединила их, но и что-то еще, в чем она не смогла бы признаться даже себе.
— Как ваше плечо? — спросила Амалия, взглянув на разыгравшихся детей.
— Уже лучше, спасибо.
— Вы собирались поехать в «Ивы» сегодня? — спросила Амалия, вспомнив о своеобразной перепалке за завтраком, когда Мами категорически возражала против поездки, считая, что она может повредить здоровью.
— Я уже вернулся оттуда.
— Вот как?! Надеюсь, там все в порядке?
— В общем, да, хотя вода и добралась до ближайших хозяйственных построек. Но разрушений, к счастью, нет.
Неожиданно из-за тучи выглянуло солнце и позолотило склон холма перед домом, разливая вокруг долгожданное тепло. Сразу же повеяло дивным ароматом диких роз, сладких оливов, что росли вдоль боковой стороны дома, терпким запахом заманихи.
— Очень мило с вашей стороны вернуться в «Дивную рощу», — прервала Амалия затянувшуюся паузу. — У вас в доме полно работы.
— Мой надсмотрщик — хороший человек, разумный и надежный, да и «Роща», если говорить о полях, пострадала больше моих «Ив». — В голосе Роберта прозвучала озабоченность истинного хозяина. — Когда вода окончательно спадет, необходимо осушить поля, чтобы оставшийся тростник не погиб. Да и за всем остальным нужен глаз. Завод, инвентарь, амбары, другие постройки требуют срочного ремонта. Так что ближайшие несколько недель будут жаркими — особенно прохлаждаться некогда.
Намек ясен: Роберт не доверял Патрику Даю и не верил, что Жюльен способен заниматься хозяйственными делами. По правде говоря, мужа Амалии куда больше волновала судьба сорванной с причала баржи которую недавно переоборудовали в прогулочное судно, чем плантация и усадьба вместе с людьми и постройками.
— Да, да, конечно, — выдавила она с трудом. — Мами так благодарна вам за заботу, а я… Извините, нужно многое сделать.
— Это вы извините, что задержал вас, — сказал он, помрачнев. — Я не хотел отрывать вас от дел.
За последнюю неделю Айза так изменился, что его трудно было узнать: повзрослел, выпрямился, подружился со сверстниками с плантации, которые его раньше презирали. Благодаря Амалии и дарованному ею званию пажа, Айза как бы самоутвердился, нашел свое место среди обитателей «Дивной рощи»; и хотя малыш по-прежнему не отходил ни на шаг от своей petite maftresse, с готовностью выполняя ее поручения, время от времени отправлялся поиграть и с другими детьми.
Однажды, когда Амалия сидела на галерее и просматривала в лучах уходящего дня последние выпуски газеты «Le Courier De Teche» и другую корреспонденцию, доставленную вечерним пароходом, в дверях появился запыхавшийся Айза. С удивлением взглянув на мальчика поверх письма редактору, осуждавшего групповой бандитизм и связывавшего с этим вспышку убийств в их приходе, Амалия спросила:
— Что случилось?
— О, мамзель, вам нужно пойти! Быстро, быстро! — возбужденно заговорил Айза. — Мусье Дай, он обижает нашу Лали.
— Он наказывает ее? — удивленно подняла брови Амалия, вспомнив, что Лали была тихой, миловидной девушкой со светло-кофейным цветом кожи. Ей не было еще шестнадцати, поэтому она следила за детьми, пока взрослые женщины работали на плантации. Амалия никогда не слышала, чтобы с Лали были какие-нибудь проблемы.
— Нет, мамзель. Он хочет, чтобы Лали пришла к нему в дом, а она не хочет идти!
В глазах Амалии засветился недобрый огонек. Она отложила газету и поднялась. Ей говорили, что среди малышей со светлой кожей есть и плоды трудов надсмотрщика Патрика Дая, да и их матери не скрывали этого. Выросшая среди плантаторов, Амалия привыкла к подобным вещам и не обращала на них никакого внимания. Но случай с Лали — особый.
— Айза, ты уверен, что Лали не хочет идти с ним? — переспросила Амалия.
— Она отбивается от него и кричит, но люди боятся помогать ей. Пойдемте, мамзель! Пожалуйста, пойдемте!
Амалия спустилась по лестнице и, утопая в волнах пышных юбок, обогнула дом и пошла по тропинке, ведущей на плантацию. Айза ковылял следом, стараясь не отстать. Позади остались «гарсоньерка», котельная, конюшня, бондарная, и тут Амалия услышала крики и мольбы о помощи. Минутой позже она увидела, как Патрик Дай тащил по грязной тропе, которая вела к его дому, упирающуюся Лали. Платок на ее голове сбился на затылок, и волосы, более тонкие и прямые, чем у всех остальных, растрепались, прилипли к мокрому от слез лицу. Рот девушки распух, а над разбитой губой запеклась кровь. Она сопротивлялась изо всех сил, но разве могла девушка, почти девочка, справиться со здоровым сильным мужчиной? Патрик остановился, рывком повернул Лали к себе и с размаху ударил по лицу.
— Отпустите девушку! Сию же минуту отпустите! — Амалия, стоявшая в нескольких ярдах от него, не собиралась вмешиваться, но слова, полные гнева и холодного презрения, сами слетели с ее губ.
От удивления ирландец выпустил руку Лали, и она, почувствовав свободу и неожиданно пришедшую защиту, кинулась в ноги Амалии, ухватилась за ее юбку.
— Помогите мне! Помогите! — умоляла она, захлебываясь слезами. — Заклинаю вас именем Святой Девы, помогите!
Стиснув кулаки, надсмотрщик направился к Лали, но Амалия решительно шагнула вперед, заслонив девушку собой. Гордо поднятый подбородок, трепещущие ноздри, твердый взгляд делали ее похожей на богиню-воительницу. Патрик остановился.
— Нет нужды вам беспокоиться, мэм, — выдохнул он в бешенстве. — Это наше дело: мое и черномазой.
— Не могу согласиться, — возразила Амалия. — Я слышала, как вы намеревались навязать себя силой.
Патрик Дай наградил наполовину спрятавшегося за спиной хозяйки Айзу убийственным взглядом.
— Это не так, мэм, — заявил он дерзко. — Она хотела пойти со мной, но чтобы я ей кое-что пообещал.
— Нет-нет, я не хотела! — выкрикнула Лали, поднимая на хозяйку полные слез глаза.
— Какого рода обещание, мсье Дай? — потребовала разъяснений Амалия.
— Сейчас она, конечно, не признается, — усмехнулся надсмотрщик, — а хотела быть моей экономкой, чтобы освободили от другой работы — она бы лежала целый день и ничего не делала. Все этого хотят, мэм.
— Не потому ли, что именно это вы всем обещаете? — заметила она не без ехидства.
— Ничего я никому не обещаю! — разозлился Патрик Дай. — Для них это честь, и они это знают.
Самодовольная наглость надсмотрщика (сказать такое ей!) переполнила чашу ее терпения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105