– О Боже! – прошептала девушка, после чего надолго замолчала; в дальнейшем она почти не принимала участия в разговоре.
В эту ночь сон не приходил к Маре. Услышав бой часов в нижнем холле, она поняла, что уже одиннадцать. Потом часы пробили полночь, потом час. Мара ворочалась и металась в постели, сбрасывала одеяло, потому что ей казалось, что слишком жарко, а через несколько минут становилось холодно, и она начинала дрожать и снова натягивала одеяло на свое измученное тело.
Причиной же ее беспокойства и бессонницы был Сэм Роджерс. «Сэм! Сэм! Сэм!» – мысленно кричала она, призывая его образ, и он возникал перед ней как живой – высокий, стройный, мускулистый, с профилем, будто высеченным из гранита, похожим на лики каменных изваяний, созданных на аризонской земле в течение столетий ветрами и дождями, льдами и снегами. Из-под век девушки потекли слезы, как только она вызвала в памяти тот восхитительный момент, когда их губы слились в поцелуе.
«Сэм, я люблю тебя!»
Мара вздрогнула, услышав странный звук – тихий, едва слышный стук в дверь, нарушивший мертвое молчание ночи. Она выпрямилась и села на постели. Горло сдавило судорогой, и ей трудно было заговорить.
– Да? Кто это?..
– Это я, Сесиль. Могу я войти?
– Сесиль? Да, входите, Сесиль.
Дверь открылась с тихим скрипом, и француженка вошла в комнату, бесшумно ступая босыми ногами. Она появилась в полумраке, вернее, в желтом полусвете, отбрасываемом свечой в оловянном подсвечнике, который держала в правой руке.
Осторожно прикрыв за собой дверь, Сесиль прислонилась к ней спиной и сказала:
– Прошу извинить за беспокойство, Мара, но я не могу уснуть. Нервы напряжены. Такое ощущение, будто я готова выпрыгнуть из собственной шкуры. Должно быть, на меня действует непривычная обстановка.
Мара вздохнула:
– Все в порядке, Сесиль. Я чувствую то же самое, хотя нахожусь у себя дома, в привычной обстановке. Возможно, действует то, что мы начинаем совсем новое дело. Я никогда еще не разлучалась с семьей, а ведь скоро мы шагнем в неизвестное и отправимся по пути, назначенному нам Господом… Неизвестно куда… Входите и садитесь.
Она похлопала ладонью по постели и бросила взгляд на камин, в котором догорающие угли еще светились жаром.
– Если хотите, мы можем подбросить дров в камин.
– О, было бы очень хорошо. И еще мне хочется посидеть с кем-нибудь рядом. Да, вы правы. Я чувствую себя одинокой вдали от дома, хотя моя семья не так уж и далеко – в Финиксе. Странно… Мы знакомы с вами всего один день, а я чувствую, что вы мне ближе, чем моя старая подруга Джоан.
– Я польщена, Сесиль. Вы мне тоже нравитесь. Впрочем, и Джоан мне нравится.
– Разумеется. Но все же мне кажется, что нас с вами связывает нечто общее… Не могу найти для этого точного определения…
– Понимаю. Я думаю, что самым точным словом было бы «взаимопонимание».
Мара встала с постели и подошла к камину. Отодвинув экран, положила сухое полено на красные, как вишни, еще хранившие жар угли. Послышался треск, взметнулся клуб дыма, дерево занялось, выбросив сноп искр.
– Вот теперь хорошо.
Мара уселась на пушистый меховой коврик перед камином и поплотнее запахнула на себе фланелевую ночную рубашку.
Сесиль подошла к девушке, бесшумно ступая по мягкому ковру, – она двигалась легко и грациозно. Безупречные зубы француженки блестели в отблесках пламени, точно розовый жемчуг. Она вышла из тени, исполненная красоты и очарования в своем струящемся ночном одеянии из черного шелка, украшенном кружевами и лентами, расшитыми бисером.
Мара немного удивилась – ночной наряд Сесиль, слишком уж вызывающий, совершенно не соответствовал обстоятельствам. Подобная ночная рубашка гораздо больше подошла бы не сестре милосердия, готовившейся отправиться на войну, а новобрачной, собирающейся провести с молодым мужем медовый месяц. И все же Мара признавала право каждого на собственные взгляды, вкусы, манеру говорить и одеваться, если только это не задевало интересы других людей.
– Как приятно у огня! Моя ночная рубашка не слишком-то греет.
В улыбке Сесиль, казалось, таился какой-то намек, возможно, приглашение к сообщничеству. Она приблизилась к камину и, повернувшись спиной к огню, сложила на груди руки.
– Сейчас теплее.
– У вас прелестная ночная рубашка, – сказала Мара. – Но вам следовало бы набросить поверх нее халат. Вот моя старая фланелевая рубашка фасона матушки Хаббард греет гораздо лучше и спасает от ночных сквозняков.
Сесиль подняла над головой руки и потянулась, точно кошечка, выгнув спину и выпятив грудь, на которой натянулась почти прозрачная шелковая ткань. Она стояла, широко расставив ноги, и на фоне яркого пламени у нее за спиной все ее безупречное тело четко выделялось под ночной рубашкой.
Мара почувствовала некоторую неловкость – француженка вела себя необычно. Хотя Мара и не решилась бы назвать поведение Сесиль откровенно бесстыдным и вызывающим, у нее все же возникло неприятное чувство, которое она старалась побороть. Мара знала такое слово, как «гомосексуализм», но, разумеется, всего лишь из словаря – оно для нее носило сугубо абстрактный характер. Ни разу в жизни она не встречала ни мужчин, ни женщин, которые бы испытывали физическое влечение к существу своего пола. Она с трудом подавила желание отодвинуться от Сесиль подальше, когда та села на ковер и, подобрав под себя свои длинные стройные ноги, с улыбкой проговорила:
– Ах, как хорошо…
Оглядев ночную рубашку Мары, француженка заметила:
– Возможно, ваш ночной туалет теплый и уютный, но что бы вы почувствовали, если бы неожиданно в вашу спальню вошел красивый молодой джентльмен?
Мара твердо, не отводя глаз, ответила:
– Едва ли здесь появился бы молодой джентльмен без приглашения. И уж во всяком случае, если бы ему не понравилась моя ночная рубашка, я послала бы его ко всем чертям!
– Браво!
Сесиль засмеялась и захлопала в ладоши.
– Впрочем, мой вопрос был чисто риторический. При подобных обстоятельствах ваша ночная рубашка оставалась бы на вас всего несколько минут. Ваши глаза бы встретились и – le regаrd rouge… В общем, все решилось бы скоро.
Сесиль вдруг стала серьезной:
– Вы говорили, что ждете не дождетесь, когда узнаете, что такое близость с мужчиной. Это была всего лишь шутка, верно?
– Нет, это правда, – ответила Мара без колебаний. – Я девственница.
Сесиль, казалось, изумилась. Похоже, она не поверила словам девушки. Француженка склонила голову к плечу и подперла щеку ладонью.
– Девственница! А я распростилась со своей невинностью в одиннадцать лет.
– Вы созрели гораздо раньше меня.
Сесиль, не меняя позы, скользнула по пушистому ковру и придвинулась еще ближе к девушке, так что ее колени теперь почти касались Мары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95