Джон остановился перед ней, его ресницы, густые и темные, слегка опустились. Он взял в руку ее косу, поднес к губам, поцеловал и глубоко вдохнул запах.
– Фиалки.
Виолу начало трясти, как в ознобе. Она завела руки назад и вцепилась в край стола, вспоминая несбыточные романтические мечты юности и твердя себе, что они уже давно мертвы.
Джон откинул косу ей за спину, а потом провел пальцами по ее скулам, аркам бровей, вискам и сжал щеки.
Поласкав подушечкой большого пальца родинку у края ее губ, он опустил руку.
– Я пришел сюда с определенной целью, – напомнил Джон и только тогда взглянул Виоле в глаза. – Я пришел поцеловаться и помириться.
– Насчет поцелуев ничего не было сказано.
– Я опять тебя провел.
Он приподнял ее подбородок и накрыл губы Виолы своими губами.
Поцелуй Джона был таким же пьянящим, как в музее, таким же, как всегда… он помогал ей забыть обо всем на свете. Руки Джона скользнули от ее плеч к бедрам, губы безмолвно побуждали Виолу приоткрыть рот.
Ее ладонь робко коснулась небритой, шершавой щеки. Губы раскрылись. Его волосы на ощупь были как влажный тяжелый шелк, когда она обхватила его затылок и отдалась поцелую. Их языки сплелись, а пальцы Джона сжались на бедрах Виолы, держа ее в сладостном плену.
Поцелуй обжигал, щетина безжалостно царапала кожу… Виола вспомнила, как, просыпаясь по утрам, она с наслаждением отдавалась его ласкам на большой кровати красного дерева в спальне Хэммонд-Парка…
И вот теперь ее тело наполнилось хмельным возбуждением, рождая желание прижаться к Джону еще теснее.
Он тихо застонал, прервал поцелуй, подался в сторону. Взмахом руки он смел со стола все, что на нем лежало. Книги с грохотом свалились на пол. Джон сжал талию Виолы, усадил на стол и, резким рывком распустив бант на поясе халата, развел его края. Пальцы коснулись ее груди, теперь прикрытой только муслином ночной сорочки, погладили соски. В Виоле поднялось наслаждение. Наслаждение давно забытое, заставившее ее ахнуть и вздрогнуть от возбуждения. Она запустила пальцы в волосы Джона и притянула его голову к груди.
Как давно она не трепетала под его ласками, как давно не испытывала безумного эротического возбуждения!
Она словно издалека слышала тихие стоны, вырывавшиеся из ее горла. Звуки отчаянной потребности и безумного желания.
Она прошептала его имя.
Джон выпрямился и стал одной рукой расстегивать перламутровые пуговки сорочки, одновременно приподнимая свободной рукой подол.
– Боже, – выдохнул он, – как же мне этого недоставало!
Недоставало чего? Женских ласк?
Эти вопросы теснились в голове, а вместе с ними возник и холод реальности, обдавший Виолу словно ледяной водой. Господи Боже, что она делает?! Но тут его рука скользнула между ее бедер. Виола задохнулась от испуга и поспешно свела ноги. Нужно остановить это безумие, прежде чем оно зайдет слишком далеко.
– Нет, Джон, – пробормотала она, сжав его запястье. – Нет.
Он замер, все еще сжимая ее бедро.
Их тяжелое дыхание смешалось.
– Виола! – пробормотал он.
Она оттолкнула его руку.
– Отпусти меня!
Джон поколебался, и эта нерешительность побудила ее к действию.
– Отпусти, отпусти, отпусти!!!
Охваченная паникой и отчаянием, она ударила его в плечо, вывернулась, спрыгнула со стола, запуталась в полах халата и чудом не упала.
– Я сошла с ума, – пробормотала она, покачивая головой. – Неужели мне так хочется в очередной раз пострадать?
– Виола…
Звук его голоса остановил ее. Она повернулась и поплотнее запахнула халат.
– Поверить не могу, как легко и как часто я делаю глупости из-за тебя!
Она прижала пальцы ко лбу, не понимая, что случилось с ее мозгами.
Джон смотрел на нее, все еще тяжело дыша, не веря происходящему. Немного опомнившись, он шагнул к Виоле. Потянулся, чтобы обнять, однако Виола увернулась и отошла.
– Я даже винить тебя не могу, и это хуже всего. Не то, что ты лгал мне на этот раз… Ты признал, что никогда меня не любил. Ты даже не обещал быть мне верным. И все же через полчаса я была готова отдаться тебе. Где, черт возьми, был мой разум? Мое самоуважение?
– Самоуважение? – Он растер ладонями лицо, судорожно глотая воздух. – Господи, женщина, при чем тут разум или самоуважение?
– Восемь лет без тебя я строила жизнь заново, – продолжала она, игнорируя его, – и после нескольких прогулок и пары краденых поцелуев я веду себя так же, как одна из твоих шлюх.
– Ты моя жена! И нет ничего непристойного в том, чтобы отдаться мужу! И ты хотела этого, будь я проклят! Почему ты остановилась? – Он рассеянно пригладил волосы и отвернулся. – Дьявол, Виола, иногда я отчаиваюсь понять тебя.
– Я прошу тебя уйти.
Он подошел к двери и, стоя к Виоле спиной, поправил одежду. Она тем временем поправляла свою. Оба молчали. Наконец он подошел к стулу, где оставил фрак, и стал одеваться.
– Три недели прошли. Завтра в полдень я приеду за тобой. Ночью постарайся решить, в каком доме мы будем жить. В противном случае послезавтра Тремору будет предъявлено требование от палаты лордов.
Виола хотела возразить, но, когда он повернулся к ней, поспешно закрыла рот. Теперь в его лице был вызов, отказ прислушаться к ее желаниям. Брови презрительно подняты, подбородок надменно выдвинут. Она прекрасно знала это выражение лица. Споры были бесполезны.
– Я дал тебе слово, – сухо напомнил он. – Мне нужна жена, а не невольница. Так что незачем волноваться о том, что тебя возьмут силой. Поверь, мне в голову не пришло бы обращаться с тобой как со шлюхой.
Он поклонился и ушел.
Хорошо ему говорить! И вовсе не волнения и тревоги терзали ее. Не волнения скручивали ее внутренности узлом и будили в ней желание сесть на ближайший корабль, отплывавший на континент.
Как получилось, что мужчина, так больно ранивший ее, которого ей следовало бы презирать, и мужчина, способный держать на руках плачущего ребенка и умеющий его рассмешить, – это один и тот же человек? Он и ее мог рассмешить, даже после всего того, что наделал. Он мог растопить ее холодность, как снег на солнце, – своими поцелуями, своими ласками. Больше она не была глупенькой девчонкой, но по-прежнему хотела этого человека. И, наверное, могла бы снова влюбиться в него. О, это было так легко! Легко сказать «да» и отдать ему все, что он попросит.
Нет, Виола не была встревожена. Она умирала от ужаса.
Глава 12
Только на следующий день желание и гнев улеглись в Джоне настолько, чтобы разум вновь заработал в полную силу, и он смог думать связно. А ему было необходимо подумать. Решить, каким должен быть следующий ход.
Джон угрюмо смотрел в тарелку. Если бы он мог рассуждать здраво прошлой ночью, что было сомнительно, сумел бы воспользоваться счастливой возможностью, которую предоставила ему Виола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Фиалки.
Виолу начало трясти, как в ознобе. Она завела руки назад и вцепилась в край стола, вспоминая несбыточные романтические мечты юности и твердя себе, что они уже давно мертвы.
Джон откинул косу ей за спину, а потом провел пальцами по ее скулам, аркам бровей, вискам и сжал щеки.
Поласкав подушечкой большого пальца родинку у края ее губ, он опустил руку.
– Я пришел сюда с определенной целью, – напомнил Джон и только тогда взглянул Виоле в глаза. – Я пришел поцеловаться и помириться.
– Насчет поцелуев ничего не было сказано.
– Я опять тебя провел.
Он приподнял ее подбородок и накрыл губы Виолы своими губами.
Поцелуй Джона был таким же пьянящим, как в музее, таким же, как всегда… он помогал ей забыть обо всем на свете. Руки Джона скользнули от ее плеч к бедрам, губы безмолвно побуждали Виолу приоткрыть рот.
Ее ладонь робко коснулась небритой, шершавой щеки. Губы раскрылись. Его волосы на ощупь были как влажный тяжелый шелк, когда она обхватила его затылок и отдалась поцелую. Их языки сплелись, а пальцы Джона сжались на бедрах Виолы, держа ее в сладостном плену.
Поцелуй обжигал, щетина безжалостно царапала кожу… Виола вспомнила, как, просыпаясь по утрам, она с наслаждением отдавалась его ласкам на большой кровати красного дерева в спальне Хэммонд-Парка…
И вот теперь ее тело наполнилось хмельным возбуждением, рождая желание прижаться к Джону еще теснее.
Он тихо застонал, прервал поцелуй, подался в сторону. Взмахом руки он смел со стола все, что на нем лежало. Книги с грохотом свалились на пол. Джон сжал талию Виолы, усадил на стол и, резким рывком распустив бант на поясе халата, развел его края. Пальцы коснулись ее груди, теперь прикрытой только муслином ночной сорочки, погладили соски. В Виоле поднялось наслаждение. Наслаждение давно забытое, заставившее ее ахнуть и вздрогнуть от возбуждения. Она запустила пальцы в волосы Джона и притянула его голову к груди.
Как давно она не трепетала под его ласками, как давно не испытывала безумного эротического возбуждения!
Она словно издалека слышала тихие стоны, вырывавшиеся из ее горла. Звуки отчаянной потребности и безумного желания.
Она прошептала его имя.
Джон выпрямился и стал одной рукой расстегивать перламутровые пуговки сорочки, одновременно приподнимая свободной рукой подол.
– Боже, – выдохнул он, – как же мне этого недоставало!
Недоставало чего? Женских ласк?
Эти вопросы теснились в голове, а вместе с ними возник и холод реальности, обдавший Виолу словно ледяной водой. Господи Боже, что она делает?! Но тут его рука скользнула между ее бедер. Виола задохнулась от испуга и поспешно свела ноги. Нужно остановить это безумие, прежде чем оно зайдет слишком далеко.
– Нет, Джон, – пробормотала она, сжав его запястье. – Нет.
Он замер, все еще сжимая ее бедро.
Их тяжелое дыхание смешалось.
– Виола! – пробормотал он.
Она оттолкнула его руку.
– Отпусти меня!
Джон поколебался, и эта нерешительность побудила ее к действию.
– Отпусти, отпусти, отпусти!!!
Охваченная паникой и отчаянием, она ударила его в плечо, вывернулась, спрыгнула со стола, запуталась в полах халата и чудом не упала.
– Я сошла с ума, – пробормотала она, покачивая головой. – Неужели мне так хочется в очередной раз пострадать?
– Виола…
Звук его голоса остановил ее. Она повернулась и поплотнее запахнула халат.
– Поверить не могу, как легко и как часто я делаю глупости из-за тебя!
Она прижала пальцы ко лбу, не понимая, что случилось с ее мозгами.
Джон смотрел на нее, все еще тяжело дыша, не веря происходящему. Немного опомнившись, он шагнул к Виоле. Потянулся, чтобы обнять, однако Виола увернулась и отошла.
– Я даже винить тебя не могу, и это хуже всего. Не то, что ты лгал мне на этот раз… Ты признал, что никогда меня не любил. Ты даже не обещал быть мне верным. И все же через полчаса я была готова отдаться тебе. Где, черт возьми, был мой разум? Мое самоуважение?
– Самоуважение? – Он растер ладонями лицо, судорожно глотая воздух. – Господи, женщина, при чем тут разум или самоуважение?
– Восемь лет без тебя я строила жизнь заново, – продолжала она, игнорируя его, – и после нескольких прогулок и пары краденых поцелуев я веду себя так же, как одна из твоих шлюх.
– Ты моя жена! И нет ничего непристойного в том, чтобы отдаться мужу! И ты хотела этого, будь я проклят! Почему ты остановилась? – Он рассеянно пригладил волосы и отвернулся. – Дьявол, Виола, иногда я отчаиваюсь понять тебя.
– Я прошу тебя уйти.
Он подошел к двери и, стоя к Виоле спиной, поправил одежду. Она тем временем поправляла свою. Оба молчали. Наконец он подошел к стулу, где оставил фрак, и стал одеваться.
– Три недели прошли. Завтра в полдень я приеду за тобой. Ночью постарайся решить, в каком доме мы будем жить. В противном случае послезавтра Тремору будет предъявлено требование от палаты лордов.
Виола хотела возразить, но, когда он повернулся к ней, поспешно закрыла рот. Теперь в его лице был вызов, отказ прислушаться к ее желаниям. Брови презрительно подняты, подбородок надменно выдвинут. Она прекрасно знала это выражение лица. Споры были бесполезны.
– Я дал тебе слово, – сухо напомнил он. – Мне нужна жена, а не невольница. Так что незачем волноваться о том, что тебя возьмут силой. Поверь, мне в голову не пришло бы обращаться с тобой как со шлюхой.
Он поклонился и ушел.
Хорошо ему говорить! И вовсе не волнения и тревоги терзали ее. Не волнения скручивали ее внутренности узлом и будили в ней желание сесть на ближайший корабль, отплывавший на континент.
Как получилось, что мужчина, так больно ранивший ее, которого ей следовало бы презирать, и мужчина, способный держать на руках плачущего ребенка и умеющий его рассмешить, – это один и тот же человек? Он и ее мог рассмешить, даже после всего того, что наделал. Он мог растопить ее холодность, как снег на солнце, – своими поцелуями, своими ласками. Больше она не была глупенькой девчонкой, но по-прежнему хотела этого человека. И, наверное, могла бы снова влюбиться в него. О, это было так легко! Легко сказать «да» и отдать ему все, что он попросит.
Нет, Виола не была встревожена. Она умирала от ужаса.
Глава 12
Только на следующий день желание и гнев улеглись в Джоне настолько, чтобы разум вновь заработал в полную силу, и он смог думать связно. А ему было необходимо подумать. Решить, каким должен быть следующий ход.
Джон угрюмо смотрел в тарелку. Если бы он мог рассуждать здраво прошлой ночью, что было сомнительно, сумел бы воспользоваться счастливой возможностью, которую предоставила ему Виола.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63