Однако на тот прием он не приехал, а если и приехал, то карета подвезла его к парадной лестнице.
А может, его вообще не было в Лондоне. У Люси не имелось возможности выяснить это. Она сидела взаперти с дядей и пожилой, слегка глуховатой теткой Харриет, которую привезли сюда ради соблюдения правил приличия. Люси покидала дом только для того, чтобы сходить к портнихе или прогуляться по парку. Все остальное время она проводила в одиночестве – дядя не желал разговаривать, а тетка ничего не слышала.
Поэтому до Люси не доходили никакие сплетни. О Грегори Бриджертоне или о ком-то другом.
А при случайных встречах со знакомыми она, естественно, не могла расспрашивать о нем. Люди подумали бы, что она им интересуется. Она им действительно интересовалась, но никто – ни один человек – не должен был об этом знать.
Ведь она выходит замуж за другого. Через неделю. Только это было не главным. Главное заключалось в том, что Грегори Бриджертон не проявил своего намерения занять место Хейзелби.
Когда он целовал ее и когда на следующее утро они стояли в неловком молчании на подъездной аллее, он считал, что целует девушку, не связанную обязательствами, непомолвленную.
Когда она рассказала ему о помолвке, он отнесся к этому абсолютно спокойно. И в его лице она увидела – а она искала, о, она так искала, – всего лишь... ничего. Ничего, что показало бы, что ее помолвка что-то значит для него.
Вместо этого он сказал: «Желаю вам всего наилучшего». Эти слова прозвучали как окончательный приговор. Она стояла и смотрела, как сундуки грузят в карету, а ее сердце разрывалось на куски. Она чувствовала это. И ощущала боль в груди. Когда же она ушла, стало еще хуже. Грудь сдавило так, что она едва могла дышать. Она ускорила шаг – насколько было возможно, чтобы походка не показалась неестественной, – и наконец повернула за угол. Там она рухнула на скамью и спрятала лицо в ладонях.
И молила Господа о том, чтобы никто ее не увидел.
Она очень хотела оглянуться. Ей очень хотелось бросить последний взгляд на него и запомнить его таким – в странной позе со сложенными за спиной руками и слегка расставленными ногами. Люси знала, что в такой позе стоят сотни мужчин, но почему-то у него она выглядела другой. Он мог бы находиться во многих ярдах от нее, но она все равно узнала бы его по этой позе.
И походка у него была другая – свободная и легкая, как будто где-то в глубине души он оставался семилетним мальчишкой. Это проявлялось и в развороте плеч, и в движении бедер – в тех деталях, которые обычно не замечают, но на которые Люси всегда обращала внимание.
Однако она не оглянулась. Это только ухудшило бы дело. Ей не хотелось, чтобы он видел ее лицо. Во время беседы ей удавалось держать себя в руках, но как только она отвернулась, все изменилось. Ее губы приоткрылись, она судорожно втягивала в себя воздух, но ощущение внутренней пустоты не проходило.
Это было ужасно. И ей не хотелось, чтобы он это видел.
Но ведь здесь, в Лондоне, ей очень хотелось увидеть его. Конечно, это было глупостью. Это было бы неблагоразумно, но ей все равно хотелось. Ей даже не придется говорить с ним. Вообще-то ей не следовало бы говорить с ним. Но хоть одним глазком...
Взгляд украдкой никому не причинит вреда.
Когда она попросила у дяди разрешения побывать на приеме, он отказал ей, заявив, что нет смысла впустую тратить время или деньги на светскую жизнь, если она уже имеет то, ради чего открываются сезоны, – предложение о браке.
Более того, он сообщил ей, что лорд Давенпорт намерен представить ее обществу как леди Хейзелби, а не как леди Люсинду Абернети. Люси не понимала, почему это так важно, особенно если учесть, что многие в свете уже знали се как леди Люсинду Абернети – кто со школы, кто с того момента, когда они с Гермионой весной принялись «наводить лоск». Но дядя Роберт дал ей понять (в своей неподражаемой манере, то есть без единого слова), что беседа окончена, и все свое внимание сосредоточил на бумагах, лежавших на столе.
Поэтому она лишь кивнула и вышла из комнаты.
И вот сейчас она присутствует на ужине, который сама же и инициировала, и жалеет – безумно – о том, что тогда не промолчала. Хейзелби довольно приятный, даже милый. Но вот его отец... Люси молила о том, чтобы ей не пришлось жить у Давенпортов. «Пожалуйста, Господи, пусть у Хейзелби будет свой дом».
В Уэльсе. Или, возможно, во Франции.
Выразив свое недовольство всем на свете – погодой за то, что дождливая, палатой общин за то, что она полным-полна плохо воспитанных идиотов, и оперой – «Боже, даже не на английском!» – лорд Давенпорт обратил свой критический взгляд на Люси.
Люси потребовалась вся сила духа, чтобы не отпрянуть, когда он навис над ней. Пучеглазый, с толстыми, мясистыми губами, он очень напоминал грузную рыбу. Честно говоря, Люси не удивилась бы, если бы он сорвал сорочку и обнажил жабры и чешую.
А потом... бр-р... ее передернуло от воспоминания. Он подошел поближе, причем настолько, что она кожей лица ощутила его горячее смрадное дыхание.
Она прямо держала спину, сохраняя идеальную осанку.
Он велел ей показать зубы.
Это было унизительно.
Лорд Давенпорт изучал ее как племенную кобылу. Он дошел до того, что, положив руки ей на бедра, проверил, насколько ее таз подходит для деторождения! Люси ахнула и безумным взглядом посмотрела на дядю, моля о помощи, но тот хранил каменное выражение лица и пялился куда-то в сторону, совсем не на нее.
А теперь, когда они сели за стол... Боже милостивый! Лорд Давенпорт принялся допрашивать ее. Он задавал вопросы о ее здоровье и затрагивал темы, которые, по мнению Люси, обсуждаются только в женском обществе. Потом, когда она уже думала, что худшее позади...
– Вы знаете таблицу?
Люси ошеломленно заморгала.
– Прошу прощения?
– Таблицу, – нетерпеливо повторил он. – По шестерке, семерке.
На мгновение Люси лишилась дара речи.
– Ну? – не унимался он.
– Конечно, – запинаясь, проговорила Люси.
Она опять посмотрела на дядю, но тот упорно хранил на лице выражение решительного равнодушия.
– Показывайте. – Губы лорда Давенпорта образовали тонкую линию, которая протянулась от одной обвисшей щеки до другой. – По семерке. Этого хватит.
– Я... э-э...
Охваченная отчаянием, Люси пыталась поймать взгляд тети Харриет, но та не обращала внимания на то, что творится вокруг, и фактически не произнесла ни слова с начала вечера.
– Папа, – вмешался Хейзелби, – полагаю, вы...
– Тут вопрос улучшения породы, – довольно грубо заявил лорд Давенпорт. – Будущее семьи заключено в ее чреве. У нас есть право знать, что мы получаем.
Она сглотнула и на мгновение прикрыла глаза, чтобы собраться с силами. А когда открыла, то обнаружила, что лорд Давенпорт смотрит прямо на нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77