Между тем, при дворе стало известно, что королева Христина, так хорошо принятая в первое свое путешествие во Францию, приехала снова и опять без приглашения. Ей было предложено остановиться в Фонтенбло и все шло более или менее нормально, как вдруг она, не уважая ни королевского гостеприимства, ни законов Франции, велела казнить одного из своих слуг по имени Моналдесхи. Причина инцидента неизвестна, точнее неизвестен характер проступка слуги. Во всяком случае Христина пригласила к себе игумена Тринитариев, отдала ему связку писем, потом позвала Моналдесхи и стала обвинять его в измене. Тот не сознавался и тогда были предъявлены письма; обвиняемый побледнел и бросился перед королевой на колени, умоляя о пощаде. Христина терпеливо выслушала все, что несчастный говорил, а потом приказала начальнику своих телохранителей, Сантинелли, казнить преступника. Тогда началась страшная сцена убийства, причем Христина, видя уверенность Моналдесхи в том, что его не убьют, и не желающего поэтому исповедаться, приказала для начала его ранить. Однако это нелегко было исполнить, поскольку Моналдесхи, предвидя опасность, надел кольчугу, и первые удары не оставили ран; в конце концов Сантинелли, уже отрубивший осужденному три пальца на руке и два раза по настоятельным просьбам жертвы приходивший к королеве за помилованием, воткнул ему шпагу в бок, а потом перерезал горло. Известие об этом произвело на двор ужасное впечатление, и Луи XIV, не терпевший посягательств на его власть и какого-либо другого суда в своем королевстве, велел через Мазарини изъявить Христине свое неудовольствие. Послание министра показалось королеве неприличным, и она, со своей стороны, ответила следующим:
«Г-н Мазарини! Сообщившие Вам подробности о моем шталмейстере Моналдесхи, сами знали их очень плохо. Я нахожу очень странным, что Вы употребили столько людей, чтобы узнать истину. Впрочем, Ваши поступки не должны меня удивлять, какими они ни были бы безрассудными, но я никогда не поверила бы, что Вы и Ваш юный и гордый повелитель дерзнете обнаружить мне Ваше малейшее неудовольствие. Знайте все, сколько вас здесь имеется, слуги и господа, малые и большие, что мне угодно было поступить таким образом, что я не должна и не хочу давать отчет в своих поступках никому на свете, особенно фанфаронам Вашего сорта. Для особы Вашего звания вы играете странную роль, но, какие бы причины ни побудили Вас писать мне, я слишком мало их уважаю и вовсе не обращаю на них Внимание. Я хочу, чтобы Вы знали и сказали всем, кому угодно будет слушать, что Христина очень мало думает о вашем дворе, а еще менее о Вас, что для отмщения за себя я не имею надобности прибегать к Вашему страшному могуществу. Я поступила как хотела, моя воля — закон, который должны уважать. Ваша обязанность — молчать!.. Многие люди, которых я уважаю не более Вас, должны бы знать, чем они обязаны равным себе!
Знайте, наконец, г-н кардинал, что Христина — королева везде, где бы она ни находилась, и что везде, где бы ей не вздумалось жить, люди, как бы они лукавы ни были, будут все-таки лучше Вас и Ваших единомышленников.
Принц Конде имел причины говорить, когда Вы держали его под стражей в Венсенне: «Старая лиса никогда не перестанет угнетать добрых слуг государства, пока парламент не выпроводит куда-нибудь или не накажет пожестче этого знаменитого писчинского Сент-Акина».
Итак, поверьте, Жюль, Вам, стоит вести себя так, чтобы заслужить мое благоволение, и этого Вам не слишком трудно достигнуть. Боже Вас охрани, сделать когда-либо хоть малейшее замечание на счет моей особы — будь я на краю света, меня всегда уведомят о Ваших коварствах, поскольку я имею на службе придворных и друзей, которые также ловки и бдительны как Ваши, но куда менее подкупны.
Христина».
Письмо было довольно наглым, но оно имело успех и Христина прожила еще два месяца в Фонтебло, не будучи никем тревожима, а на масленицу даже получила приглашение на балет, в котором должен был танцевать сам король. Этот балет давался в честь Марии Манчини и назывался «Больной амур». Бенсерад, как и всегда, сочинил к нему слова, но музыка на этот раз принадлежала одному молодому человеку, имя которого обретало известность — Батисту Люлли. Юноша приехал из Италии с кавалером де Гизом, определившим его на службу ко двору принцессы Орлеанской, откуда он перешел на службу к королю. В балете композитор исполнил также роль шута, почему имел двойной успех и с этого дня «Батистушка», как его частенько называли, вошел в моду.
На балете также присутствовала принцесса де Монпансье, месяца три тому назад вновь принятая при дворе. Ее свидание с королевой произошло в Со, и когда во время свидания вошел король, то Анна Австрийская сказала:
— Представляю вам эту девицу! Она очень досадует на себя, на то, что была злой интриганкой и собирается впредь быть благоразумной.
Король и принцесса подали друг другу руки и все пошло по-прежнему, словно артиллерия Бастилии никогда не гремела.
Зима прошла в празднествах и маскарадах, где король почти всегда бывал с Марией Манчини. Эта любовь немало беспокоила королеву, тем более, что Луи вовсе не стеснялся. Королева делала ему выговоры, но в ответ слышала только выражение досады и соображения относительно того, что довольно короля держали в руках, когда он был мальчиком, а теперь он стал мужчиной и может чувствовать себя свободным. Королева начала подозревать, что Мазарини имеет намерение женить короля на своей племяннице, и, забыв собственные отношения с кардиналом, трепетала. В самом деле, Мазарини с некоторого времени понял, что власть переходит в другие руки, и употреблял все меры для завоевания короля. Мазарини перестал быть осторожным в отношениях с Анной Австрийской и громко заявлял, что у нее никогда не было ума, что она всегда обнаруживала более привязанности к дому Австрийскому, нежели к тому, в который вошла, что супруг ее имел основательные причины ненавидеть жену и не доверять ей, что набожна она была лишь по необходимости, и, наконец, что она по-настоящему любила только хороший стол и нисколько не заботилась обо всем прочем.
Все эти выходки кардинала доходили, разумеется, до королевы и очень ее тревожили, поэтому она собрала в тайне государственных советников и лучших юристов парламента, чтобы узнать, будет ли брак действительным, если король женится без ее согласия. Все в один голос заявили, что нет, и посоветовали королеве протестовать против этого брака. Бриенн, который всегда сохранял доверенность королевы, получил поручение составить акт по этому случаю и внести его в роспись парламента при закрытых дверях, если король вступит в тайный брак с племянницей кардинала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217 218 219 220 221 222 223 224 225 226 227 228 229 230 231 232 233 234 235 236 237 238