Во Францию? – Герцог покачал головой. – Нет, мой друг! Если я ступлю на французскую землю, слишком велик риск, что моя голова познакомится с лезвием французского меча.
– В самом деле. И, подозреваю, не только твоя, – с серьезным видом заметил Эмрис. – Но тебе надо хорошенько взвесить, насколько ты дорожишь своей собственной.
– О! Исключительно дорожу. В конце концов она мне неплохо служит, а кроме того, очень неплохо смотрится на моих плечах. – Джованни рассмеялся. – Ладно, закончили с этим. Я ведь начал с того, что ты – самый любезный придворный, какого я встречал в своей жизни. За исключением меня самого, разумеется.
– Совершенно с этим согласен, – кивнул Эмрис. – Но раз уж мы затронули тему искусства, то должен тебе сказать, что позавчера ко мне прибыл нарочный с письмом от нашей королевы-матери. И речь в письме идет как раз об искусстве. И я хотел с тобой посоветоваться.
– Ты хочешь со мной посоветоваться по поводу произведений искусства? – Джованни с недоумением посмотрел на Эмриса. – И это после того, что мне стало известно о твоей коллекции картин?
– Никто не может дать лучшего совета по этим вопросам, чем ты. – Эмрис откашлялся. Он бы с удовольствием отрезал язык тому болтуну, что проговорился правителю Флоренции о его французском замке с действительно превосходной коллекцией картин. Даже их давняя дружба не может удержать Джованни от невероятного зуда соперничества, который он испытывает всегда, когда речь заходит о собраниях произведений искусства. – Как я тебе сказал, это послание от королевы Маргариты. Ты же понимаешь, что здесь требуется совет лучшего знатока. Ты слышишь? Лучшего!
– Ладно уж! Если ты трактуешь это таким образом… – герцог вдруг широко улыбнулся, – то это мне доставит истинное удовольствие. Обставить тебя…
– Кстати, насчет обставить! Мне, естественно, поручено королевой обставить тебя.
– О! Даже так?
– Ну, Джованни, ты же должен понимать, что хотя королева-мать провела уже двадцать лет в наших убогих и лишенных всяких удобств замках в Шотландии, она все же не потеряла еще надежды и считает себя обязанной нести свет культуры этим диким и необузданным шотландцам.
Джованни громко расхохотался.
– То есть ты выбрал меня, чтобы я объяснил ей, что она попусту теряет время.
Эмрис укоризненно проворчал:
– Я чувствую, что ирония до тебя не доходит. Дело в том, мой дражайший, любящий вино и удовольствия друг, что я позволил себе кое в чем не согласиться с нашей высокообразованной королевской особой. Она же, подобно тебе, любит окружать себя…
– Творениями, которые возвышают душу человека, которые демонстрируют цельную и артистическую натуру художника. Которые показывают человека как героя…
– Короче, ей нужны портреты. – Эмрис опорожнил свой кубок и со стуком решительно поставил его на стол.
– Но ведь это как раз то, что ты собираешь у себя в замке?
– Нет. Здесь есть существенное отличие. Я люблю живопись, и мне нравятся портреты, но я никогда не ставил своей целью увесить стены своего жилища собственными портретами. – Не успели эти слова слететь с его губ, как он заметил прямо перед собой на противоположной стене прекрасный портрет нынешнего правителя Флоренции. – Это что-то новое?
– Не правда ли, я на нем хорош?
Эмрис улыбнулся.
– Маргарита хочет, чтобы кто-то из итальянских художников нарисовал портрет королевской семьи.
Джованни помолчал, не торопясь разглядывая мощную фигуру шотландца, развалившегося на кресле.
– А я-то думал, что Франция, ваш любимый союзник, могла бы вас снабдить замечательными произведениями искусства. Ведь во Франции прекрасные ткани, отличные ювелиры, а какая у них парча! И золотая, и серебряная, и отличного качества. Они могли бы дать ей кого-нибудь из своих мастеров.
– Послушай, Джованни, речь идет о Маргарите Тюдор, и ты прекрасно знаешь, что она будет требовать всего самого лучшего.
– О! Я тебе сочувствую! – Герцогу было отлично известно, что Маргарита Тюдор славилась на всю Европу своим вздорным и упрямым характером. – Ты упомянул о письме. Она не говорит в нем, кого именно ей хотелось бы видеть в качестве придворного живописца?
– Естественно, она хочет Микеланджело!
Герцогу с трудом удалось сдержать смех. Но он смог кивнуть в ответ и с серьезным видом ответить:
– Мне очень жаль огорчать родительницу вашего короля, но…
– Я и без тебя знаю, что ты его ни за что не отпустишь, – шотландец состроил грозную мину, – но не забывай – она тебе этого никогда не простит. Ты только представь себе, что с ней будет, если я вернусь в Шотландию, не выполнив ее поручения!
– Но он ведь скульптор! И уже в преклонном возрасте. И ради его собственного блага, и ради блага Флоренции я никак не могу отпустить его в столь далекое и трудное путешествие.
– Да, ладно, это все понятно. Ты бы лучше подумал, что можно тут сделать. Если королева-мать не получит того, чего хочет, то ей может взбрести в голову что угодно, и тогда сам черт ей не брат!
– Так-так, понимаю, понимаю. И беспокоиться здесь надо не тебе. В конце концов, как мне известно, в тебе Маргарита нуждается даже больше, чем в воздухе, которым она дышит. – Заметив удивленно поднятые брови шотландца, герцог добавил: – Нет-нет, я не имею в виду воздух конкретно Шотландии, хотя, конечно, она дышит именно им. Ну да ладно, это не суть. Суть в том, как я понимаю, что если она не получит желаемого, то, вполне вероятно, по крайней мере половина шотландских бойцов будет осаждать стены Флоренции, чем весьма поможет Франциску, если он, как я понял, собирается нас атаковать.
– И, вполне вероятно, она поручит мне возглавлять этот поход, – с иронией заметил Эмрис.
Заметив, что Джованни погрузился в размышления, Эмрис расслабился, давая ему возможность придумать какой-либо приемлемый вариант. Конечно, он на хорошем счету у королевы-матери, но даже он, при всех своих привилегиях, не рискнет вернуться к ней с пустыми руками. К несчастью, то, что Джованни сказал в шутку о военном походе, в ситуации с Маргаритой как раз очень походило на правду. Она посылала на войну шотландцев и еще по более смехотворным поводам, чем отказ привезти к ней подходящего живописца.
Правитель Флоренции положил руку на плечо друга.
– Послушай! У меня есть идея! – Герцог возбужденно посмотрел на Эмриса. – Я знаю художника, который ей подойдет! Он из студии Микеланджело. Совсем молодой, но блестящий живописец и портретист. Чуть ли не лучший, чем сам маэстро! Но для меня будет большой жертвой расстаться с ним. У молодого человека фантастический талант, и он сможет в будущем прославить Флоренцию на века. Поэтому я могу лишь одолжить его на время и только близким друзьям Флоренции. Ты понял намек? И, конечно, я никому, кроме тебя, не доверю сопровождать его в путешествии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93
– В самом деле. И, подозреваю, не только твоя, – с серьезным видом заметил Эмрис. – Но тебе надо хорошенько взвесить, насколько ты дорожишь своей собственной.
– О! Исключительно дорожу. В конце концов она мне неплохо служит, а кроме того, очень неплохо смотрится на моих плечах. – Джованни рассмеялся. – Ладно, закончили с этим. Я ведь начал с того, что ты – самый любезный придворный, какого я встречал в своей жизни. За исключением меня самого, разумеется.
– Совершенно с этим согласен, – кивнул Эмрис. – Но раз уж мы затронули тему искусства, то должен тебе сказать, что позавчера ко мне прибыл нарочный с письмом от нашей королевы-матери. И речь в письме идет как раз об искусстве. И я хотел с тобой посоветоваться.
– Ты хочешь со мной посоветоваться по поводу произведений искусства? – Джованни с недоумением посмотрел на Эмриса. – И это после того, что мне стало известно о твоей коллекции картин?
– Никто не может дать лучшего совета по этим вопросам, чем ты. – Эмрис откашлялся. Он бы с удовольствием отрезал язык тому болтуну, что проговорился правителю Флоренции о его французском замке с действительно превосходной коллекцией картин. Даже их давняя дружба не может удержать Джованни от невероятного зуда соперничества, который он испытывает всегда, когда речь заходит о собраниях произведений искусства. – Как я тебе сказал, это послание от королевы Маргариты. Ты же понимаешь, что здесь требуется совет лучшего знатока. Ты слышишь? Лучшего!
– Ладно уж! Если ты трактуешь это таким образом… – герцог вдруг широко улыбнулся, – то это мне доставит истинное удовольствие. Обставить тебя…
– Кстати, насчет обставить! Мне, естественно, поручено королевой обставить тебя.
– О! Даже так?
– Ну, Джованни, ты же должен понимать, что хотя королева-мать провела уже двадцать лет в наших убогих и лишенных всяких удобств замках в Шотландии, она все же не потеряла еще надежды и считает себя обязанной нести свет культуры этим диким и необузданным шотландцам.
Джованни громко расхохотался.
– То есть ты выбрал меня, чтобы я объяснил ей, что она попусту теряет время.
Эмрис укоризненно проворчал:
– Я чувствую, что ирония до тебя не доходит. Дело в том, мой дражайший, любящий вино и удовольствия друг, что я позволил себе кое в чем не согласиться с нашей высокообразованной королевской особой. Она же, подобно тебе, любит окружать себя…
– Творениями, которые возвышают душу человека, которые демонстрируют цельную и артистическую натуру художника. Которые показывают человека как героя…
– Короче, ей нужны портреты. – Эмрис опорожнил свой кубок и со стуком решительно поставил его на стол.
– Но ведь это как раз то, что ты собираешь у себя в замке?
– Нет. Здесь есть существенное отличие. Я люблю живопись, и мне нравятся портреты, но я никогда не ставил своей целью увесить стены своего жилища собственными портретами. – Не успели эти слова слететь с его губ, как он заметил прямо перед собой на противоположной стене прекрасный портрет нынешнего правителя Флоренции. – Это что-то новое?
– Не правда ли, я на нем хорош?
Эмрис улыбнулся.
– Маргарита хочет, чтобы кто-то из итальянских художников нарисовал портрет королевской семьи.
Джованни помолчал, не торопясь разглядывая мощную фигуру шотландца, развалившегося на кресле.
– А я-то думал, что Франция, ваш любимый союзник, могла бы вас снабдить замечательными произведениями искусства. Ведь во Франции прекрасные ткани, отличные ювелиры, а какая у них парча! И золотая, и серебряная, и отличного качества. Они могли бы дать ей кого-нибудь из своих мастеров.
– Послушай, Джованни, речь идет о Маргарите Тюдор, и ты прекрасно знаешь, что она будет требовать всего самого лучшего.
– О! Я тебе сочувствую! – Герцогу было отлично известно, что Маргарита Тюдор славилась на всю Европу своим вздорным и упрямым характером. – Ты упомянул о письме. Она не говорит в нем, кого именно ей хотелось бы видеть в качестве придворного живописца?
– Естественно, она хочет Микеланджело!
Герцогу с трудом удалось сдержать смех. Но он смог кивнуть в ответ и с серьезным видом ответить:
– Мне очень жаль огорчать родительницу вашего короля, но…
– Я и без тебя знаю, что ты его ни за что не отпустишь, – шотландец состроил грозную мину, – но не забывай – она тебе этого никогда не простит. Ты только представь себе, что с ней будет, если я вернусь в Шотландию, не выполнив ее поручения!
– Но он ведь скульптор! И уже в преклонном возрасте. И ради его собственного блага, и ради блага Флоренции я никак не могу отпустить его в столь далекое и трудное путешествие.
– Да, ладно, это все понятно. Ты бы лучше подумал, что можно тут сделать. Если королева-мать не получит того, чего хочет, то ей может взбрести в голову что угодно, и тогда сам черт ей не брат!
– Так-так, понимаю, понимаю. И беспокоиться здесь надо не тебе. В конце концов, как мне известно, в тебе Маргарита нуждается даже больше, чем в воздухе, которым она дышит. – Заметив удивленно поднятые брови шотландца, герцог добавил: – Нет-нет, я не имею в виду воздух конкретно Шотландии, хотя, конечно, она дышит именно им. Ну да ладно, это не суть. Суть в том, как я понимаю, что если она не получит желаемого, то, вполне вероятно, по крайней мере половина шотландских бойцов будет осаждать стены Флоренции, чем весьма поможет Франциску, если он, как я понял, собирается нас атаковать.
– И, вполне вероятно, она поручит мне возглавлять этот поход, – с иронией заметил Эмрис.
Заметив, что Джованни погрузился в размышления, Эмрис расслабился, давая ему возможность придумать какой-либо приемлемый вариант. Конечно, он на хорошем счету у королевы-матери, но даже он, при всех своих привилегиях, не рискнет вернуться к ней с пустыми руками. К несчастью, то, что Джованни сказал в шутку о военном походе, в ситуации с Маргаритой как раз очень походило на правду. Она посылала на войну шотландцев и еще по более смехотворным поводам, чем отказ привезти к ней подходящего живописца.
Правитель Флоренции положил руку на плечо друга.
– Послушай! У меня есть идея! – Герцог возбужденно посмотрел на Эмриса. – Я знаю художника, который ей подойдет! Он из студии Микеланджело. Совсем молодой, но блестящий живописец и портретист. Чуть ли не лучший, чем сам маэстро! Но для меня будет большой жертвой расстаться с ним. У молодого человека фантастический талант, и он сможет в будущем прославить Флоренцию на века. Поэтому я могу лишь одолжить его на время и только близким друзьям Флоренции. Ты понял намек? И, конечно, я никому, кроме тебя, не доверю сопровождать его в путешествии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93