Вам нельзя жить одной!
– Я не нуждаюсь ни в вашем разрешении, ни в деньгах! По словам вашей бабушки, Хок оставил мне достаточное состояние.
– Которым я распоряжаюсь как ваш опекун, – напомнил Энтони.
– Мне ни к чему опекуны. Я со всем справлялась сама, еще с четырнадцати лет!
– Александра, выслушайте меня; – сдержанно попросил он, хватая ее за плечи и слегка встряхивая. – Я знаю, вы разгневаны и разочарованы, но не должны сбегать от нас и из Лондона, иначе случившееся будет всю жизнь преследовать вас. Вы не любили Джордана…
– Неужели? – разъяренно перебила его Александра. – В таком случае объясните, почему я провела целый год, пытаясь стать достойной его имени?
– Вы любили иллюзию, грезу, которую создали сами, невинная идеалистка…
– Добавьте – доверчивая, слепая и глупая, – прошипела Алекс. Муки униженной души требовали от нее не принимать сочувствия и утешения, предложенных Энтони.
Девушка едва слышно извинилась и бросилась в свою комнату. Только оставшись одна, она дала волю слезам. Алекс оплакивала свои наивность, легковерие, пропавший попусту год, в течение которого она трудилась до изнеможения, стремясь добиться одобрения человека, который не заслуживал имени джентльмена. Она рыдала, пока наконец собственные судорожные всхлипы не вызвали в ней презрения за слезы, растраченные понапрасну на ничтожное создание.
Вынудив себя сесть, она вытерла глаза, по-прежнему продолжая терзаться сознанием собственной ошибки. Подумать только, в тот день в саду она сама, первая, сказала, что любит его, стоило тому разок ее поцеловать!
Мэри Эллен говорила, что джентльмены любят, когда их восхваляют, и Алекс, очевидно, приняла советы подруги слишком близко к сердцу! Боже, она даже посмела сравнивать Джордана с «Давидом» Микеланджело!
Стыд опалил девушку, и она громко застонала, обхватив себя руками. Однако позорные воспоминания отказывались исчезнуть. Она даже подарила ему дедушкины часы! И при этом уверяла, будто дедушка посчитал бы его благородным человеком! Да дедушка выгнал бы взашей этого неверного предателя, пресыщенного, скучающего аристократа!
Потом, в экипаже, она позволяла Джордану целовать себя снова и снова… Лежала на нем, как безмозглая, опьяненная любовью распутница! А что он выделывал с ней в постели, при ее полнейшем согласии… И после этого не задумываясь отправился к любовнице!
Вместо того чтобы пристрелить грабителя, напавшего на Джордана Таунсенда, ей следовало бы прикончить его светлость! Какой утомительной, должно быть, казалась ему ее неопытность! Неудивительно, что он не желал выслушивать ее наивные объяснения в любви!
– Сколько еще ждать? – прошептал в темноте Джордж Морган.
– Час, а потом попробуем прорваться, – коротко ответил Джордан, разминая затекшие мышцы в попытке подготовиться к предстоящему побегу.
– Ты уверен, что слышал, будто сражение с англичанами идет всего в пятидесяти милях к югу отсюда? Совсем худо, если придется отшагать пятьдесят миль с моей хромой ногой и дыркой в твоей.
– Всего-навсего царапина, – отозвался Джордан, имея в виду рану, полученную от рук тюремщика, которого все же удалось одолеть.
Пещера, где они скрывались со вчерашнего дня, пока французы обыскивали ближайшие леса, была такой маленькой, что мужчинам пришлось сгибаться едва ли не в три погибели.
Боль прострелила ногу Джордана, и он замер, быстро, неглубоко дыша и стараясь вызвать в памяти образ Александры. Она словно по волшебству возникла перед его глазами, и Джордан каждой частичкой своего существа сосредоточился на ней. Он хотел представить, какой она стала, но перед ним стояла девушка на лесной поляне, со щенком на руках и глазами, сияющими любовью.
Зажмурившись, Джордан мысленно обводил пальцем контуры ее лица. Боль превратилась в нечто незначительное и хотя и неотвязное, но уже куда более терпимое. В прошлом он не раз прибегал к этому способу, и всегда с неизменным успехом.
В начале заключения, когда длившиеся неделями пытки довели его до грани безумия, именно мысли об Александре помогли избежать терзаний, раздиравших тело и пытавшихся пожрать разум. Он медленно, очень медленно воскрешал в памяти каждую секунду, которую провел с ней, каждую подробность их встреч, каждое слово, каждый жест. Он снова и снова овладевал ею в той гостинице: раздевал, держал в объятиях, цеплялся за воспоминания о ее невероятной нежности и о том, как страстно она ему отдавалась.
Но когда недели превратились в месяцы, картины их короткой семейной жизни больше не затмевали неумолимую действительность – ему понадобилось иное, более сильное средство, чтобы заглушить неотвязный голос, настойчиво побуждавший его оставить борьбу, позволить себе отдаться сладостному забытью, покориться приветливым объятиям смерти.
Поэтому Джордан принялся придумывать новые сцены: приятные, в которых Александра убегала от него, заливаясь мелодичным смехом, а потом оборачивалась, протягивая руки и ожидая, пока он придет к ней; пугающие – вот Тони выгнал Александру на улицу, и она живет в трущобах, ожидая, пока Джордан вернется и спасет ее; сладострастные, где Александра лежала во всем великолепии своей наготы на атласных простынях, ожидая, когда он возьмет ее.
Он придумывал десятки таких историй, в которых лишь одно было общим – Александра всегда ждала его. Нуждалась в нем. Джордан понимал, что это не более чем порождения фантазии, но не желал отказаться от единственного оружия против угнездившихся в мозгу демонов, твердивших, чтобы он перестал цепляться за здравый смысл, а потом и за жизнь.
Лежа в гнусной сырой камере, он придумал план побега, ведомый одной целью – вернуться домой. К ней. Целый год понадобился, чтобы понять пустоту и никчемность его существования, и теперь Джордан был готов позволить Александре показать ему ее мир, где все было живым и настоящим, подлинным и неиспорченным, где за каждым углом ожидало «нечто чудесное».
Джордан хотел очиститься от тюремной грязи и избавиться от позорного налета бездарно прожитых лет.
Но была у него и еще одна цель, менее благородная, хотя и столь же важная. Джордан хотел разоблачить негодяя, дважды стремившегося его убить. И отомстить ему. Тони получал наибольшую выгоду от его смерти, но Джордан пока гнал от себя эту мысль. Не здесь. Только когда доказательства будут в его руках. Он любил Тони как брата.
Глава 17
Александра проснулась, чувствуя себя, как ни странно, отдохнувшей и свежей после ужасной ночи слез и терзаний. Разоблачение вероломства Джордана лишило ее иллюзий, но, совершая обычный утренний туалет, девушка постепенно поняла, что избавилась от оков верности и преданности, целый год связывавших ее с памятью о муже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120
– Я не нуждаюсь ни в вашем разрешении, ни в деньгах! По словам вашей бабушки, Хок оставил мне достаточное состояние.
– Которым я распоряжаюсь как ваш опекун, – напомнил Энтони.
– Мне ни к чему опекуны. Я со всем справлялась сама, еще с четырнадцати лет!
– Александра, выслушайте меня; – сдержанно попросил он, хватая ее за плечи и слегка встряхивая. – Я знаю, вы разгневаны и разочарованы, но не должны сбегать от нас и из Лондона, иначе случившееся будет всю жизнь преследовать вас. Вы не любили Джордана…
– Неужели? – разъяренно перебила его Александра. – В таком случае объясните, почему я провела целый год, пытаясь стать достойной его имени?
– Вы любили иллюзию, грезу, которую создали сами, невинная идеалистка…
– Добавьте – доверчивая, слепая и глупая, – прошипела Алекс. Муки униженной души требовали от нее не принимать сочувствия и утешения, предложенных Энтони.
Девушка едва слышно извинилась и бросилась в свою комнату. Только оставшись одна, она дала волю слезам. Алекс оплакивала свои наивность, легковерие, пропавший попусту год, в течение которого она трудилась до изнеможения, стремясь добиться одобрения человека, который не заслуживал имени джентльмена. Она рыдала, пока наконец собственные судорожные всхлипы не вызвали в ней презрения за слезы, растраченные понапрасну на ничтожное создание.
Вынудив себя сесть, она вытерла глаза, по-прежнему продолжая терзаться сознанием собственной ошибки. Подумать только, в тот день в саду она сама, первая, сказала, что любит его, стоило тому разок ее поцеловать!
Мэри Эллен говорила, что джентльмены любят, когда их восхваляют, и Алекс, очевидно, приняла советы подруги слишком близко к сердцу! Боже, она даже посмела сравнивать Джордана с «Давидом» Микеланджело!
Стыд опалил девушку, и она громко застонала, обхватив себя руками. Однако позорные воспоминания отказывались исчезнуть. Она даже подарила ему дедушкины часы! И при этом уверяла, будто дедушка посчитал бы его благородным человеком! Да дедушка выгнал бы взашей этого неверного предателя, пресыщенного, скучающего аристократа!
Потом, в экипаже, она позволяла Джордану целовать себя снова и снова… Лежала на нем, как безмозглая, опьяненная любовью распутница! А что он выделывал с ней в постели, при ее полнейшем согласии… И после этого не задумываясь отправился к любовнице!
Вместо того чтобы пристрелить грабителя, напавшего на Джордана Таунсенда, ей следовало бы прикончить его светлость! Какой утомительной, должно быть, казалась ему ее неопытность! Неудивительно, что он не желал выслушивать ее наивные объяснения в любви!
– Сколько еще ждать? – прошептал в темноте Джордж Морган.
– Час, а потом попробуем прорваться, – коротко ответил Джордан, разминая затекшие мышцы в попытке подготовиться к предстоящему побегу.
– Ты уверен, что слышал, будто сражение с англичанами идет всего в пятидесяти милях к югу отсюда? Совсем худо, если придется отшагать пятьдесят миль с моей хромой ногой и дыркой в твоей.
– Всего-навсего царапина, – отозвался Джордан, имея в виду рану, полученную от рук тюремщика, которого все же удалось одолеть.
Пещера, где они скрывались со вчерашнего дня, пока французы обыскивали ближайшие леса, была такой маленькой, что мужчинам пришлось сгибаться едва ли не в три погибели.
Боль прострелила ногу Джордана, и он замер, быстро, неглубоко дыша и стараясь вызвать в памяти образ Александры. Она словно по волшебству возникла перед его глазами, и Джордан каждой частичкой своего существа сосредоточился на ней. Он хотел представить, какой она стала, но перед ним стояла девушка на лесной поляне, со щенком на руках и глазами, сияющими любовью.
Зажмурившись, Джордан мысленно обводил пальцем контуры ее лица. Боль превратилась в нечто незначительное и хотя и неотвязное, но уже куда более терпимое. В прошлом он не раз прибегал к этому способу, и всегда с неизменным успехом.
В начале заключения, когда длившиеся неделями пытки довели его до грани безумия, именно мысли об Александре помогли избежать терзаний, раздиравших тело и пытавшихся пожрать разум. Он медленно, очень медленно воскрешал в памяти каждую секунду, которую провел с ней, каждую подробность их встреч, каждое слово, каждый жест. Он снова и снова овладевал ею в той гостинице: раздевал, держал в объятиях, цеплялся за воспоминания о ее невероятной нежности и о том, как страстно она ему отдавалась.
Но когда недели превратились в месяцы, картины их короткой семейной жизни больше не затмевали неумолимую действительность – ему понадобилось иное, более сильное средство, чтобы заглушить неотвязный голос, настойчиво побуждавший его оставить борьбу, позволить себе отдаться сладостному забытью, покориться приветливым объятиям смерти.
Поэтому Джордан принялся придумывать новые сцены: приятные, в которых Александра убегала от него, заливаясь мелодичным смехом, а потом оборачивалась, протягивая руки и ожидая, пока он придет к ней; пугающие – вот Тони выгнал Александру на улицу, и она живет в трущобах, ожидая, пока Джордан вернется и спасет ее; сладострастные, где Александра лежала во всем великолепии своей наготы на атласных простынях, ожидая, когда он возьмет ее.
Он придумывал десятки таких историй, в которых лишь одно было общим – Александра всегда ждала его. Нуждалась в нем. Джордан понимал, что это не более чем порождения фантазии, но не желал отказаться от единственного оружия против угнездившихся в мозгу демонов, твердивших, чтобы он перестал цепляться за здравый смысл, а потом и за жизнь.
Лежа в гнусной сырой камере, он придумал план побега, ведомый одной целью – вернуться домой. К ней. Целый год понадобился, чтобы понять пустоту и никчемность его существования, и теперь Джордан был готов позволить Александре показать ему ее мир, где все было живым и настоящим, подлинным и неиспорченным, где за каждым углом ожидало «нечто чудесное».
Джордан хотел очиститься от тюремной грязи и избавиться от позорного налета бездарно прожитых лет.
Но была у него и еще одна цель, менее благородная, хотя и столь же важная. Джордан хотел разоблачить негодяя, дважды стремившегося его убить. И отомстить ему. Тони получал наибольшую выгоду от его смерти, но Джордан пока гнал от себя эту мысль. Не здесь. Только когда доказательства будут в его руках. Он любил Тони как брата.
Глава 17
Александра проснулась, чувствуя себя, как ни странно, отдохнувшей и свежей после ужасной ночи слез и терзаний. Разоблачение вероломства Джордана лишило ее иллюзий, но, совершая обычный утренний туалет, девушка постепенно поняла, что избавилась от оков верности и преданности, целый год связывавших ее с памятью о муже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120