Доминик доказал, что она нужна ему. О чем еще просить? Даже на это она до сих пор не смела надеяться.
— Тебе хорошо? — спросил он, убирая с ее лба влажную прядь.
Кэтрин кивнула.
— Спасибо, — нежно сказала она.
— За что?
— За то, что пришел домой.
В глазах его вспыхнула боль. И тут же исчезла. Он улыбнулся светло, так, как только он один умел улыбаться, и, склонившись к ее уху, шепнул:
— До сегодняшней ночи даже не представлял, как мне нужен дом.
— То, что ты раньше сказал… — начала Кэтрин, целуя его, — это правда?
— Никакой другой женщины в мире мне не надо, — ответил Доминик.
Кэтрин почувствовала странную легкость во всем теле, еще немного, и она могла бы взлететь.
— Мне так тебя не хватало, — прошептала она.
— А я как скучал…
Кэтрин прижалась к нему. Наконец-то в мир ее возвращался покой. Доминик обнял ее. Рядом с ним она всегда чувствовала себя защищенной, даже в том, полном опасностей, мире цыган. Впервые она позволила себе надеяться и, счастливо улыбаясь в темноте, уснула.
Когда Кэтрин проснулась, Доминика рядом не было.
Глава 22
Кэтрин торопливо оделась и вышла из спальни. Мысль о том, что Доминик все-таки уехал в Лондон, не давала ей покоя. Что он чувствовал, когда проснулся? Быть может, негодование? Быть может, он готов был возненавидеть ее за то, что произошло между ними?
Кэтрин вошла в его спальню. Все здесь выглядело так, будто хозяин отлучился ненадолго: вещи висели в шкафу, никаких следов поспешных сборов. Впрочем, наверное, в лондонском доме его было достаточно костюмов, тогда и собираться не нужно. Спустившись вниз, она как бы невзначай спросила у дворецкого, где хозяин. Ей не хотелось в глазах слуг выглядеть глупо. Если он уехал, пищи для сплетен у прислуги будет хоть отбавляй.
Кэтрин вскоре нашла его: он работал в конюшне. Заметив ее, он оторвался от работы. Кэтрин натянуто улыбнулась.
Господи, лишь бы все было хорошо. О чем он думает? Возненавидел ли он ее за вчерашнее? Быть может, он сейчас злится на нее? С каждым мгновением ее уверенность в себе таяла.
Но вопреки ее опасениям Доминик шагнул ей навстречу, широко улыбаясь, и раскрыл объятия. Кэтрин прижалась к нему, едва держась на ногах от накатившей слабости.
— Ты устала, — ответил он на невысказанный вопрос, — поэтому я не стал тебя будить.
Кэтрин готова была заплакать.
— Нет, что ты, я прекрасно себя чувствую, — сказала она с напускной бодростью. — Просто великолепно.
Доминик чуть отстранил Кэтрин и внимательно посмотрел на нее. Пальцы ее дрожали, и она понимала, что Доминик чувствует ее состояние.
— Что-то не так? — заботливо спросил он. Кэтрин не в силах была обманывать.
— Я… я боялась, что ты станешь сожалеть… что ты разозлишься…
— Если я и зол на кого-то, то лишь на себя. — Доминик нежно поцеловал Кэтрин в губы. — Не стану лгать тебе: мне действительно нелегко. Все восстает во мне против меня самого при одной мысли о нарушенной клятве, все дрожит во мне при мысли, что он победил, все!
Кэтрин коснулась его щеки.
— Ты расскажешь мне? Расскажешь, за что ты его так ненавидишь?
Доминик взял Кэтрин за руку и вывел из конюшни. Они подошли к дубу. Кэтрин прислонилась к стволу и приготовилась слушать. Доминик смотрел куда-то вдаль.
— То, что вытерпел я, ничто по сравнению с тем, что выстрадала моя мать. Я никогда не забуду тот день, когда его люди приехали к нам в табор, чтобы забрать меня: всадники в клубах седой пыли. «Веди сюда своего ублюдка», — приказали они Персе. Они смеялись, увидев мои лохмотья. «Грэвенвольд, должно быть, сошел с ума», — бросил кто-то из них в лицо моей матери.
— А что же Перса? Почему она разрешила им забрать тебя?
— Она решила, что так будет лучше для меня. Она знала, что настанет день, когда я стану богатым и знатным — таким, как мой отец. Я умолял ее не отдавать меня, но она не стала слушать. И все же когда мы прощались, она прижала меня к себе крепко-крепко и заплакала так, как не плакала никогда в жизни. Потом, когда бы я ни приезжал в табор, она ни разу не обняла меня. Она знала, что стоит ей заплакать, как в тот раз, и я никогда не смогу уехать. Она знала — и была права. — Доминик отвернулся.
— Оставь прошлое в прошлом, — тихо сказала Кэтрин.
— Я поклялся, что отплачу ему. Я клялся на крови. Сейчас…
— Сейчас, из-за меня, тебе придется нарушить клятву.
Доминик вымученно улыбнулся.
— Ты заслуживаешь куда большего, чем я могу дать тебе. Ты красивая и сильная женщина, и ты мне нравишься больше, чем любая другая. Мне нужно только время, Кэтрин. Ты можешь потерпеть?
Кэтрин тянулась к нему всем сердцем.
— Пока я знаю, что нравлюсь тебе, все остальное для меня не имеет значения.
Он взял ее руку и поцеловал.
— Спасибо тебе.
И жизнь стала другой. В этот день они провели вместе больше времени, чем за все дни после венчания. Какое это было время! Полное любви, взаимопонимания, стремления поделиться с любимым самым сокровенным. Доминик поведал ей о своих мечтах, о планах развития поместья. Кэтрин внимательно его слушала, старательно избегая говорить о более отдаленном будущем Грэвенвольда — о том, кому должны перейти имение и титул по наследству.
Говорили они и о школе, задуманной Кэтрин, и Доминик, казалось, был доволен тем, чего она уже добилась.
— Я найду место для строительства небольшого школьного здания, — пообещал Доминик. — В пару лондонских газет дадим объявление о том, что в Грэвенвольд требуется школьный учитель. Мы можем устроить школу так, чтобы квартира учителя располагалась на втором этаже, а классы — на первом.
— Это было бы замечательно. Мне бы хотелось, чтобы и Янош посещал школу. Как только остальные дети поймут, что он не так уж сильно от них отличается, он сможет приобрести друзей.
Доминик чмокнул Кэтрин в щеку.
— Знаю, милая, что тебя не переубедить, но, прошу, не надо разочаровываться, если у тебя не получится. Должен сказать тебе, что Янош, сколько бы времени у нас ни провел, остается цыганом. Пусть поступает так, как велит ему сердце.
Кэтрин улыбнулась и кивнула. Пусть Доминик все же сохранял расстояние между ними, но глаза его смотрели тепло и ласково, и очень часто, Кэтрин готова была поклясться в этом, в них светилось желание.
О собственном желании она старалась не думать. Доминику нужно время, и Кэтрин не будет торопить своего мужа. Сейчас необходимо узнать друг друга получше, узнать с тех сторон, которые им прежде были неведомы.
Она расспрашивала его о лошадях, и Доминик поделился с ней планами разведения новой породы рысаков, родоначальниками которой должны были стать его любимцы — Рей и Сумаджи.
Как-то Кэтрин спросила его о Стоунлее.
— Мы с Рэйном знакомы с детства, но подружились после одного случая лет пять назад. Как-то на скачках мы оба крепко выпили, хвастались своими победами на разных фронтах и, говоря по правде, не слишком кривили душой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
— Тебе хорошо? — спросил он, убирая с ее лба влажную прядь.
Кэтрин кивнула.
— Спасибо, — нежно сказала она.
— За что?
— За то, что пришел домой.
В глазах его вспыхнула боль. И тут же исчезла. Он улыбнулся светло, так, как только он один умел улыбаться, и, склонившись к ее уху, шепнул:
— До сегодняшней ночи даже не представлял, как мне нужен дом.
— То, что ты раньше сказал… — начала Кэтрин, целуя его, — это правда?
— Никакой другой женщины в мире мне не надо, — ответил Доминик.
Кэтрин почувствовала странную легкость во всем теле, еще немного, и она могла бы взлететь.
— Мне так тебя не хватало, — прошептала она.
— А я как скучал…
Кэтрин прижалась к нему. Наконец-то в мир ее возвращался покой. Доминик обнял ее. Рядом с ним она всегда чувствовала себя защищенной, даже в том, полном опасностей, мире цыган. Впервые она позволила себе надеяться и, счастливо улыбаясь в темноте, уснула.
Когда Кэтрин проснулась, Доминика рядом не было.
Глава 22
Кэтрин торопливо оделась и вышла из спальни. Мысль о том, что Доминик все-таки уехал в Лондон, не давала ей покоя. Что он чувствовал, когда проснулся? Быть может, негодование? Быть может, он готов был возненавидеть ее за то, что произошло между ними?
Кэтрин вошла в его спальню. Все здесь выглядело так, будто хозяин отлучился ненадолго: вещи висели в шкафу, никаких следов поспешных сборов. Впрочем, наверное, в лондонском доме его было достаточно костюмов, тогда и собираться не нужно. Спустившись вниз, она как бы невзначай спросила у дворецкого, где хозяин. Ей не хотелось в глазах слуг выглядеть глупо. Если он уехал, пищи для сплетен у прислуги будет хоть отбавляй.
Кэтрин вскоре нашла его: он работал в конюшне. Заметив ее, он оторвался от работы. Кэтрин натянуто улыбнулась.
Господи, лишь бы все было хорошо. О чем он думает? Возненавидел ли он ее за вчерашнее? Быть может, он сейчас злится на нее? С каждым мгновением ее уверенность в себе таяла.
Но вопреки ее опасениям Доминик шагнул ей навстречу, широко улыбаясь, и раскрыл объятия. Кэтрин прижалась к нему, едва держась на ногах от накатившей слабости.
— Ты устала, — ответил он на невысказанный вопрос, — поэтому я не стал тебя будить.
Кэтрин готова была заплакать.
— Нет, что ты, я прекрасно себя чувствую, — сказала она с напускной бодростью. — Просто великолепно.
Доминик чуть отстранил Кэтрин и внимательно посмотрел на нее. Пальцы ее дрожали, и она понимала, что Доминик чувствует ее состояние.
— Что-то не так? — заботливо спросил он. Кэтрин не в силах была обманывать.
— Я… я боялась, что ты станешь сожалеть… что ты разозлишься…
— Если я и зол на кого-то, то лишь на себя. — Доминик нежно поцеловал Кэтрин в губы. — Не стану лгать тебе: мне действительно нелегко. Все восстает во мне против меня самого при одной мысли о нарушенной клятве, все дрожит во мне при мысли, что он победил, все!
Кэтрин коснулась его щеки.
— Ты расскажешь мне? Расскажешь, за что ты его так ненавидишь?
Доминик взял Кэтрин за руку и вывел из конюшни. Они подошли к дубу. Кэтрин прислонилась к стволу и приготовилась слушать. Доминик смотрел куда-то вдаль.
— То, что вытерпел я, ничто по сравнению с тем, что выстрадала моя мать. Я никогда не забуду тот день, когда его люди приехали к нам в табор, чтобы забрать меня: всадники в клубах седой пыли. «Веди сюда своего ублюдка», — приказали они Персе. Они смеялись, увидев мои лохмотья. «Грэвенвольд, должно быть, сошел с ума», — бросил кто-то из них в лицо моей матери.
— А что же Перса? Почему она разрешила им забрать тебя?
— Она решила, что так будет лучше для меня. Она знала, что настанет день, когда я стану богатым и знатным — таким, как мой отец. Я умолял ее не отдавать меня, но она не стала слушать. И все же когда мы прощались, она прижала меня к себе крепко-крепко и заплакала так, как не плакала никогда в жизни. Потом, когда бы я ни приезжал в табор, она ни разу не обняла меня. Она знала, что стоит ей заплакать, как в тот раз, и я никогда не смогу уехать. Она знала — и была права. — Доминик отвернулся.
— Оставь прошлое в прошлом, — тихо сказала Кэтрин.
— Я поклялся, что отплачу ему. Я клялся на крови. Сейчас…
— Сейчас, из-за меня, тебе придется нарушить клятву.
Доминик вымученно улыбнулся.
— Ты заслуживаешь куда большего, чем я могу дать тебе. Ты красивая и сильная женщина, и ты мне нравишься больше, чем любая другая. Мне нужно только время, Кэтрин. Ты можешь потерпеть?
Кэтрин тянулась к нему всем сердцем.
— Пока я знаю, что нравлюсь тебе, все остальное для меня не имеет значения.
Он взял ее руку и поцеловал.
— Спасибо тебе.
И жизнь стала другой. В этот день они провели вместе больше времени, чем за все дни после венчания. Какое это было время! Полное любви, взаимопонимания, стремления поделиться с любимым самым сокровенным. Доминик поведал ей о своих мечтах, о планах развития поместья. Кэтрин внимательно его слушала, старательно избегая говорить о более отдаленном будущем Грэвенвольда — о том, кому должны перейти имение и титул по наследству.
Говорили они и о школе, задуманной Кэтрин, и Доминик, казалось, был доволен тем, чего она уже добилась.
— Я найду место для строительства небольшого школьного здания, — пообещал Доминик. — В пару лондонских газет дадим объявление о том, что в Грэвенвольд требуется школьный учитель. Мы можем устроить школу так, чтобы квартира учителя располагалась на втором этаже, а классы — на первом.
— Это было бы замечательно. Мне бы хотелось, чтобы и Янош посещал школу. Как только остальные дети поймут, что он не так уж сильно от них отличается, он сможет приобрести друзей.
Доминик чмокнул Кэтрин в щеку.
— Знаю, милая, что тебя не переубедить, но, прошу, не надо разочаровываться, если у тебя не получится. Должен сказать тебе, что Янош, сколько бы времени у нас ни провел, остается цыганом. Пусть поступает так, как велит ему сердце.
Кэтрин улыбнулась и кивнула. Пусть Доминик все же сохранял расстояние между ними, но глаза его смотрели тепло и ласково, и очень часто, Кэтрин готова была поклясться в этом, в них светилось желание.
О собственном желании она старалась не думать. Доминику нужно время, и Кэтрин не будет торопить своего мужа. Сейчас необходимо узнать друг друга получше, узнать с тех сторон, которые им прежде были неведомы.
Она расспрашивала его о лошадях, и Доминик поделился с ней планами разведения новой породы рысаков, родоначальниками которой должны были стать его любимцы — Рей и Сумаджи.
Как-то Кэтрин спросила его о Стоунлее.
— Мы с Рэйном знакомы с детства, но подружились после одного случая лет пять назад. Как-то на скачках мы оба крепко выпили, хвастались своими победами на разных фронтах и, говоря по правде, не слишком кривили душой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87