Ваш нью-йоркский шофер (на твоем месте я бы выгнал его) говорит, что роман начался еще летом».
— Полагаю, мне не следует читать дальше, — сказала Нэнси. Она никогда не любила Глорию, и ей было противно совать нос в тайны ее личной жизни.
— Читай, читай, — приказал отец, буравя ее взглядом.
Нэнси неохотно продолжила чтение:
«Миссис О'Шогпесси прибыла в его апартаменты утром в одиннадцать. Они оставались вместе около пяти часов. Фотография была сделана сразу по прошествии этого времени. Поскольку оказалось, что изображение не совсем четкое, появилась необходимость удостоверить личность джентльмена. В связи с этим я решил пока не возвращаться в Бостон и остаться здесь еще на пару дней». Подписи не было.
Она протянула ему письмо. Но он не взял его.
— Взгляни на фотографию, — неумолимо потребовал он.
Глянцевая и жесткая, она лежала в конверте. Нэнси неохотно достала ее. Снимок был сделан в сумерках, к тому же изображение получилось слегка размытым.
Его рука обнимала за плечи одетую в меха Глорию, а она смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Позади них сверкал, как рождественская игрушка, стеклянный фасад известного Нэнси многоквартирного дома. Даже швейцар был отчетливо виден. Он почтительно приложил руку к козырьку своей форменной фуражки. Нэнси тупо смотрела на фотографию, ничего не понимая.
— Прекрасная пара, не правда ли? — Голос Чипса исказился от боли.
— Но я же была там с ним, — сказала она в замешательстве, переводя взгляд то на письмо, то на фотографию.
— Не думаю, что он из тех мужчин, кто заводит случайные знакомства на один день, — жестко произнес отец.
— Нет! — Нэнси замотала головой, отходя от кровати. — Нет! Этого не может быть. Это какая-то ошибка…
— Ошибки нет. Спроси Глорию. Я уже спрашивал. — Он побледнел при воспоминании об этом разговоре.
— О нет! — Нэнси, ничего не видя, вытянула перед собой руки, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. К ней вернулись ее прежние ужасные ощущения: холод, лед и снег, снег и смерть. Она задрожала всем телом. Казалось, ураган подхватил ее, хотя в комнате ничего не изменилось. Ее окружали все те же белые больничные стены. Рядом на кровати лежало то же покрывало. Баллоны и кислородная маска оставались на прежнем месте. Отец все так же лежал, облокотившись на подушки, как будто ничего не случилось.
— Нэнси!
Послышался грохот, когда она задела передвижной металлический столик, и на пол полетели инструменты.
— Нэнси! — Чипс уже было спустился с кровати, когда дверь резко распахнулась и в палату влетел целый полк медсестер.
— Нет! — Она стояла у двери, цепляясь за нее, чтобы не упасть.
— Позовите доктора Треворса!
— Я прошу вас лечь, мэр.
— Сестра Смит, займитесь мэром. Где доктор Треворс?
— Безобразное поведение!
— Ваш отец в очень тяжелом состоянии!
Шум голосов все нарастал.
— Как вы себя чувствуете, миссис Камерон?
— Принесите стул миссис Камерон!
— Слава Богу, вы здесь, доктор.
— Нэнси!
— Новый шприц, сестра. Благодарю.
— Нэнси! — Крик отца перекрывал окружающий шум.
— Присядьте, пожалуйста, миссис Камерон. Вы неважно выглядите.
Лицо Нэнси было неподвижно. Губы побелели. Ее знобило, и она чувствовала, что никогда не согреется.
— Нэнси! — Этот крик прозвучал намного глуше, когда Треворс воткнул иглу.
— Черт побери! Нэнси! — Голос отца все еще преследовал ее, когда она, спотыкаясь, брела по коридору. 18 января. Глория пришла к нему всего лишь через несколько часов после ее отъезда. Он посмеялся над ней, над ее отцом. Он сыграл с ней грязную, безумную шутку. Это было выше ее понимания.
— Куда ехать, миссис Камерон? — спросил шофер, возивший отца.
— Домой. — Там в одиночестве она будет зализывать свои раны.
Шофер хотел было спросить о мэре, но раздумал. По выражению лица миссис Камерон он решил, что мэр скончался. Автомобиль мчался по Тремонт-стрит. Газетные стенды уже пестрели заголовками о случившемся. Они подъезжали к зданию Стейт-хауса, куполообразная крыша которого тускло светилась бронзой. Слева простирался заброшенный участок общинной земли. На фоне зимнего неба темнели голые ветви деревьев. На булыжной мостовой Бикон-стрит автомобиль замедлил ход и не слеша выехал на площадь Лойзберга.
Нэнси сразу направилась в свою комнату, которая с детства принадлежала ей и всегда была готова для нее. Она заперла дверь, задернула тяжелые бархатные шторы и, все еще кутаясь в меха, легла на кровать. Она никак не могла унять дрожь.
Глория и Рамон! Рамон и Глория! Ни леди Линдердаун, ни княгиня Марьинская, а жена ее отца! Ее мачеха! Она хотела заплакать, но ничего не вышло. Боль была слишком глубока, и ее не успокоить слезами. Нэнси не могла думать ни о чем другом, кроме своего одиночества. Ни мужа, ни Верити, ни Рамона. Она уснула — сработал подсознательный механизм самозащиты организма. Это был единственный способ выдержать удар. Через несколько часов, когда она проснулась и отодвинула шторы, за окном уже было темно. Три дня она не выходила из комнаты, не отвечая на просьбы открыть дверь и поесть. Вызвали личного врача отца, но Нэнси не впустила его. Симас из-за двери сообщил, что отец чувствует себя вполне нормально, но пока его силой удерживают в больнице. Все решили, что ее поведение объясняется чувством вины. Что между отцом и дочерью произошла ссора, которая привела к сердечному приступу, и такая чувствительная леди, как миссис Камерон, тяжело переживает случившееся. Но даже при таких обстоятельствах ее реакция явно необычна и вызывает любопытство.
Нэнси вышла из комнаты только за несколько часов до возвращения мэра из больницы в сопровождении стаи медсестер. Он несколько утратил свой важный вид, но его подбородок был решительно поднят, а движения, как и раньше, были энергичны и резки. Зато миссис Камерон выглядела так, словно была при смерти. Щеки ее ввалились, а густые ресницы подчеркивали неестественную бледность лица. В широко раскрытых красивых глазах отражалась глубокая боль.
— Гарбо, — сообщила кухарка собравшейся прислуге, — она выглядит, как Грета Гарбо.
Отец чувствовал себя неловко в ее присутствии. Это была не его прежняя Нэнси. Она замкнулась, и ее внутреннее спокойствие подавляло его.
— Извини, — с трудом произнес он, когда они остались одни.
— Не стоит. — Она отказалась от мартини, который он приготовил, и едва прикоснулась к еде.
— Что ты собираешься делать? Вернешься на Кейп?
Она удивленно посмотрела на него:
— Нет. Я уехала оттуда, чтобы найти свое счастье.
Чипс никогда не отличался сентиментальностью.
— А как же Джек? Он должен приехать сюда.
Нэнси слегка улыбнулась:
— Джек не очень-то спешит расстаться со своими делами, не так ли? Его жена говорит, что уходит от него, его тесть лежит с сердечным приступом, а он лишь через три дня после окончания совещания соизволит почтить нас своим присутствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119
— Полагаю, мне не следует читать дальше, — сказала Нэнси. Она никогда не любила Глорию, и ей было противно совать нос в тайны ее личной жизни.
— Читай, читай, — приказал отец, буравя ее взглядом.
Нэнси неохотно продолжила чтение:
«Миссис О'Шогпесси прибыла в его апартаменты утром в одиннадцать. Они оставались вместе около пяти часов. Фотография была сделана сразу по прошествии этого времени. Поскольку оказалось, что изображение не совсем четкое, появилась необходимость удостоверить личность джентльмена. В связи с этим я решил пока не возвращаться в Бостон и остаться здесь еще на пару дней». Подписи не было.
Она протянула ему письмо. Но он не взял его.
— Взгляни на фотографию, — неумолимо потребовал он.
Глянцевая и жесткая, она лежала в конверте. Нэнси неохотно достала ее. Снимок был сделан в сумерках, к тому же изображение получилось слегка размытым.
Его рука обнимала за плечи одетую в меха Глорию, а она смотрела на него, слегка приоткрыв губы. Позади них сверкал, как рождественская игрушка, стеклянный фасад известного Нэнси многоквартирного дома. Даже швейцар был отчетливо виден. Он почтительно приложил руку к козырьку своей форменной фуражки. Нэнси тупо смотрела на фотографию, ничего не понимая.
— Прекрасная пара, не правда ли? — Голос Чипса исказился от боли.
— Но я же была там с ним, — сказала она в замешательстве, переводя взгляд то на письмо, то на фотографию.
— Не думаю, что он из тех мужчин, кто заводит случайные знакомства на один день, — жестко произнес отец.
— Нет! — Нэнси замотала головой, отходя от кровати. — Нет! Этого не может быть. Это какая-то ошибка…
— Ошибки нет. Спроси Глорию. Я уже спрашивал. — Он побледнел при воспоминании об этом разговоре.
— О нет! — Нэнси, ничего не видя, вытянула перед собой руки, пытаясь нащупать какую-нибудь опору. К ней вернулись ее прежние ужасные ощущения: холод, лед и снег, снег и смерть. Она задрожала всем телом. Казалось, ураган подхватил ее, хотя в комнате ничего не изменилось. Ее окружали все те же белые больничные стены. Рядом на кровати лежало то же покрывало. Баллоны и кислородная маска оставались на прежнем месте. Отец все так же лежал, облокотившись на подушки, как будто ничего не случилось.
— Нэнси!
Послышался грохот, когда она задела передвижной металлический столик, и на пол полетели инструменты.
— Нэнси! — Чипс уже было спустился с кровати, когда дверь резко распахнулась и в палату влетел целый полк медсестер.
— Нет! — Она стояла у двери, цепляясь за нее, чтобы не упасть.
— Позовите доктора Треворса!
— Я прошу вас лечь, мэр.
— Сестра Смит, займитесь мэром. Где доктор Треворс?
— Безобразное поведение!
— Ваш отец в очень тяжелом состоянии!
Шум голосов все нарастал.
— Как вы себя чувствуете, миссис Камерон?
— Принесите стул миссис Камерон!
— Слава Богу, вы здесь, доктор.
— Нэнси!
— Новый шприц, сестра. Благодарю.
— Нэнси! — Крик отца перекрывал окружающий шум.
— Присядьте, пожалуйста, миссис Камерон. Вы неважно выглядите.
Лицо Нэнси было неподвижно. Губы побелели. Ее знобило, и она чувствовала, что никогда не согреется.
— Нэнси! — Этот крик прозвучал намного глуше, когда Треворс воткнул иглу.
— Черт побери! Нэнси! — Голос отца все еще преследовал ее, когда она, спотыкаясь, брела по коридору. 18 января. Глория пришла к нему всего лишь через несколько часов после ее отъезда. Он посмеялся над ней, над ее отцом. Он сыграл с ней грязную, безумную шутку. Это было выше ее понимания.
— Куда ехать, миссис Камерон? — спросил шофер, возивший отца.
— Домой. — Там в одиночестве она будет зализывать свои раны.
Шофер хотел было спросить о мэре, но раздумал. По выражению лица миссис Камерон он решил, что мэр скончался. Автомобиль мчался по Тремонт-стрит. Газетные стенды уже пестрели заголовками о случившемся. Они подъезжали к зданию Стейт-хауса, куполообразная крыша которого тускло светилась бронзой. Слева простирался заброшенный участок общинной земли. На фоне зимнего неба темнели голые ветви деревьев. На булыжной мостовой Бикон-стрит автомобиль замедлил ход и не слеша выехал на площадь Лойзберга.
Нэнси сразу направилась в свою комнату, которая с детства принадлежала ей и всегда была готова для нее. Она заперла дверь, задернула тяжелые бархатные шторы и, все еще кутаясь в меха, легла на кровать. Она никак не могла унять дрожь.
Глория и Рамон! Рамон и Глория! Ни леди Линдердаун, ни княгиня Марьинская, а жена ее отца! Ее мачеха! Она хотела заплакать, но ничего не вышло. Боль была слишком глубока, и ее не успокоить слезами. Нэнси не могла думать ни о чем другом, кроме своего одиночества. Ни мужа, ни Верити, ни Рамона. Она уснула — сработал подсознательный механизм самозащиты организма. Это был единственный способ выдержать удар. Через несколько часов, когда она проснулась и отодвинула шторы, за окном уже было темно. Три дня она не выходила из комнаты, не отвечая на просьбы открыть дверь и поесть. Вызвали личного врача отца, но Нэнси не впустила его. Симас из-за двери сообщил, что отец чувствует себя вполне нормально, но пока его силой удерживают в больнице. Все решили, что ее поведение объясняется чувством вины. Что между отцом и дочерью произошла ссора, которая привела к сердечному приступу, и такая чувствительная леди, как миссис Камерон, тяжело переживает случившееся. Но даже при таких обстоятельствах ее реакция явно необычна и вызывает любопытство.
Нэнси вышла из комнаты только за несколько часов до возвращения мэра из больницы в сопровождении стаи медсестер. Он несколько утратил свой важный вид, но его подбородок был решительно поднят, а движения, как и раньше, были энергичны и резки. Зато миссис Камерон выглядела так, словно была при смерти. Щеки ее ввалились, а густые ресницы подчеркивали неестественную бледность лица. В широко раскрытых красивых глазах отражалась глубокая боль.
— Гарбо, — сообщила кухарка собравшейся прислуге, — она выглядит, как Грета Гарбо.
Отец чувствовал себя неловко в ее присутствии. Это была не его прежняя Нэнси. Она замкнулась, и ее внутреннее спокойствие подавляло его.
— Извини, — с трудом произнес он, когда они остались одни.
— Не стоит. — Она отказалась от мартини, который он приготовил, и едва прикоснулась к еде.
— Что ты собираешься делать? Вернешься на Кейп?
Она удивленно посмотрела на него:
— Нет. Я уехала оттуда, чтобы найти свое счастье.
Чипс никогда не отличался сентиментальностью.
— А как же Джек? Он должен приехать сюда.
Нэнси слегка улыбнулась:
— Джек не очень-то спешит расстаться со своими делами, не так ли? Его жена говорит, что уходит от него, его тесть лежит с сердечным приступом, а он лишь через три дня после окончания совещания соизволит почтить нас своим присутствием.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119