– Это было бы превосходно! Сто лет не слышала хорошего оркестра!
Он облокотился на подушки. Риф испытывал такую сильную: любовь к Элизабет, что у него даже побаливало сердце.
– Он как раз хотел бы послушать твою игру. Глаза Элизабет расширились от ужаса.
– Ты, должно быть, шутишь?! Роман – один из величайших дирижеров современности. Что же я смогла бы для него исполнить?
– Баха, Шуберта, Бетховена – все, что угодно, – с улыбкой ответил Риф. – Только не говори мне, что ты не сможешь ему сыграть. Ведь месяцы упражнений под руководством Ли Пи что-нибудь да значат.
Она улыбнулась. Ее ужас был вызван лишь неожиданностью услышанного. Она очень трезво оценивала собственные возможности и была вполне готова сыграть такому человеку, как Роман Раковский. При одной только мысли об этом холодок пробежал у нее по спине.
– Роман Раковский! – с чувством священного ужаса и почтения произнесла она. – Даже не верится!
Риф притянул Элизабет к себе.
– Не смей произносить его имя с таким обожанием, иначе я могу передумать и увезу тебя куда-нибудь подальше от Австралии. – Он тронул рукой ее грудь. – Знаешь, Лиззи, она еще немного увеличилась. Сколько еще ждать?
– Как минимум полгода, – томно произнесла она, прижимаясь к его телу. – Ты восхитителен, – прошептала она, касаясь губами бронзовой кожи Рифа. – Просто великолепен...
Они прибыли в Перт в самый канун Рождества, заранее решив отметить его в Австралии. Риф был уверен, что, если бы они остались в Гонконге, Адам попросил бы Элизабет хотя бы один день провести с ним. А она по доброте душевной не смогла бы ему отказать. Все вышло отлично: она сказала мужу, что собирается в Австралию. Элизабет была обрадована, узнав, что Элен пригласила Адама провести Рождество с ее детьми и Алистером.
Мелисса, теперь уже по собственной инициативе, отправилась на Новую территорию: ей осточертело видеть вокруг любопытные глаза жадных до сплетен друзей и знакомых. Каждый день для нее превращался в небольшое сражение. И она соскучилась по одиночеству.
– Так странно увидеть рождественские елки, искусственный снег и Санта-Клауса в жару и при ярком солнце, – сказала Элизабет, когда они прогуливались по Перту. Они заглядывались на украшенные витрины магазинов, пытаясь найти какой-нибудь рождественский подарок для Романа. Риф слегка сжал ее ладонь.
– Все забываю, что ты еще никогда не была на Рождество в южном полушарии. Завтра мы отправляемся на пляж. Вот когда ты и вовсе потеряешь ориентацию во времени.
Они прошли мимо газетного киоска. Лежавшие на прилавке английские газеты месячной давности привлекали заголовками: «Ну же, Гитлер! Мы готовы встретиться!»
– Что-то нам принесет грядущий год? – неожиданно погрустнев, спросила Элизабет.
Он успокаивающе похлопал ее по руке. Как-никак был праздник, и Рифу не хотелось думать о Гитлере, о японцах, о мраке, в который медленно и неотвратимо погружался мир.
– Ребенка, – ответил он, намеренно делая вид, что не понял ее. – Нашего ребенка.
Ее грусть прошла, как и надеялся Риф, она покрепче ухватилась за его руку.
– Медсестра в клинике говорит, что буквально через несколько недель он уже будет шевелиться. Интересно, что это за ощущения?
– Скорее всего незабываемые, – с улыбкой ответил Риф.
Они проходили мимо очередной витрины. На серебристо-сером фоне была выставлена бронзовая голова изящной работы.
Риф прищурился и оценивающе посмотрел на скульптуру. Затем внезапно остановился.
– Ну, хватит глазеть на витрины, – сказал он, притягивая Элизабет поближе. – Ты взгляни!
Она подошла и прочитала имя, выгравированное золотыми буквами: ВОЛЬФГАНГ АМАДЕЙ МОЦАРТ.
– О... – тихо выдохнула она. – Это прекрасно, Риф...
– И будет отличным подарком Роману. Пойдем, наши поиски увенчались успехом.
– Превосходная вещица! – Роман Раковский не мог отвести взгляда от подарка. Его глаза радостно блестели. Он бережно вытащил бронзового Моцарта из шуршащей оберточной бумаги.
Они сидели в пустом концертном зале Перта. Элизабет и Риф были под впечатлением исполнения оркестра: Раковский репетировал с коллективом концертную программу, исполняемую в этот вечер. И вот в зале остались лишь они трое. Элизабет постоянно ощущала присутствие «Стейнвея», который стоял на сцене чуть в стороне. Роман, в свою очередь, подарил им небольшую картину, изображавшую Давида с пращой в руке. Юноша бесстрашно смотрел вдаль, где могли находиться филистимляне или Голиаф.
– Картина показалась мне символичной, – сказал Роман, и его голос гулко наполнил пустой зал. – Маленький герой, который противостоит превосходящей силе. Мне это напоминает ситуацию в Гонконге.
– Изумительная картина! – искренне сказала Элизабет. – Художник очень удачно подобрал краски.
Весь облик Давида дышал чистотой и смелостью, и от этого ком вставал в горле.
Роман Раковский оказался совсем не таким, каким его себе представляла Элизабет. Он походил больше на медведя; его светлые волосы лежали огромной непослушной копной. У Романа была привычка проводить рукой по волосам, объясняя что-то музыкантам. Для дирижера высочайшего международного уровня он был очень молод, но Элизабет поняла, как ему удалось достигнуть столь высокого мастерства. В его облике была исключительная серьезность и сила. Казалось, волны исходящей от него энергии воздействуют на слушателей.
– Ну, что ты думаешь, мой друг? – спросил он, спускаясь со сцены в зал после репетиции. Он по-братски обнял Рифа, с которым давно не виделся, и сейчас был очень рад встрече. – Оркестр звучит несколько иначе? – Он обернулся к Элизабет, его лицо было доброжелательным и приветливым. – Сейчас тон задают струнные, если вы обратили внимание. Мы приглушили басы, они у нас не доминируют, как в других оркестрах. Для исполнения классической музыки это именно то, что нужно, вы не находите?
Обняв за плечи Элизабет и Рифа, он повел их в правый угол сцены, где у него был припасен термос с горячим кофе.
– Это наши трудности. – Он, извиняясь, пожал огромными плечами. – Выпили бы шампанского за встречу, но, увы, придется подождать до вечера. Я могу это себе позволить только после выступления.
У Романа был низкий приятный голос, звучащий с затаенной усмешкой. Элизабет сразу же прониклась к нему безотчетной симпатией.
Когда они выпили кофе, Роман внимательно посмотрел на нее и улыбнулся, при этом у его глаз образовались лучики морщин.
– Сцена в вашем полном распоряжении, – сказал он. – Устраивайтесь поудобнее и играйте. Можете сыграть, что хотите.
Казалось, Элизабет охватил всеобъемлющий ужас, парализовавший ее волю. Но стоило Роману прикоснуться к ее руке, как она сразу же вспомнила, зачем приехала. Когда она взошла на сцену, у нее не только прибавилось уверенности, но и возникло чувство, что именно тут, на сцене, и есть ее настоящее место.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164