– Ты прав, тот дом и вправду слишком велик для нас. Впрочем, какая разница? Давай забудем об этом.
Адам не был заинтересован в продолжении ссоры, и потому сразу же улыбнулся ей.
– О'кей! – сказал он, понимая, что выиграл очередную битву и может позволить себе быть великодушным. – Мир!
Обняв Франсин за плечи, он провел ее мимо консьержки в элегантно обставленную квартиру, и они сразу же легли в постель.
Джером чувствовал огромную усталость. Он очень любил Париж, проводил тут не меньше времени, чем в Ницце, но сейчас ему казалось, что Пасха в этом году слишком ранняя, чтобы он мог всей душой насладиться праздниками и отдохнуть. Воздух был сырой, дул пронизывающий, холодный ветер.
– Завтра опять двинем на юг, – сказал он Элизабет, когда она вошла к нему в комнату, желая убедиться, что отец готов к ужину. Ее шелковое платье кремового цвета шуршало при каждом движении, юбка собиралась в многочисленные складки. Джерри больше не успел ничего сказать, так как бриллиантовая запонка, которую он продевал в манжету, выпала у него из рук и покатилась по бледно-бежевому ковру.
– Принц Уэльский будет в гостях у Луизы в пятницу. Мне казалось, ты был бы рад увидеться с ним.
– Не настолько, чтобы терпеть этот холод еще целых три дня, – ответил Джером. Он не шевельнулся, чтобы взять протянутую ему запонку и закончить переодевание. – Мне что-то холодно, никак не могу согреться.
Элизабет настороженно посмотрела на отца. Несколько часов подряд сегодня сыпал легкий дождик, но особенно холодно не было. Внезапно она почувствовала, как тепло в комнате отца. Наверняка он включил до отказа батареи отопления.
– Может, тебе нездоровится? – спросила она, чуть нахмурившись, когда продевала запонку в тугую петельку.
– Ничуть, – поспешно солгал Джером. Болеть ему всегда было очень скучно и утомительно, и потому он даже самому себе не желал признаваться в истинном положении дел. – Пойдем ужинать. Я попрошу забронировать нам места на танжерской «Мамунии». Завтра мы поедем в Марсель на поезде и завтра же вечером отплывем.
– Да, но если тебе нездоровится... – начала было Элизабет, которую совершенно не убедил бодряческий тон отца. Она обратила внимание на его необычную бледность, на напряженное выражение лица и многочисленные морщинки вокруг глаз.
– Я чувствую себя абсолютно здоровым, – с негодованием отчеканил Джером. Он встал и сунул руки в рукава пиджака, поданного ему Элизабет. – Если мне что и нужно, так это немножко североафриканского солнца.
Она решила не спорить, а позвонить его парижскому врачу и попросить, чтобы тот пришел с утра пораньше. Отец, конечно же, будет взбешен, но по крайней мере станет ясно, можно ли ему отправляться в очередное путешествие.
– Возможно, Адам и Франсин присоединятся к нам в Танжере, – заметил Джером, когда они уселись за широкий стол рядом с зимним садом.
– Не знаю. Через два месяца он женится, и они срочно подыскивают себе дом.
– Это Франсин пытается срочно подыскать себе дом, – уточнил отец, и легкая тень недовольства затуманила его взгляд. – Адама вполне устраивает место, где он сейчас живет, и он не намерен никуда переезжать.
– Папа, ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Элизабет. Она сейчас совсем забыла о Франсин и Адаме. Элизабет видела, с каким трудом отец выговаривал последние слова.
Джером попытался ей улыбнуться, но его улыбка больше напоминала гримасу.
– Увы, – сказал он, и в его глазах возник страх. – Очень жаль, но у меня такое странное ощущение.
Она вскочила, бросилась к нему, но в эту секунду он всем телом повалился на стол, сбросив несколько тарелок.
– Папочка!
Его тело было распластано по развороченному столу, руки беспомощно свисали. Элизабет подбежала и подхватила отца. В ее глазах был ужас.
– Папа, папочка, ты меня слышишь?!
Метрдотель с целой армией официантов уже спешили им на помощь. Отодвинули стул. Кто-то осторожно положил Джерома на пол, расстегнул ему ворот. До Элизабет донеслось:
– Доктора! «Скорую»! Живее!
– О Господи, только бы он не умер! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не умер! – всхлипывая, шептала Элизабет, стоя на коленях возле отца. Она вцепилась в его пиджак с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели. Слезы текли у нее по щекам. Отец оставался неподвижен. Глаза были закрыты, лицо сделалось восковым. Она подняла голову и оглядела собравшихся официантов и посетителей ресторана. – Ну где же врач? Почему он не приходит? – воскликнула она в крайнем отчаянии.
Метрдотель опустился рядом с ней на пол.
– За доктором уже послали, мадемуазель. Прошу вас, сядьте на стул... может, коньяка...
Она никак не отреагировала на эти слова и вновь склонилась над отцом.
– Папочка! Папочка!!! – взмолилась она. – Ты слышишь меня? Можешь ты открыть глаза?!
Стоявшие официанты молча переглянулись, один чуть заметно пожал плечами. Было совершенно очевидно, что месье Кингсли уже мертв. И никто в этой ситуации уже не поможет.
Элизабет запричитала, стараясь поднять отца и прижать к груди. Она понимала, что никогда больше не услышит его голоса. Что он никогда не откроет глаз, никогда с любовью и удивлением не посмотрит на свою дочь.
– Доктор пришел, мадемуазель, – сказал ей метрдотель.
Толпа расступилась перед джентльменом в костюме из букле. Врач склонился над Джеромом.
– Папочка... папочка... Я ведь так тебя люблю... – шептала она, всхлипывая и глотая слова.
Элизабет понимала, что врач подоспел слишком поздно. Ничего уже нельзя было сделать. Всего за несколько секунд в ресторане шикарного и так любимого Джеромом отеля он отошел в мир иной.
Несколько минут врач пытался оживить сердце Джерома, но наконец оставил свои попытки и выпрямился.
– Увы, все кончено, – с сожалением произнес он. – Мне очень жаль, мадемуазель. Но ни я, ни кто-нибудь другой в этой ситуации не смог бы ему помочь.
Она почувствовала, как чья-то рука осторожно подхватила ее под локоть, принуждая подняться на ноги. Рядом с Джеромом поставили носилки.
– Прошу вас, мадемуазель, – сказал метрдотель с искренним сочувствием в голосе.
Элизабет сообразила, что все ожидают, когда она выпустит из объятий отца, чтобы можно было положить его на носилки и унести из ресторана. У нее было сейчас такое чувство, будто она сама при смерти. Немыслимо было испытывать такую душевную боль и после этого остаться в живых.
– Мадемуазель, – вновь обратился к ней метрдотель, на сей раз более настойчиво сжимая ее локоть.
Она, сжав зубы, коснулась губами еще теплой щеки отца.
– Прощай, папочка, – прошептала Элизабет, чувствуя, как тяжело ей дышать. – Au revoir, дорогой.
Ей помогли подняться на ноги. Волосы в беспорядке лежали на плечах Элизабет. Ее глаза ничего не видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164
Адам не был заинтересован в продолжении ссоры, и потому сразу же улыбнулся ей.
– О'кей! – сказал он, понимая, что выиграл очередную битву и может позволить себе быть великодушным. – Мир!
Обняв Франсин за плечи, он провел ее мимо консьержки в элегантно обставленную квартиру, и они сразу же легли в постель.
Джером чувствовал огромную усталость. Он очень любил Париж, проводил тут не меньше времени, чем в Ницце, но сейчас ему казалось, что Пасха в этом году слишком ранняя, чтобы он мог всей душой насладиться праздниками и отдохнуть. Воздух был сырой, дул пронизывающий, холодный ветер.
– Завтра опять двинем на юг, – сказал он Элизабет, когда она вошла к нему в комнату, желая убедиться, что отец готов к ужину. Ее шелковое платье кремового цвета шуршало при каждом движении, юбка собиралась в многочисленные складки. Джерри больше не успел ничего сказать, так как бриллиантовая запонка, которую он продевал в манжету, выпала у него из рук и покатилась по бледно-бежевому ковру.
– Принц Уэльский будет в гостях у Луизы в пятницу. Мне казалось, ты был бы рад увидеться с ним.
– Не настолько, чтобы терпеть этот холод еще целых три дня, – ответил Джером. Он не шевельнулся, чтобы взять протянутую ему запонку и закончить переодевание. – Мне что-то холодно, никак не могу согреться.
Элизабет настороженно посмотрела на отца. Несколько часов подряд сегодня сыпал легкий дождик, но особенно холодно не было. Внезапно она почувствовала, как тепло в комнате отца. Наверняка он включил до отказа батареи отопления.
– Может, тебе нездоровится? – спросила она, чуть нахмурившись, когда продевала запонку в тугую петельку.
– Ничуть, – поспешно солгал Джером. Болеть ему всегда было очень скучно и утомительно, и потому он даже самому себе не желал признаваться в истинном положении дел. – Пойдем ужинать. Я попрошу забронировать нам места на танжерской «Мамунии». Завтра мы поедем в Марсель на поезде и завтра же вечером отплывем.
– Да, но если тебе нездоровится... – начала было Элизабет, которую совершенно не убедил бодряческий тон отца. Она обратила внимание на его необычную бледность, на напряженное выражение лица и многочисленные морщинки вокруг глаз.
– Я чувствую себя абсолютно здоровым, – с негодованием отчеканил Джером. Он встал и сунул руки в рукава пиджака, поданного ему Элизабет. – Если мне что и нужно, так это немножко североафриканского солнца.
Она решила не спорить, а позвонить его парижскому врачу и попросить, чтобы тот пришел с утра пораньше. Отец, конечно же, будет взбешен, но по крайней мере станет ясно, можно ли ему отправляться в очередное путешествие.
– Возможно, Адам и Франсин присоединятся к нам в Танжере, – заметил Джером, когда они уселись за широкий стол рядом с зимним садом.
– Не знаю. Через два месяца он женится, и они срочно подыскивают себе дом.
– Это Франсин пытается срочно подыскать себе дом, – уточнил отец, и легкая тень недовольства затуманила его взгляд. – Адама вполне устраивает место, где он сейчас живет, и он не намерен никуда переезжать.
– Папа, ты себя хорошо чувствуешь? – спросила Элизабет. Она сейчас совсем забыла о Франсин и Адаме. Элизабет видела, с каким трудом отец выговаривал последние слова.
Джером попытался ей улыбнуться, но его улыбка больше напоминала гримасу.
– Увы, – сказал он, и в его глазах возник страх. – Очень жаль, но у меня такое странное ощущение.
Она вскочила, бросилась к нему, но в эту секунду он всем телом повалился на стол, сбросив несколько тарелок.
– Папочка!
Его тело было распластано по развороченному столу, руки беспомощно свисали. Элизабет подбежала и подхватила отца. В ее глазах был ужас.
– Папа, папочка, ты меня слышишь?!
Метрдотель с целой армией официантов уже спешили им на помощь. Отодвинули стул. Кто-то осторожно положил Джерома на пол, расстегнул ему ворот. До Элизабет донеслось:
– Доктора! «Скорую»! Живее!
– О Господи, только бы он не умер! Пожалуйста, Господи, сделай так, чтобы он не умер! – всхлипывая, шептала Элизабет, стоя на коленях возле отца. Она вцепилась в его пиджак с такой силой, что даже костяшки пальцев побелели. Слезы текли у нее по щекам. Отец оставался неподвижен. Глаза были закрыты, лицо сделалось восковым. Она подняла голову и оглядела собравшихся официантов и посетителей ресторана. – Ну где же врач? Почему он не приходит? – воскликнула она в крайнем отчаянии.
Метрдотель опустился рядом с ней на пол.
– За доктором уже послали, мадемуазель. Прошу вас, сядьте на стул... может, коньяка...
Она никак не отреагировала на эти слова и вновь склонилась над отцом.
– Папочка! Папочка!!! – взмолилась она. – Ты слышишь меня? Можешь ты открыть глаза?!
Стоявшие официанты молча переглянулись, один чуть заметно пожал плечами. Было совершенно очевидно, что месье Кингсли уже мертв. И никто в этой ситуации уже не поможет.
Элизабет запричитала, стараясь поднять отца и прижать к груди. Она понимала, что никогда больше не услышит его голоса. Что он никогда не откроет глаз, никогда с любовью и удивлением не посмотрит на свою дочь.
– Доктор пришел, мадемуазель, – сказал ей метрдотель.
Толпа расступилась перед джентльменом в костюме из букле. Врач склонился над Джеромом.
– Папочка... папочка... Я ведь так тебя люблю... – шептала она, всхлипывая и глотая слова.
Элизабет понимала, что врач подоспел слишком поздно. Ничего уже нельзя было сделать. Всего за несколько секунд в ресторане шикарного и так любимого Джеромом отеля он отошел в мир иной.
Несколько минут врач пытался оживить сердце Джерома, но наконец оставил свои попытки и выпрямился.
– Увы, все кончено, – с сожалением произнес он. – Мне очень жаль, мадемуазель. Но ни я, ни кто-нибудь другой в этой ситуации не смог бы ему помочь.
Она почувствовала, как чья-то рука осторожно подхватила ее под локоть, принуждая подняться на ноги. Рядом с Джеромом поставили носилки.
– Прошу вас, мадемуазель, – сказал метрдотель с искренним сочувствием в голосе.
Элизабет сообразила, что все ожидают, когда она выпустит из объятий отца, чтобы можно было положить его на носилки и унести из ресторана. У нее было сейчас такое чувство, будто она сама при смерти. Немыслимо было испытывать такую душевную боль и после этого остаться в живых.
– Мадемуазель, – вновь обратился к ней метрдотель, на сей раз более настойчиво сжимая ее локоть.
Она, сжав зубы, коснулась губами еще теплой щеки отца.
– Прощай, папочка, – прошептала Элизабет, чувствуя, как тяжело ей дышать. – Au revoir, дорогой.
Ей помогли подняться на ноги. Волосы в беспорядке лежали на плечах Элизабет. Ее глаза ничего не видели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164