Вернувшись в форт, Квинт неохотно отправился доложить об опасном происшествии прокуратору.
Кат раскинулся на ложе, внимая игре Гектора на лире. Когда вошел Квинт со словами: «О, прокуратор, случилось нечто, о чем, конечно, ты обязан знать». Кат нетерпеливо смахнул крошки пирога с подбородка и, приподнявшись на локте, нахмурился.
– Ну, ну, в чем дело? Тебе известно, что меня нельзя беспокоить в этот час. О Юпитер! Никогда нет мне ни мира, ни покоя!
Квинт кратко рассказал о встрече с Навином, и прокуратор, подвыпивший, полусонный и совершенно не желающий из-за чего-либо волноваться, раздраженно заявил:
– И ты считаешь, что эта дурацкая история достаточно важна, чтобы меня тревожить? В любом случае мне никогда не нравился этот Навин. Предоставь ему одеваться, как он хочет и шататься по лесам. Как проголодается – вернется, вот и все.
– Но, прокуратор, ты не понял. Навин замышляет мятеж. Их сопротивление будет возрастать, и эти лисьи крики…
– Лисьи крики! – с презрением оборвал его прокуратор. Тебе вечно что-то мерещится, как тот друид в Кенте. Похоже, ты считаешь, что эти лисы – привидения.
Квинт побагровел, но отвечал по возможности спокойно.
– Нет, прокуратор, я уверен, что кричали тринованты из собственного клана Навина, символом которого, насколько мне известно, является лисица.
– Так пусть себе лают по лесам – звуки, весьма подходящие для британцев. – Кат развалился и зачерпнул с глиняного блюда засахаренных фиг. – Пошел вон, – приказал он, отворачиваясь от Квинта и обратился к рабу: – Продолжай играть.
И Гектор забрякал на лире.
И что, во имя Гадеса, могу я сделать? – в ярости подумал Квинт, уходя.
На следующий день они вернулись в Колчестер, и Квинт с радостью подчинился приказу отбыть завтра на север, в Линкольн, где расквартирован Девятый легион легата Петиллия. Ему предстояло путешествовать с отрядом федератов, направлявшихся еще севернее, в Йоркшир, где римляне поставили крепость в дикой стране бригантов.
Квинт наслаждался вечером в Колчестере. Он впервые посетил большие термы, пройдя через парную, купальню и массаж. Потом отправился в цирк, посмотреть бой гладиатора с медведем. Гладиатор был сильно покалечен, но все-таки убил хищника голыми руками. Это не походило на те грандиозные зрелища, что устраивались у них на родине, но возбуждало. Затем последовали пляски испанских рабынь, принадлежавших одному здешнему богатому купцу-римлянину.
Не забыл Квинт и о своем религиозном доме. Он пришел в великолепный храм Клавдия и склонился перед статуей божественного императора, как и все посетители. В полутемном храме были и другие меньшие алтари, и он, как подобает, вознес благовония на алтарь Марса, бога войны, помедлил у алтаря Венеры, богини любви, и неожиданно подумал о Регане, что, конечно, было совершенно нелепо. Злясь на себя, он поспешил отойти и вышел на форум, где на фоне неба сияла белизной огромная статуя крылатой Виктории. На форуме царила привычная суета – римляне, одетые в тоги и местные британцы, – и Квинт, погружаясь в городскую атмосферу, такую же обычную, как дома, начал думать, что, действительно, был дураком, придавая столько значения Навину и крикам лисиц. И, разумеется, тому времени, что он провел у иценов. Ну, в любом случае, решил он, скоро он увидит Луция и прочих друзей из своей когорты – даже Флакк казался мил после отребья прокуратора. Он купил вина в угловой лавке, обменялся любезностями с языкастой и очень хорошенькой дочкой виноторговца и вместе они провели вполне приятный вечер.
* * *
Ночью произошло примечательное событие. Казармы Квинта были неподалеку от форума, впоследствии ему казалось, что сквозь сон он различал какой-то шум, грохот и треск снаружи, но по-настоящему не проснулся. Пробудился он, однако, на рассвете от ропота множества голосов и топота ног.
Квинт разлепил глаза, и вышел, как был, в нижней рубахе посмотреть, что происходит. Гомонящая толпа заполняла форум, глядя на мраморное возвышение. Когда Квинт пробивался поближе, пронзительный женский голос завопил:
– Это знамение! Ужасное знамение!
«Что – „это“? – подумал Квинт, а потом увидел. Виктория, рухнув с пьедестала и разбившись на десятки кусков, лежала на брусчатке форума.
– Знамение! Знамение! – испуганный шепот пронесся по толпе, как ветер. – Победа покинула римлян.
Какая чепуха, – сказал себе Квинт, и в этот миг старый философ Сенека, неожиданно появившись на балконе, вслух ответил его мыслям.
– Братья, сограждане и британцы! – воскликнул Сенека, простирая руки. – Никакое знамение не может быть связано с простым несчастным случаем. Ночью был ветер, а статуя, без сомнения, была плохо закреплена. Мы вскоре воздвигнем другую!
Толпа с уважением внимала степенному дородному римлянину, но Квинт услышал за спиной, как кто-то прошипел несколько слов. Они были произнесены пе-кельтски, но он уловил их значение – ядовитой ненависти к Сенеке. Он инстинктивно обернулся и поймал еще два слова, произнесенные насмешливым шепотом. Что-то о веревке и ветре. Он огляделся. Да, позади стояли тринованты. Хотя все они были в римской одежде, узнавались они безошибочно – рост, светлые волосы… Но Квинт не понял, кто говорил. Их было с десяток, и все крупные, широкоскулые лица, обращенные к Сенеке, ничего не выражали.
Квинт пошел обратно в казарму, готовиться к походу на север.
«Веревка»… «ветер», – удивленно размышлял он, и вдруг его осенило. Без сомнения, не ветер, а именно крепкая триновантская веревка из оленьей кожи, привязанная ночью к статуе Победы, повергла наземь ненавистный символ римского владычества.
Квинт задумался, поверит ли Кат, если ему рассказать, но понял, что это бесполезно. Что ж, если они ограничатся символами, то все в порядке, решил Квинт. И позже, когда солнце пригревало, и он уходил с федератами, его подозрения снова показались глупыми. Был базарный день, весь город неумолчно гудел. Британские крестьяне стояли возле палаток и зазывали к своим товарам глубокими голосами, выдававшими кельтов. Одни продавали отрезы шерсти, или бронзовые изделия, крашенные рубиновой эмалью, другие – красную глянцевитую керамику, которую научились делать у римлян. Выставлены были на продажу и бобровые шкуры, и плащи из перьев. Торговый корабль из Галлии встал на якорь на реке Кольне, и его команда постепенно смешалась с толпой. Кругом звучали музыка и смех, даже британцы, казалось, радуются жизни, а над всей сценой возвышался великолепный бело-золотой храм Клавдия, такой же прочный и вечный, как власть Рима, независимо от того, сколько повержено статуй…
– Мне действительно жаль покидать Колчестер, – сказал Квинт одному из федератов, когда они выезжали из ворот.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53