– Прелестный городишко.
Но у него не было и тени предчувствия, что когда он снова вернется сюда. Колчестер уже перестанет существовать.
Глава третья
Дорога в Линкольн. – Месть Боадицеи. – Паление Кол-честера и поражение римлян. – Регана спасает Квинта от гибели. – Бегство на Фероксе в летнюю ночь.
Хотя первая половина пути в Линкольн лежала через страну триновантов, ничего необычного не случилось. По правде сказать, пока они не свернули на север по дороге, именуемой «Эрмина», Квинт вообще никого не видел. И не слышал иных звуков, кроме тех, что издавали они сами да птицы.
На третий день они двигались вдоль окраины болот. Квинт вглядывался в зеленую мешанину топей и гадал, бывают ли здесь малярийные туманы, как на Понтийских болотах за Римом. Но в любом случае, малярийные или нет, – топи представляют собой предательски опасный лабиринт островов и петляющих тропок, постоянно избегаемых как легионерами, так, разумеется, и племенем коританов, обитавшим на западной границе болот. Там, выйдя из чащи лесов, они обнаружили несколько деревушек, внушавших самые мирные чувства. Яркое солнце, установившееся в эти два дня, играло на шкурах пасущихся овец мелких лохматых британских коров. Туземцы-коританы, столь же высокие, как ицены, с которыми они были в родстве, выглядели дружелюбными. Они искренне улыбались проходящим офицерам, и порой из круглых мазанок выбегали дети, протягивая солдатам букеты анемонов и лютиков.
Предчувствие беды и отчаяния, которые Квинт испытал в стране иценов, теперь совершенно рассеялось. Хотя он немного расслабился, но испытал и легкое разочарование, припомнив о перспективе рутинного казарменного существования в Линкольне, и решил сосредоточиться на слухах о продвижении войск, и найти какой-нибудь способ отправиться на запад, где он мог приступить к поискам останков Гая.
После многочасового марша по самой плоской равнине, какую Квинт только мог представить, высокий холм Линкольна, неожиданно воздвигшийся на горизонте, являл собой приятную смену впечатлений. И, наконец, отряд преодолел дорогу на вершину и вступил в просторную крепость Девятого легиона. Квинта встретили с энтузиазмом. Не только потому, что он пользовался популярностью, – его приезд вносил некоторое разнообразие. Флакк, центурион-испанец, заявил, что к вечернему рациону будет добавлена свежая речная рыба, а также лишняя амфора красного вина.
– Флакк оказался, в конце концов, неплохим парнем, – неохотно признал Луций, когда после обеда они вышли из казармы. – Ему скучно, так же, как и всем нам здесь, на холме, поэтому он разрешает охотиться в свободное время. Мы можем также устраивать скачки и беседовать. Термы устроены совсем недурно, даже для такого паршивого мелкого аванпоста, как наш. Хорошая парилка, и на столе для массажа всегда можно сразиться в кости.
Квинт рассмеялся, глядя на друга с ласковой насмешкой.
– Ну, а делом здесь хоть кто-нибудь занят?
– А как же, – отвечал Луций, морща нос. – Дороги. Целые мили. Мы продвигаемся на север, к Хумберу. А патрули. Не считая обычных смотров и построений, сам понимаешь.
– Патрули? – задумчиво повторил Квинт. – А беспорядки среди туземцев?
– О Юпитер, нет! Наше племя паризиев кротко как кролики, они нас любят, они наши отбросы принимают, как сокровища, а их девушки… – сонные глаза Луция внезапно загорелись. – Крупные, пышные блондинки, они…
Квинт резко оборвал его.
– Тебе, Луций, лучше бы не валять дурака с этими девушками. У британцев строгий кодекс чести…
– Чушь! – грубо сказал Луций. – Чего это ты набрался там, на юге? Кудахчешь, как старая наседка. Бьюсь об заклад, ты и форму потерял на разносолах губернатора. – И он без предупреждения ударил Квинта в солнечное сплетение – полушутливо, но чувствительно.
Квинт охнул, потом сжал кулаки и дал сдачи. Они стащили с себя туники и вскоре с легкостью, достигаемой практикой, учинили отличное учебное состязание по борьбе. Катаясь по земле, схватываясь, рыча, они получали несомненное удовольствие. Остальные столпились кругом, заключая ставки. Флакк наблюдал за ними снисходительно и с легкой завистью. Хотя оба были римскими аристократами, над которыми он всегда презрительно потешался, оба были крепкими и здоровыми. Их сильные, мускулистые тела горели от ударов, что они друг другу наносили, но никто не собирался сдаваться, и трудно было определить возможного победителя, хотя Луций был несколько тяжелее и медлительнее. Квинт уже был близок к тому, чтобы свалить его, когда поединок неожиданно прервал вестовой легата, объявивший, что знаменосца Квинта Туллия Пертинакса немедля ожидают с рапортом.
Молодые люди отпустили друг друга и встали.
– Продолжим позже, – с усмешкой, одеваясь, сказал Квинт. – Я тебя почти сделал.
– Гадеса-с-два ты сделал! – процедил Луций, и добавил несколько весьма крепких выражений, вызвавших общий хохот. Смеялся и Луций. Он никогда не сердился на приятеля, как бы жестоко они не схватывались, и кто бы ни побеждал, несмотря на то, что Луций имел неуживчивый характер, и страшно не любил проигрывать.
Квинт умылся, застегнул кирасу и нащечные пластины, надел шлем, взял щит и штандарт когорты и направился к легату.
Петиллий Цереалис сидел за походным столом в чистой, выбеленной комнате и, хмурясь, изучал карту. Услышав шаги, он настороженно поднял голову. Его моложавое лицо обернулось к Квинту.
– Добрый вечер, знаменосец.
Квинт ответил и стал ждать. Легат явно не спешил. Его острые глаза осматривали Квинта от шлема до сандалий. Наконец он сурово произнес:
– Рукоять твоего щита не чищена, и завязки на левой сандалии протерлись. Весь внешний вид обличает непростительную небрежность. Смотри, чтоб к утру все упущения были исправлены.
– Слушаюсь, – сказал Квинт.
– Я знаю, что ты много дней был в пути, – продолжал легат, – но я хочу гордиться своим легионом. Мы здесь несем трудную службу и должны служить примером. Имеют значение даже самые мелочи.
– Слушаюсь, – повторил Квинт, и, несмотря на выговор, почувствовал симпатию к этому человеку, как и тогда, в Колчестере, когда его карие глаза неожиданно вспыхивали, как сейчас.
– Характеристика, данная тебе прокуратором Децианом Катом, не слишком лестна. – Петиллий отодвинул карту в сторону и выудил из груды донесений клочок пергамента. – Так, посмотрим… ага… «распущен, нагл, уличен в нарушении субординации и сотрудничестве с врагами».
– Врагами! – забывшись, воскликнул Квинт. – Клянусь духом моего отца, легат, как можно было называть этих несчастных иценов врагами, и то как мы обошлись с ними… прокуратор… о Марс, теперь-то, конечно, они враги… но… – он прикусил губу, когда полководец поднял брови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Но у него не было и тени предчувствия, что когда он снова вернется сюда. Колчестер уже перестанет существовать.
Глава третья
Дорога в Линкольн. – Месть Боадицеи. – Паление Кол-честера и поражение римлян. – Регана спасает Квинта от гибели. – Бегство на Фероксе в летнюю ночь.
Хотя первая половина пути в Линкольн лежала через страну триновантов, ничего необычного не случилось. По правде сказать, пока они не свернули на север по дороге, именуемой «Эрмина», Квинт вообще никого не видел. И не слышал иных звуков, кроме тех, что издавали они сами да птицы.
На третий день они двигались вдоль окраины болот. Квинт вглядывался в зеленую мешанину топей и гадал, бывают ли здесь малярийные туманы, как на Понтийских болотах за Римом. Но в любом случае, малярийные или нет, – топи представляют собой предательски опасный лабиринт островов и петляющих тропок, постоянно избегаемых как легионерами, так, разумеется, и племенем коританов, обитавшим на западной границе болот. Там, выйдя из чащи лесов, они обнаружили несколько деревушек, внушавших самые мирные чувства. Яркое солнце, установившееся в эти два дня, играло на шкурах пасущихся овец мелких лохматых британских коров. Туземцы-коританы, столь же высокие, как ицены, с которыми они были в родстве, выглядели дружелюбными. Они искренне улыбались проходящим офицерам, и порой из круглых мазанок выбегали дети, протягивая солдатам букеты анемонов и лютиков.
Предчувствие беды и отчаяния, которые Квинт испытал в стране иценов, теперь совершенно рассеялось. Хотя он немного расслабился, но испытал и легкое разочарование, припомнив о перспективе рутинного казарменного существования в Линкольне, и решил сосредоточиться на слухах о продвижении войск, и найти какой-нибудь способ отправиться на запад, где он мог приступить к поискам останков Гая.
После многочасового марша по самой плоской равнине, какую Квинт только мог представить, высокий холм Линкольна, неожиданно воздвигшийся на горизонте, являл собой приятную смену впечатлений. И, наконец, отряд преодолел дорогу на вершину и вступил в просторную крепость Девятого легиона. Квинта встретили с энтузиазмом. Не только потому, что он пользовался популярностью, – его приезд вносил некоторое разнообразие. Флакк, центурион-испанец, заявил, что к вечернему рациону будет добавлена свежая речная рыба, а также лишняя амфора красного вина.
– Флакк оказался, в конце концов, неплохим парнем, – неохотно признал Луций, когда после обеда они вышли из казармы. – Ему скучно, так же, как и всем нам здесь, на холме, поэтому он разрешает охотиться в свободное время. Мы можем также устраивать скачки и беседовать. Термы устроены совсем недурно, даже для такого паршивого мелкого аванпоста, как наш. Хорошая парилка, и на столе для массажа всегда можно сразиться в кости.
Квинт рассмеялся, глядя на друга с ласковой насмешкой.
– Ну, а делом здесь хоть кто-нибудь занят?
– А как же, – отвечал Луций, морща нос. – Дороги. Целые мили. Мы продвигаемся на север, к Хумберу. А патрули. Не считая обычных смотров и построений, сам понимаешь.
– Патрули? – задумчиво повторил Квинт. – А беспорядки среди туземцев?
– О Юпитер, нет! Наше племя паризиев кротко как кролики, они нас любят, они наши отбросы принимают, как сокровища, а их девушки… – сонные глаза Луция внезапно загорелись. – Крупные, пышные блондинки, они…
Квинт резко оборвал его.
– Тебе, Луций, лучше бы не валять дурака с этими девушками. У британцев строгий кодекс чести…
– Чушь! – грубо сказал Луций. – Чего это ты набрался там, на юге? Кудахчешь, как старая наседка. Бьюсь об заклад, ты и форму потерял на разносолах губернатора. – И он без предупреждения ударил Квинта в солнечное сплетение – полушутливо, но чувствительно.
Квинт охнул, потом сжал кулаки и дал сдачи. Они стащили с себя туники и вскоре с легкостью, достигаемой практикой, учинили отличное учебное состязание по борьбе. Катаясь по земле, схватываясь, рыча, они получали несомненное удовольствие. Остальные столпились кругом, заключая ставки. Флакк наблюдал за ними снисходительно и с легкой завистью. Хотя оба были римскими аристократами, над которыми он всегда презрительно потешался, оба были крепкими и здоровыми. Их сильные, мускулистые тела горели от ударов, что они друг другу наносили, но никто не собирался сдаваться, и трудно было определить возможного победителя, хотя Луций был несколько тяжелее и медлительнее. Квинт уже был близок к тому, чтобы свалить его, когда поединок неожиданно прервал вестовой легата, объявивший, что знаменосца Квинта Туллия Пертинакса немедля ожидают с рапортом.
Молодые люди отпустили друг друга и встали.
– Продолжим позже, – с усмешкой, одеваясь, сказал Квинт. – Я тебя почти сделал.
– Гадеса-с-два ты сделал! – процедил Луций, и добавил несколько весьма крепких выражений, вызвавших общий хохот. Смеялся и Луций. Он никогда не сердился на приятеля, как бы жестоко они не схватывались, и кто бы ни побеждал, несмотря на то, что Луций имел неуживчивый характер, и страшно не любил проигрывать.
Квинт умылся, застегнул кирасу и нащечные пластины, надел шлем, взял щит и штандарт когорты и направился к легату.
Петиллий Цереалис сидел за походным столом в чистой, выбеленной комнате и, хмурясь, изучал карту. Услышав шаги, он настороженно поднял голову. Его моложавое лицо обернулось к Квинту.
– Добрый вечер, знаменосец.
Квинт ответил и стал ждать. Легат явно не спешил. Его острые глаза осматривали Квинта от шлема до сандалий. Наконец он сурово произнес:
– Рукоять твоего щита не чищена, и завязки на левой сандалии протерлись. Весь внешний вид обличает непростительную небрежность. Смотри, чтоб к утру все упущения были исправлены.
– Слушаюсь, – сказал Квинт.
– Я знаю, что ты много дней был в пути, – продолжал легат, – но я хочу гордиться своим легионом. Мы здесь несем трудную службу и должны служить примером. Имеют значение даже самые мелочи.
– Слушаюсь, – повторил Квинт, и, несмотря на выговор, почувствовал симпатию к этому человеку, как и тогда, в Колчестере, когда его карие глаза неожиданно вспыхивали, как сейчас.
– Характеристика, данная тебе прокуратором Децианом Катом, не слишком лестна. – Петиллий отодвинул карту в сторону и выудил из груды донесений клочок пергамента. – Так, посмотрим… ага… «распущен, нагл, уличен в нарушении субординации и сотрудничестве с врагами».
– Врагами! – забывшись, воскликнул Квинт. – Клянусь духом моего отца, легат, как можно было называть этих несчастных иценов врагами, и то как мы обошлись с ними… прокуратор… о Марс, теперь-то, конечно, они враги… но… – он прикусил губу, когда полководец поднял брови.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53