— И к тому же жена моя привыкнет к виду этого зверя и не будет так бояться ягуаров.
Дон Антонио удалился.
Теперь его супруга могла привести в порядок волосы и заняться праздничной прической: она одержала большую победу.
Пери в конце концов будет изгнан из этого дома, где — она была в этом убеждена — ему вовсе не следовало и появляться.
Сесилия между тем после разговора с отцом направилась в сад. Тут она столкнулась с Алваро. Задумчивый и озабоченный, он расхаживал взад и вперед.
— Дона Сесилия! — воскликнул молодой человек.
— Оставьте меня, сеньор Алваро, — ответила Сесилия, даже не остановившись.
— Чем же я вас обидел, что вы так со мной суровы?
— Простите меня, мне тяжко. Вы ничем меня не обидели.
— Я совершил проступок…
— Проступок? — удивленно спросила девушка.
— Да, — ответил кавальейро, опуская глаза.
— О каком проступке вы говорите, сеньор Алваро?
— Я ослушался вас.
— О, это непростительно! — сказала девушка, слегка улыбнувшись.
— Не смейтесь надо мной, дона Сесилия! Если бы вы только знали, как меня это мучит! Я тысячу раз уже раскаивался в том, что совершил, и все-таки чувствую, что способен повторить то же самое.
— Сеньор Алваро, вы совсем забыли, что я не знаю, о чем идет речь. Какое непослушание?
— Помните, вы вчера велели мне приберечь одну вещь, которую…
— Да! — оборвала его девушка, покраснев. — Вещь, которая…
— Которая принадлежит вам и которую, вопреки вашей воле, я вам вернул.
— Как так вернули? Ничего не понимаю.
— О, простите меня! Я поступил дерзко! Но…
— Но я просто ничего не могу понять! — воскликнула девушка, начиная терять терпение.
Алваро превозмог наконец свою робость и в нескольких словах рассказал о том, что он сделал прошлой ночью.
Сесилия слегка нахмурилась.
— Сеньор Алваро, — сказала она с упреком, — вы поступили дурно, очень дурно. Пусть, по крайней мере, никто об этом не знает.
— Клянусь честью!
— Этого мало. Вы должны взять обратно то, что вы туда положили. Я не стану открывать окна, пока там будет лежать вещь, принять которую я могла бы только от отца и к которой я даже не вправе прикоснуться.
— Сеньора! — пробормотал удрученный молодой человек, побледнев.
Сесилия подняла глаза. Она увидела на лице Алваро столько горя и отчаяния, что сердце ее смягчилось.
— Не корите меня тем, что произошло, — сказала она кротко, — во всем виноваты вы сами.
— Я знаю и ни на что не жалуюсь.
— Поймите, не могу я принять этого подарка. Потому-то я и просила вас сохранить его на память.
— О! Теперь я буду его хранить: он поможет мне искупить мою вину и всегда будет напоминать о ней.
— Это будет печальное воспоминание.
— А могут ли у меня быть радостные?
— Кто знает! — сказала Сесилия, вынимая из своих белокурых волос цветок жасмина. — Надежда так окрыляет!
Отвернувшись, чтобы Алваро не заметил, как она покраснела, Сесилия увидела Изабелл, которая пожирала их обоих горящими глазами. От неожиданности она вскрикнула и убежала в сад. Алваро поймал на лету жасмин, выпавший из ее рук, и поцеловал его, — он был уверен, что в эту минуту его никто не видит. Когда взгляд его упал на Изабелл, он так смутился, что уронил цветок, сам того не заметив.
Изабелл подняла жасмин и, протягивая его Алваро, сказала с какой-то особенной интонацией:
— Вам возвращается еще и это!
Алваро побледнел.
Дрожа от волнения, Изабелл прошла мимо и направилась в комнату сестры. Не успела она открыть дверь, как лицо Сесилии залилось краской. Она не решалась взглянуть на сестру, смущенная тем, что та слышала весь ее разговор с Алваро. В первый раз в жизни девушка почувствовала, что ее чистой любви хочется спрятаться от посторонних глаз.
Изабелл, которую какое-то непреодолимое чувство влекло в комнату Сесилии, войдя туда, сразу же пожалела об этом. Волнение ее было так велико, что она боялась себя выдать. Прислонившись к кровати, она стояла напротив сестры, опустив глаза, и молчала.
Так прошло несколько минут. Потом девушки почти в одно и то же время подняли голову и взглянули на окно; взгляды их встретились, и обе еще больше покраснели.
В Сесилии заговорила гордость. У этой веселой шалуньи где-то в глубине сердца таилась унаследованная от отца сила характера. И она почувствовала себя оскорбленной тем, что ей приходится перед кем-то краснеть, как будто она совершила недостойный поступок.
Собравшись с силами, она приняла вдруг решение, твердость которого можно было угадать по тому, как сдвинулись ее брови.
— Изабелл, открой окно.
Девушка вздрогнула, как будто по телу ее пробежал электрический ток; сначала она заколебалась, но потом все же пошла.
Две пары нетерпеливых, горящих глаз устремились к окну. Изабелл распахнула его. На карнизе ничего не было.
Обернувшись к сестре, Изабелл даже вскрикнула от радости. Лицо ее озарилось одним из тех божественных отблесков, которые словно нисходят с небес на женщину, которая любит.
Сесилия смотрела на нее, недоумевая. Но вот на ее лице изобразились удивление и страх.
— Изабелл!
Изабелл упала на колени к ногам сестры.
Она себя выдала.
XIV. ИНДИАНКА
Как только Пери почувствовал, что силы к нему вернулись, он стал продолжать свой путь.
Долго пробирался он сквозь чащу по следам индианки и шел так быстро и уверенно, что человек, не видавший, с какою легкостью индейцы привыкли отыскивать самые незаметные следы зверей, не мог бы себе этого даже представить.
Обломанный сук, примятая травинка, разбросанные сухие листья, все еще дрожащая ветка, разбрызганная роса — для опытных глаз охотника все это вехи, по которым он безошибочно определяет путь.
У Пери были свои причины так упорно гнаться за этой безобидной индианкой и, выбиваясь из последних сил, стараться во что бы то ни стало ее настичь.
Чтобы по-настоящему понять эти причины, надо знать события, которые за несколько дней до этого произошли в окрестностях «Пакекера».
На исходе месяца дождей племя айморе спустилось со склонов горной цепи Органос, чтобы набрать плодов и приготовить вино, различные напитки и кое-какую пищу, которой они имели обыкновение запасаться.
Одно из семейств этого племени, пустившееся в погоню за дичью, появилось за несколько дней до этого на берегах Параибы. Оно состояло из родителей, сына и дочери.
Дочь их была красавицей, право на которую оспаривали все воины айморе. Отец ее, вождь племени, гордился тем, что дочь его стройна и красива, как самая тонкая стрела его лука, как самое яркое перо на его головном уборе.
Все только что описанные события произошли в воскресенье.
А за два дня до этого, в пятницу, в десять часов утра Пери пробирался по лесу, весело подражая пению птички саи, и в посвистывании этом ему слышалось сладостное имя «Сеси».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92