Руи Соэйро сделал, однако, над собой усилие и собрался с мыслями.
— Быть не может! — вскричал он. — Все это ложь. Не родился еще человек, который бы такое придумал.
— Что ж, проверьте на собственной шкуре! — ответил итальянец с невозмутимым спокойствием.
— Да, с него станется… Это точно так… — пробормотал Бенто Симоэнс сдавленным голосом.
— Ну нет, — стал спорить Руи Соэйро. — Сам сатана и то бы такого не придумал. Послушайте, Лоредано, признайтесь, брехня это все! Вы просто решили нас припугнуть!
— Я сказал правду.
— Враки это! — в отчаянии воскликнул авентурейро.
Итальянец улыбнулся; вытащив из ножен шпагу, он поднял ее перед собой и, поцеловав крест на ее рукояти, внятно сказал, растягивая каждое слово:
— Этим крестом и мукой господа нашего Иисуса Христа, моей честью на этом свете и спасеньем души на том — клянусь!
Бенто Симоэнс упал на колени, потрясенный этой клятвой, которая здесь, в чаще темного и безмолвного леса, звучала особенно торжественно.
Руи Соэйро, бледный, с глазами навыкате, с дрожащими руками, взъерошенными волосами и растопыренными пальцами, которые так и застыли в воздухе, казалось, воплощал собою отчаяние.
Он простер руки к Лоредано и, едва дыша, крикнул:
— Как, Лоредано, вы доверили дону Антонио де Марису завещание, где рассказано, какой дьявольской хитростью вы хотите погубить его семью?..
— Да, доверил!
— И в этом документе вы пишете, что собирались убить его и его жену, поджечь его дом…
— Да, все это я написал!
— У вас хватило наглости написать, что вы собираетесь похитить его дочь и сделать ее, благородную девушку, наложницей такого бродяги… такого негодяя, как вы?
— Да.
— И вы написали также, — продолжал Руи в безумном ужасе, — что другая дочь будет отдана нам и мы кинем жребий, кому провести с нею ночь?
— Я ничего не позабыл, тем более такого важного обстоятельства, — ответил итальянец, улыбаясь. — Все это написано на пергаменте, который сейчас в руках у Антонио де Мариса. Чтобы прочесть его, фидалго достаточно сорвать черные восковые печати, которые местре Гарсиа Феррейра, нотариус в Рио-де-Жанейро, наложил на этот пакет во время моей предпоследней поездки.
Слова эти Лоредано произнес с величайшим спокойствием, не спуская глаз с обоих авентурейро, которые стояли перед ним бледные и уничтоженные.
Некоторое время все молчали.
— Теперь вы видите, — сказал итальянец, — что вы в моих руках. Пусть вам это послужит уроком. Стоит только сделать шаг над пропастью, друзья мои, как надо уже идти дальше, иначе скатишься вниз. Так идемте же. Только предупреждаю: начиная с сегодняшнего дня, повиноваться мне беспрекословно!
Оба авентурейро не проронили ни слова, однако вид их был красноречивее всех заверений.
— А теперь нечего горевать! Я жив, а дон Антонио — настоящий фидалго и не позволит себе вскрыть раньше времени мое завещание. Надейтесь, верьте мне, скоро мы достигнем нашей цели.
Лицо Бенто Симоэнса немного оживилось.
— Говорите же наконец без обиняков, — сказал Руи Соэйро.
— Только не здесь, — следуйте за мной, и я приведу вас в тихое место, где мы сможем поговорить обо всем свободно.
— Подождите, — остановил его Бенто Симоэнс, — прежде всего мы должны искупить свою вину. Только что мы вам угрожали; теперь примите наше оружие.
— Да, после того что здесь было, вы, вполне естественно, можете не доверять нам. Берите.
И тот и другой вытащили кинжалы и шпаги.
— Оставьте ваше оружие при себе, — усмехнувшись, сказал Лоредано, — оно вам понадобится, чтобы меня защищать. Я знаю, как дорога и любезна вам моя жизнь!
Оба авентурейро последовали за итальянцем к кактусовым зарослям, которые мы уже описали.
По знаку Лоредано спутники его влезли на дерево, а потом по лиане спустились в самую середину этой окруженной колючими кактусами полянки не более трех брас в ширину и двух в длину.
С одной стороны, на откосе оврага, было нечто вроде небольшой пещеры, оставшейся от одного из тех больших муравейников, уже наполовину размытых дождем, какие можно встретить у нас на полях. Вот здесь-то, в тени невысокого куста, выросшего среди кактусов, и расположились трое авентурейро.
— О! — вскричал итальянец. — Давненько я уже не был в этих местах; но, сдается, есть тут чем горло промочить.
Он наклонился и, засунув руку в пещеру, вытащил спрятанный там кувшин и поставил перед ними.
— Это капарика, но особая. Здесь такой не бывает.
— Черт возьми! Да у вас тут, оказывается, винный погреб! — воскликнул Бенто Симоэнс, к которому при виде кувшина сразу вернулось хорошее настроение.
— По правде говоря, — сказал Руи, — я ждал чего угодно, но уж меньше всего мог думать, что из этой дыры нам кувшин с вином вытянут.
— Вот видите! Я иногда заглядываю сюда, в самые жаркие часы. Вот и надо, чтобы тебя ждал тут друг, с которым было бы нескучно провести время.
— И лучше вы не могли придумать! — воскликнул Бенто Симоэнс, наклоняя кувшин и пробуя вино на язык. — Как мы по этому зелью стосковались!
Каждый из троих отведал вина, и кувшин вернулся на прежнее место.
— Ладно, — сказал итальянец, — теперь давайте поговорим о деле. Когда я приглашал вас с собою, я обещал вам большое богатство.
Оба авентурейро кивнули головой.
— Обещание, которое я вам дал, будет исполнено. Богатство это здесь, совсем рядом, мы можем его потрогать.
— Где, где? — спросили оба, жадно озираясь кругом.
— Ну, не здесь же, разумеется, я выразился фигурально. Я сказал, что богатство впереди, но чтобы завладеть им, необходимо…
— Что? Говорите!
— Все в свое время. А сейчас я хочу рассказать вам одну историю.
— Историю? — переспросил Руи Соэйро.
— Верно, небылицу какую? — сказал Бенто Симоэнс.
— Нет, историю такую же непререкаемую, как булла его святейшества папы. Слыхали вы когда-нибудь о некоем Роберио Диасе?
— Роберио Диасе… Ну да! Ив Сан-Сальвадора?! — воскликнул Руи Соэйро.
— Вот именно.
— Лет восемь тому назад я видел его в Сан-Себастьяне; оттуда он поехал в Испанию.
— А зачем он туда поехал, этот достойный потомок Карамуру, известно тебе это, дорогой Бенто Симоэнс? — спросил итальянец.
— Помнится, болтали тогда про какие-то сказочные сокровища, будто он собирался предложить их Филиппу Второму, чтобы тот сделал его маркизом и знатным фидалго при своем дворе.
— А больше тебе ничего не доводилось слышать?
— Нет, с тех пор я об этом Роберио Диасе ничего не слыхал.
— Так вот, слушайте: явившись в Мадрид, человек этот быстро нашел путь к королю и был принят им, и тот ухватился за него обеими руками, а у Филиппа Второго, как вы знаете, руки были длинные.
— Так выходит, эта лиса обманула Диаса? — сказал Руи Соэйро.
— Не угадали! На этот раз лиса обернулась обезьяной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
— Быть не может! — вскричал он. — Все это ложь. Не родился еще человек, который бы такое придумал.
— Что ж, проверьте на собственной шкуре! — ответил итальянец с невозмутимым спокойствием.
— Да, с него станется… Это точно так… — пробормотал Бенто Симоэнс сдавленным голосом.
— Ну нет, — стал спорить Руи Соэйро. — Сам сатана и то бы такого не придумал. Послушайте, Лоредано, признайтесь, брехня это все! Вы просто решили нас припугнуть!
— Я сказал правду.
— Враки это! — в отчаянии воскликнул авентурейро.
Итальянец улыбнулся; вытащив из ножен шпагу, он поднял ее перед собой и, поцеловав крест на ее рукояти, внятно сказал, растягивая каждое слово:
— Этим крестом и мукой господа нашего Иисуса Христа, моей честью на этом свете и спасеньем души на том — клянусь!
Бенто Симоэнс упал на колени, потрясенный этой клятвой, которая здесь, в чаще темного и безмолвного леса, звучала особенно торжественно.
Руи Соэйро, бледный, с глазами навыкате, с дрожащими руками, взъерошенными волосами и растопыренными пальцами, которые так и застыли в воздухе, казалось, воплощал собою отчаяние.
Он простер руки к Лоредано и, едва дыша, крикнул:
— Как, Лоредано, вы доверили дону Антонио де Марису завещание, где рассказано, какой дьявольской хитростью вы хотите погубить его семью?..
— Да, доверил!
— И в этом документе вы пишете, что собирались убить его и его жену, поджечь его дом…
— Да, все это я написал!
— У вас хватило наглости написать, что вы собираетесь похитить его дочь и сделать ее, благородную девушку, наложницей такого бродяги… такого негодяя, как вы?
— Да.
— И вы написали также, — продолжал Руи в безумном ужасе, — что другая дочь будет отдана нам и мы кинем жребий, кому провести с нею ночь?
— Я ничего не позабыл, тем более такого важного обстоятельства, — ответил итальянец, улыбаясь. — Все это написано на пергаменте, который сейчас в руках у Антонио де Мариса. Чтобы прочесть его, фидалго достаточно сорвать черные восковые печати, которые местре Гарсиа Феррейра, нотариус в Рио-де-Жанейро, наложил на этот пакет во время моей предпоследней поездки.
Слова эти Лоредано произнес с величайшим спокойствием, не спуская глаз с обоих авентурейро, которые стояли перед ним бледные и уничтоженные.
Некоторое время все молчали.
— Теперь вы видите, — сказал итальянец, — что вы в моих руках. Пусть вам это послужит уроком. Стоит только сделать шаг над пропастью, друзья мои, как надо уже идти дальше, иначе скатишься вниз. Так идемте же. Только предупреждаю: начиная с сегодняшнего дня, повиноваться мне беспрекословно!
Оба авентурейро не проронили ни слова, однако вид их был красноречивее всех заверений.
— А теперь нечего горевать! Я жив, а дон Антонио — настоящий фидалго и не позволит себе вскрыть раньше времени мое завещание. Надейтесь, верьте мне, скоро мы достигнем нашей цели.
Лицо Бенто Симоэнса немного оживилось.
— Говорите же наконец без обиняков, — сказал Руи Соэйро.
— Только не здесь, — следуйте за мной, и я приведу вас в тихое место, где мы сможем поговорить обо всем свободно.
— Подождите, — остановил его Бенто Симоэнс, — прежде всего мы должны искупить свою вину. Только что мы вам угрожали; теперь примите наше оружие.
— Да, после того что здесь было, вы, вполне естественно, можете не доверять нам. Берите.
И тот и другой вытащили кинжалы и шпаги.
— Оставьте ваше оружие при себе, — усмехнувшись, сказал Лоредано, — оно вам понадобится, чтобы меня защищать. Я знаю, как дорога и любезна вам моя жизнь!
Оба авентурейро последовали за итальянцем к кактусовым зарослям, которые мы уже описали.
По знаку Лоредано спутники его влезли на дерево, а потом по лиане спустились в самую середину этой окруженной колючими кактусами полянки не более трех брас в ширину и двух в длину.
С одной стороны, на откосе оврага, было нечто вроде небольшой пещеры, оставшейся от одного из тех больших муравейников, уже наполовину размытых дождем, какие можно встретить у нас на полях. Вот здесь-то, в тени невысокого куста, выросшего среди кактусов, и расположились трое авентурейро.
— О! — вскричал итальянец. — Давненько я уже не был в этих местах; но, сдается, есть тут чем горло промочить.
Он наклонился и, засунув руку в пещеру, вытащил спрятанный там кувшин и поставил перед ними.
— Это капарика, но особая. Здесь такой не бывает.
— Черт возьми! Да у вас тут, оказывается, винный погреб! — воскликнул Бенто Симоэнс, к которому при виде кувшина сразу вернулось хорошее настроение.
— По правде говоря, — сказал Руи, — я ждал чего угодно, но уж меньше всего мог думать, что из этой дыры нам кувшин с вином вытянут.
— Вот видите! Я иногда заглядываю сюда, в самые жаркие часы. Вот и надо, чтобы тебя ждал тут друг, с которым было бы нескучно провести время.
— И лучше вы не могли придумать! — воскликнул Бенто Симоэнс, наклоняя кувшин и пробуя вино на язык. — Как мы по этому зелью стосковались!
Каждый из троих отведал вина, и кувшин вернулся на прежнее место.
— Ладно, — сказал итальянец, — теперь давайте поговорим о деле. Когда я приглашал вас с собою, я обещал вам большое богатство.
Оба авентурейро кивнули головой.
— Обещание, которое я вам дал, будет исполнено. Богатство это здесь, совсем рядом, мы можем его потрогать.
— Где, где? — спросили оба, жадно озираясь кругом.
— Ну, не здесь же, разумеется, я выразился фигурально. Я сказал, что богатство впереди, но чтобы завладеть им, необходимо…
— Что? Говорите!
— Все в свое время. А сейчас я хочу рассказать вам одну историю.
— Историю? — переспросил Руи Соэйро.
— Верно, небылицу какую? — сказал Бенто Симоэнс.
— Нет, историю такую же непререкаемую, как булла его святейшества папы. Слыхали вы когда-нибудь о некоем Роберио Диасе?
— Роберио Диасе… Ну да! Ив Сан-Сальвадора?! — воскликнул Руи Соэйро.
— Вот именно.
— Лет восемь тому назад я видел его в Сан-Себастьяне; оттуда он поехал в Испанию.
— А зачем он туда поехал, этот достойный потомок Карамуру, известно тебе это, дорогой Бенто Симоэнс? — спросил итальянец.
— Помнится, болтали тогда про какие-то сказочные сокровища, будто он собирался предложить их Филиппу Второму, чтобы тот сделал его маркизом и знатным фидалго при своем дворе.
— А больше тебе ничего не доводилось слышать?
— Нет, с тех пор я об этом Роберио Диасе ничего не слыхал.
— Так вот, слушайте: явившись в Мадрид, человек этот быстро нашел путь к королю и был принят им, и тот ухватился за него обеими руками, а у Филиппа Второго, как вы знаете, руки были длинные.
— Так выходит, эта лиса обманула Диаса? — сказал Руи Соэйро.
— Не угадали! На этот раз лиса обернулась обезьяной;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92